Благословенный. Книга 6 (СИ) - Коллингвуд Виктор
Как только мы построили первые экспериментальные электрогенераторы, тут же выяснилось, что обычная, загрязнённая примесями медь для них плохо подходит — слишком велики потери на сопротивление обмоток, и соответственно, происходит их недопустимо сильный нагрев. Тут-то я и вспомнил, что все электротехнические изделия, что когда-то мне приходилось продавать, изготавливались из так называемой «электротехнической меди». Попросив гипнотизёров (маркиз выучил себе смену — несколько русских специалистов) провентилировать этот вопрос, я выяснил, что «электротехническая» медь — это очень чистый, свободный от примесей металл. Не меньше чем 99,5% должен составлять именно медь, и лишь 0,5% допустимо отдавать под примеси. А лучше если чистота проводника достигнет 99,9, а то и 99, 99%!
Учёные тут же начали думать, как можно очистить (рафинировать) медь. Работы шли в двух направлениях — электролитическим, с применением электричества, и химическим. Первый способ рафинирования черновой меди уже вскоре дал превосходные результаты — чистота осаждённого на электродах металла достигала 99,9995%! Однако, способ имел серьёзные недостатки — он требовал очень много электроэнергии, чего у нас не было пока и в помине!
Поэтому вся надежда была на химиков.
И они не подвели. Успех пришёл к группе, возглавляемой молодым учёным Фёдором Васильевичем Ряцовым, — тем самым пажом, что рассказал мне про маленьких обитателей чердака над Зимним дворцом. И вот ему-то с лаборантами удалось разработать процесс получения чистой меди: для этого черновую медь пережигали, для перевода её в оксид, а затем обрабатывали концентрированным уксусом, а из полученной субстанции можно было выплавить уже чистую медь, поскольку в процессе всех этих измывательств примеси выпадали в осадок. И вот тут-то и выяснилось, что в среднестатистической меди содержится в виде примесей немало серебра, а то и золота! Иной раз, перегнав старинную пушку или колокол, можно было получить из них десятки фунтов серебра — много больше, чем стоят сами изделия.
Разумеется, рафинирование меди, заслуженно получившее название «процесс Рябцова», поставили на поток. И на выходе у нас получалась теперь чистейшая «электротехническая» медь и драгоценные металлы в количестве, не только окупавшем всю процедуру очистки меди от примесей, но и приносящем ощутимую прибыль!
Вдохновившись этим успехом, я начал планировать переплавку решительно всех старых, но ещё годных артиллерийских орудий, всего металла для обивки днищ кораблей и, разумеется, множества старых интерьерных бронзовых и медных изделий.
А ещё я начал потихоньку прицеливаться на потенциально огромные месторождения золота в Южной Африке и в Австралии. Мне было прекрасно известно, что оба эти региона обладают колоссальными запасами драгоценных металлов, только и ждущих своего часа. Конечно, сначала надо было там понадёжнее закрепиться, что требовало времени и средств.
Но я не торопился. До 1825 года еще далеко!
Занимаясь золотом, мы не забывали и о «простом продукте». Так, в Петербурге было выстроено и в этот год запускалось в работу гигантское здание кондитерской фабрики. Здесь, на ориентированном на рынки Европы производстве, будут изготавливать яблочную и клюквенную пастилу, нугу, повидло и мармелад. Сырьё для такой крупной мануфактуры будет завозиться по морю, поскольку местные источники смогут покрыть его потребности лишь частично. Вторая точно такая же фабрика строится в Одессе — в неё будут свозиться турецкие и магрибские апельсины, груши и яблоки со всего Причерноморья, а отсюда по всему миру разойдутся банки с различными сортами мармелада.
В Петербурге же ударными темпами возводится здание будущей шоколадной фабрики. Какао, разумеется, пойдёт сюда морем, и после обработки на изощренных машинах с паровым приводом превратится здесь во вкуснейший шоколад двадцати восьми разных наименований и рецептов. Вероятно, поставки его также пойдут в основном за границу: причём я заключил с Испанией и Португалией, из чьих владений и вывозится какао, эксклюзивное соглашение, по которому поставка нами шоколада не облагается никакими пошлинами: условно считается, что мы возвращаем тот самый какао, который ввезли из колоний этих держав.
Ещё одним ходовым товаром оказались консервы. Этот нехитрый, в общем-то, продукт получился у нас не сразу: мы никак не могли понять, зачем банки при стерилизации помещать в автоклав, и использовали просто кипячение при атмосферном давлении, что приводило к случаям ботулизма. Позже я выявил эту проблему, и мы начали экспериментировать с использованием кипящего масла и пара. Увы, ни один из этих способов не прижился: дело в том, что при нагреве банки просто вздувались и лопались, поскольку внутри них тоже образовывалось избыточное давление. В итоге, пришлось всё-таки вкладываться в автоклавы, и после этого дело пошло на лад.
Как это ни странно, один из первых заводов мы решили делать в Архангельске. В его пользу говорила возможность очень легко и удобно завозить сюда лёд. Морозильные машины в это время нами уже строились: это были неуклюжие агрегаты на основе опасного и едкого аммиака, получаемого нами из чилийской селитры. Однако в Архангельске можно было обойтись завозным арктическим льдом, что в перспективе позволяло экономить на морозильных камерах. Ещё одно предприятие такого рода возводилось в Царицыне: тут уже без морозильников было не обойтись, хотя частично вопрос решался созданием огромных, добротно теплоизолированных хранилищ волжского льда, изобильно доставляемого весенним ледоходом.
Мясные, мясорастительные и даже овощные консервы с руками отрывали торговые и военные флоты всего мира. Причём тон тут задавали англичане: их гигантский торговый флот всегда страдал от нехватки рук, а улучшение снабжения очень сильно влияло на привлекательность того или иного судна в глазах потенциальных моряков. Если на каком-то судне их вместо серо-бурой, надоевшей всем солонины начинали кормить практически свежим мясом — на такой корабль немедленно выстраивались очереди желающих на нём плавать!
Окрылённые успехом, наши приказчики и механики создавали всё новые образцы консервов: из изюбря, сайгака, северного оленя, медведя, лося; и все они находили свой спрос. Появились и фрукты, консервированные в сладком сиропе и тут же снискавшие популярность, особенно среди моряков, путешественников и покупателей в Северной Европе.
Притом, консервное производство устроено было практически безотходным: огромное количество костей, образовывавшихся на бойнях, перетиралось в костную пыль и продавалось как фосфорное удобрение; а жилы, лёгкие, и прочие субпродукты перерабатывались в корм для животных и поставлялись на огромные зверофермы, устроенные по соседству.
Эти фермы стали прибежищем и местом службы для большого количества императорских и крепостных людей, служивших ранее на господских псарнях и потерявших работу после отмены крепостного права. В начале 1797 года, разогнав огромную императорскую охоту и, заодно, зверинец Григория Орлова, я задался вопросом — а что делать со всеми этими людьми? Будь мы в 21-м или даже в 20-м веке, такими вопросами можно было бы и не задаваться — огромный рынок рабочей силы позволил бы им найти своё место под солнцем. Но в конце 18-го века, где нет ни биржи труда, ни интернет-сайтов типа Джоб ру, трудоустройство было намного более сложным мероприятием. И вот тогда-то я придумал три вещи — зоопарк, цирк и зверофермы.
Зоопарк, или «Биологический сад», был устроен в Петербурге в районе −090-=. (Там где находится Михайловский сад). Здесь же в перспективе я хотел бы устроить и океанариум, и, возможно, аквапарк. Поначалу экспозиция была невелика, но постепенно к нам присылали всё больше разных животныхи из Юго-Восточной Азии, и из Бразилии, и из прочих отдалённых уголков мира.
Надо сказать, что это был первый зоопарк в мире: даже в Лондоне, справедливо считавшемся самым комфортабельным и благоустроенным городом в мире, пока не существовало таких общественных зверинцев.
