Утро под Катовице (СИ) - Ермаков Николай Александрович

В семь часов утра нас разбудил вестовой командира взвода Филюк, который принес крупы и банку тушенки:

Тащ комот! Вставайте! Вот завтрак на всех! В восемь часов вы со вторым отделением идёте в патруль!

Умывшись снегом и размявшись на холодке, мы с парнями сварили в котелках перловку, добавили туда тушёнку и позавтракали. Затем нашли Бондаренко и ровно в восемь часов в составе второго отделения под началом отделенного командира Дмитрия Соловьева, я спустился с холма и мы отправились на восток. Небо было затянуто облаками, падал редкий снег и поначалу, пока не начало светать, нам пришлось двигаться по темному карельскому лесу очень медленно, тщательно выбирая дорогу. Сам я, конечно, благодаря своему хорошему ночному зрению мог бы идти быстрее, но Соловьев поставил меня замыкающим и я медленно плёлся позади. После девяти часов уже значительно посветлело и мы могли бы ускориться, но вошли в труднопроходимый лиственный лес с густыми зарослями кустарника и буреломом, из-за чего скорость нашего движения ещё снизилась. Потом наткнулись на незамёрзшее болото и пошли на север в надежде найти обход. На нашу, и без того небольшую скорость движения влияло ещё и то, что командир отделения останавливался каждые пятнадцать минут и делал пометки на схематически нарисованной от руки карте. Так, плутая по заснеженной тайге, до четырнадцати часов, когда, после обеденного привала, Соловьев принял решение возвращаться, по моим прикидкам, мы вряд ли отдалились от кордона дальше семи километров по прямой. Назад отряд пошел не по своему, уже порядком засыпанному снегом следу, а «по прямой» как выразился командир отделения. Разумеется, как я и предполагал, его настрой оказался излишне оптимистичным и на обратном пути порядком уставшему отряду пришлось покружить ничуть не меньше, обходя многочисленные препятствия. Небольшим утешением для нас явилась березово-рябиновая роща, где по моей инициативе бойцы набили вещмешки мороженой рябиной. А то взводу в качестве питания выдали только перловку и тушёнку, так и до цинги недалеко. На кордон мы вернулись только в половине седьмого, уставшие как ездовые собаки.

На следующее утро, один из бойцов второго отделения, проживающий в моём шалаше, Андрей Пинегин, разбудил меня и остальных бойцов радостным сообщением:

Тама на севере бабахает шибко! Небось наши белофиннов бьют!

Заинтересовавшись, я выбрался на мороз и, отойдя от кучкующихся красноармейцев, восторженно обсуждающих изменение ситуации на фронте, прислушался. Действительно, с северного направления доносились раскаты артиллерийской канонады, а на горизонте предрассветную тьму временами разрывали едва заметные сполохи. Ко мне подошёл Тошбоев и с воодушевлением произнес:

Наконец-то наши делом занялись, а то, считай, дней десять на месте топтались! Давно уже пора этих вражин задавить!

Мне очень хотелось бы порадоваться вместе со всеми, однако, хотя у меня знания об истории этой войны были довольно скудными, я помнил, что мирный договор с Финляндией был заключён где-то в середине марта, так что, если даже там, на севере, сейчас пытается наступать Красная Армия, в чем у меня были некоторые сомнения, то никакого положительного эффекта не будет, и мёрзнуть нам на этом кордоне придется ещё долго. Потоптавшись там ещё пару минут, я пришел к выводу, что дальнейшее стояние на холоде не имеет смысла, и вернувшись в шалаш, подбросил дров и устроился поближе к очагу. На часах было уже половина седьмого утра и пытаться ещё поспать не имело смысла, да и не хотелось — выспался. Примерно через двадцать минут в шалаше появились воодушевленные бойцы, после чего мы, получив продукты, поставили на очаг свои котелки с растопленной из снега водой и перловкой.

После завтрака, к которому мы сегодня добавили по десятку горьковатых ягод рябины, наше отделение вновь отправилось патрулировать в запутанных таёжных лабиринтах восточного направления. Вчерашняя лыжня была уже засыпана снегом и отряду пришлось прокладывать путь по снежной целине. Однако, благодаря приобретённому опыту, сегодня нам удалось отойти от кордона на несколько километров дальше и не сильно плутать при возвращении.

Эта ночь была несколько теплее предыдущих, да и нападавший снег утеплил крышу, поэтому при потушенном костре получилось проспать почти до утреннего подъёма. Проснувшись в половине четвертого я вышел до ветру и, справив нужду, осмотрелся по сторонам, отдавая дань смутной тревоге, мучившей меня с вечера. Вокруг стояла ночная тишина, а в прояснившемся небе висела половинка луны, заливая окружающий зимний пейзаж серебряным светом. Красота. Заметив вдали какое-то движение на уходящей к северу речке, я, вернувшись в шалаш, взял винтовку и с помощью оптического прицела пригляделся к заинтересовавшему меня объекту. По ровному, покрытому заснеженным льдом руслу беззвучно, словно бестелесные призраки, вызывая ощущение нереальности происходящего, размеренно отталкиваясь палками от наста, скользили десятка два белых силуэтов.

Боец! — вполголоса подозвал я топчущегося поблизости часового и приказал ему, — поднимай лейтенанта, к нам приближается финский отряд.

Где? — будто проснувшись, красноармеец выпучил глаза и взяв винтовку наизготовку, стал крутиться на месте, вглядываясь по сторонам.

Да не дергайся ты так! До них ещё километра два. Я просто в темноте хорошо вижу, а тебе не разглядеть. Буди командира!

Есть!

Боец направился к командирскому шалашу, а я, вернувшись к себе, натянул маскхалат и надел каску. К тому моменту, когда я вновь прибыл на наблюдательную площадку, там уже был Бондаренко, накинувшийся на меня с расспросами:

Ковалёв, что ты городишь?! Какие финны?! Где?!

Вон там! — я махнул рукой, указывая на север, — по льду реки приближаются, сейчас до них уже примерно полтора километра.

Лейтенант посмотрел в бинокль и через полминуты отозвался:

Вроде бы есть какое-то движение, но и только…

У меня хорошее ночное зрение, там лыжники, около двадцати человек.

Крылов! — командир подозвал караульного, — Зови сюда Тошбоева, командирам отделений поднимать бойцов по тревоге, но не шуметь, огня не зажигать и не курить!

Красноармеец удалился едва ли не бегом и через минуту в лагере поднялась суета. Бойцы приводили амуницию в порядок и с оружием в руках занимали позиции. А я, попросив у лейтенанта бинокль, смог получше рассмотреть приближающегося противника.

Семнадцать диверсантов, идут колонной по одному, авангард три человека с удалением пятьдесят метров, сзади трое с волокушами, — сообщил я о результатах наблюдения командиру и подошедшему Тошбоеву.

А может, это наши? — предположил Равиль.

И что они тут делают в четыре часа ночи? — задал я ему встречный вопрос.

Может армейская разведка, они тоже тылы патрулируют и маскхалаты у них есть, — согласился со своим помощником Бондаренко, — пошлю бойца, чтобы сперва спросил.

По мне так совершенно напрасно. Но, в случае чего, отвечать ведь ему, так что он, разумеется, в своём праве. Далее Бондаренко подозвал Прошкина, энергичного худощавого старшего красноармейца и поставил перед ним задачу:

Там, слева от холма, прямо на берегу валун выступает из земли, вот за ним и спрячешься, а как подойдут метров на пятьдесят, с этого расстояния тебе их уже видно будет, то кричи погромче: «Стой, кто идёт» а сам за камень прячься и не высовывайся, даже если стрельба начнется! Понял!

Понял!

Тогда бегом марш!

Боец бегом скрылся внизу, а я снова приложился к оптическому прицелу, рассматривая движущегося в нашем направлении противника. Командир тоже посмотрел в бинокль и сказал будто сам себе, но так, чтобы слышали мы с Тошбоевым:

Идут. Меньше километра осталось.

Томительное ожидание действовало на нервы не только мне, но и командиру, и его помощнику, но мы практически не разговаривали, а молча вглядывалась в темноту, ожидая приближения противника на дистанцию уверенного поражения. Начавшие замерзать на позициях бойцы согревались как могли, разгоняя кровь скупыми движениями. Но вот, наконец, передовому дозору финнов (а я был абсолютно уверен, что это они) осталось до позиции Прошкина три сотни метров и я занял позицию, разместившись лёжа между двумя валунами среднего размера. Лейтенант полушепотом подозвал командиров отделений и распределил сектора обстрела, после чего занял место за валуном неподалеку от меня. Наведя прицел на передового диверсанта, я с волнением ожидал начала боя. Когда лыжники подошли ещё ближе, старший красноармеец зычным голосом (теперь мне стало понятно, почему командир выбрал именно его) крикнул: