Утро под Катовице (СИ) - Ермаков Николай Александрович

Здесь же ближайшие перспективы были куда печальнее — до упора тащиться с грузом за плечами, а потом ещё и заниматься обустройством кордона. И это в лучшем случае — если на финских диверсантов не нарвемся. Часа через два, когда солнце, уже окончательно оторвалось от горизонта, сосновый бор закончился и мы вышли к заснеженному, редко поросшему чахлыми деревцами болоту. Тут Бондаренко поменял тягловую силу, поручив тащить волокуши третьему отделению и отправив четвертое на правый фланг. Затем, выставив вокруг три парных поста, построил взвод и проинструктировал:

Болота зимой обычно не промерзают, однако на лыжах пройти можно. Нельзя падать и снимать лыжи. Передовой дозор двигается по одному, с дистанцией пять метров между бойцами, если на лыжне замечено проступание воды, нужно искать обходной путь, — закончив инструктаж, командир выкрикнул мою фамилию, — Ковалев!

Я!

Давай пристреливай винтовку и идём дальше!

Есть!

Получив приказ, я отъехал вдоль болота на триста метров, и, выбрав широкую сосну, ножом вырезал в коре углубление диаметром пять сантиметров, в которое вложил снег и утрамбовал его ладонью. Получилась мишень, хорошо заметная издалека, вполне достаточная для пристрелки. Затем, отойдя на сто метров, два раза выстрелил из лежачего положения. Вернувшись к мишени, я с удовлетворением осмотрел следы от точных попаданий, расположенные в сантиметре друг от друга. Продолжив пристрелку с трехсот метров, я получил не менее обнадёживающий результат, о чем и доложил командиру. Выслушав меня, тот приказал продолжать движение, и взвод тремя колоннами, выйдя на болото, заскользил дальше на восток.

Двигаясь таким образом, по моим прикидкам, отряд до двух часов преодолел около тридцати километров, однако если считать по прямой, то значительно меньше, так как нам приходилось обходить часто встречающиеся скалистые холмы и буреломы. В начале третьего часа взвод перешел по льду речушку шириной в полсотни метров и остановился на привал. Выставив дозоры, командир поручил Тошбоеву организовать разведение костров и прием пищи, а сам, вытащив карту, стал крутится по сторонам, стараясь определить наше местоположение. Дождавшись, пока бойцы разведут четыре костра, по одному на отделение, я сел поближе к огню и поставил греться банку тушёнки, предварительно открыв её ножом, потом нанизал на ветку три куска хлеба и, вытянув руку, стал греть их над костром. Вдруг из памяти выплыло воспоминание, как в Польше я также грел хлеб над костром для Болеславы. Потом перед внутренним взором стали один за другим всплывать лучшие эпизоды нашего танкового путешествия, где эта чудесная девушка была невероятно красивой и желанной. Как же давно это было! От внезапно нахлынувшего отчаяния защипало в носу и на глазах выступили слезы. Кажется я становлюсь слишком сентиментальным, чёрт возьми! Сделав вид, будто поперхнулся дымом, я закашлялся и вытер слезы.

Неправильно сидишь, Андрей, дым-то на тебя идёт, вот и кашляешь, — посочувствовал мне Равиль Тошбоев, поглощая тушёнку с другой стороны костра.

Зато комаров нет, — сострил я в ответ и, достав закопченую банку из пламени, немного сдвинулся в сторону и тоже приступил к обеду.

После того, как все поели, Бондаренко оставил Тошбоева за старшего в расположении взвода, а сам, взяв меня и вестового, отправился к близлежащему холму. Там, обойдя кругом, мы обнаружили, что противоположный реке склон вполне пригоден для подъёма и, оставив лыжи внизу, взобрались на вершину. Здесь командир снова достал карту и, пользуясь компасом и биноклем, продолжил привязку к местности, делая в блокноте пометки карандашом. Я же стал осматривать холм и окрестности с помощью оптического прицела, но ничего интересного не увидел. Холм при высоте порядка двадцати метров имел крутые скалистые склоны и только с южной стороны можно было без труда подняться на вершину. Далее он с трёх сторон огибался неширокой рекой, за которой мрачной стеной возвышался сосновый бор, а с южной стороны километра на три тянулось болото, далее виднелась опушка леса.

Филюк! — подозвал командир вестового, — передай Тошбоеву, что кордон будем ставить на этой высоте. Фролов со своим отделением остаётся внизу и занимается постами, а всем остальным с грузом немедленно подняться сюда!

С одной стороны, логичное решение — холм доминирует над местностью, к тому же при свете дня подойти скрытно невозможно — со всех сторон открытое пространство. А ночью в любом случае придется полагаться только на посты. С другой стороны, вода есть только внизу в реке, но это терпимо, так как можно и снег растопить, однако проблема ещё и в том, что на вершине практически нет ровных площадок для обустройства жилой зоны кордона, да и окопы с землянками здесь не выроешь — скала. Но приказ командира — закон, и вскоре я вместе с остальными бойцами включился в шалашно-строительные работы. Бондаренко с Тошбоевым определили одиннадцать участков условно пригодных для расположения шалашей. Мне досталось довольно неплохое место между двумя скалистыми выступами с восточной стороны холма, где для создания жилища было достаточно настелить сверху крышу и убрать с пола снег. Получив в распоряжение трёх бойцов из второго отделения, я немедленно приступил к работе. Благодаря предусмотрительности командиров в волокушах был шанцевый инструмент, но нашей бригаде топора, коих на взвод было всего пять штук, не досталось, однако малые лопатки (иногда ошибочно называемые саперными) тоже неплохо подходят для рубки веток и небольших деревьев, поэтому за полтора часа до захода солнца мы успели нарубить внизу необходимое количество жердей с лапником и затащить заготовленные стройматериалы наверх. В течении следующих двух часов, когда уже окончательно стемнело и на небе появились звёзды, моя бригада навела крышу, поставила стену в промежутке между выступами, затем мы вымели снег из построенного жилища, застелили пол лапником и закрыли вход щитом из сосновых веток. Потом ещё полчаса собирали камни на вершине и склонах холма, устроив из них очаг в дальнем от входа в углу. Разобрав там кусок крыши, чтобы было куда уходить дыму, мы запалили небольшой костер, и сели рядом, грея руки и наблюдая, как дым уходит через дыру в потолке. Вроде получилось неплохо. Оглядев ещё раз творение своих рук, я нашел лейтенанта и доложил ему о завершении строительных работ. Тот, не удовлетворившись моим докладом, прошёлся со мной и осмотрел шалаш со всех сторон, после чего, забравшись внутрь и оценив костер, горящий в очаге, командир вынес свой вердикт:

Что же, неплохо! Но внимательно смотрите, чтобы не угореть от дыма, на ночь костер потушить! Иди у Тошбоева получи крупы на четверых, тушёнку надо экономить, разделите одну банку на всех, сварите кашу в котелках на своем костре!

Действуя в соответствии с приказом командира, я вместе с бойцами к восьми часам вечера плотно поужинал и, решив, что было бы неплохо в очаг добавить ещё камней, чтобы тепло дольше держалось, отправил бойцов найти и принести валунов покрупнее. Сам же остался в тепле приглядывать за костром. Сержант я или кто?! Устроившись у огня, на полный желудок я разомлел и совсем бы уснул, если бы не периодически залезавшие в шалаш красноармейцы с камнями. Однако вскоре очаг был доведён до более приличного состояния и мы, потушив костер и задраив отдушину, завалились спать.

Проснувшись в два часа ночи, я обнаружил, что шалаш выстудился и внутри стоит собачий холод, который уже успел тихой сапой пробраться мне под одежду и хорошенько остудить тело, ощущавшееся теперь сплошным куском замороженного мяса. Во избежание дальнейшего переохлаждения, я разбудил бойцов, приказав им размяться, открыть отдушину и вновь развести костер в очаге. Сам тоже выбрался наружу и присел раз двадцать, разгоняя кровь по замёрзшим жилам. Когда через десять минут все мои поручения были выполнены, а в очаге вновь заплясало ласково согревающее пламя, я назначил дежурного и, пригрозив ему всеми возможными карами, если он, не дай бог, уснет, вновь погрузился в дрёму. Дальше я уже не мог нормально спать, так как надо было периодически просыпаться, чтобы проверять и менять дежурных. Тяжела и сложна жизнь командира.