Дон Алехандро и его башня (СИ) - Видум Инди
Донна с сомнением посмотрела на картофельную клумбу, потом — на меня, потом вспомнила, что я — ученик Оливареса, а значит, по определению не совсем нормален.
— Если вы так считаете, дон Алехандро… — с сомнением протянула она и перешла к тому, ради чего она меня оттаскивала от входа: — А почему ваш учитель не хочет вас опять забрать к себе? У него условия проживания намного лучше ваших.
— Там все сложно.
Ответить я постарался столь многозначительно, что донна Сильвия должна была насочинять целую романтическую историю безо всякой моей помощи. Потому что у меня не было никакого желания что-то придумывать. Идея дона Оливареса, ему и страдать.
— Сложности закаляют, — намекнула донна. — Считается правильным оканчивать обучение там же, где его начинали.
— Да она спит и видит, как бы вы убрались подальше от их семейки, — проворчал Шарик. — Чем ты ей так помешал, Хандро? Ведь убить она тебя попыталась не просто так, а за что-то.
Предположение Шарика было странным, поскольку он всегда присутствовал при общении с донной Сильвией и не хуже меня знал, что я ни ей, ни ее супругу просто не успел ничего сделать. А о том, что я ученик Оливареса, я сам узнал только этим утром. Казалось бы — никаких оснований для ненависти. И тем не менее…
— С этим сложности, донна Сильвия. Придется вам потерпеть наше соседство.
— Ваше доставляет мне одну радость, — криво улыбнулась чародейка. — Но дон Оливарес, он слишком груб. Надеюсь, вы не восприняли всерьез все, что он наговорил относительно меня?
— Признаться, я вообще прослушал все, что он говорил, потому что любовался вами.
— Хандро, это перебор. Она решит, что ты издеваешься, и будет совершенно права, — заявил Шарик.
— Дон Алехандро, вы безбожно мне льстите. — Она заулыбалась, заиграла глазами, чуть подалась ко мне, показывая свою грудь в наиболее выгодном ракурсе. Посмотрел я с удовольствием. Жаль, потрогать нельзя. Надеюсь, пока. Должна же донна правильно вербовать сторонников? А именно этим она сейчас и занималась. — У меня взрослая дочь. В моем возрасте о красоте не приходится говорить. Только страдать о ее уходе.
— Вам рано страдать, донна Сильвия. Я бы никогда не поверил, что донна Алисия ваша дочь. Вы даже старшей сестрой ее не выглядите, только младшей.
Она захихикала, но не жеманно, а как-то очень естественно, как девчонка, которая еще не знает, как важно притворяться и делать все правильно.
— Ох, дон Алехандро, ну и насмешили вы меня. — Она оглянулась на башню, но дон Оливарес хоть и затих, но общаться с ней не горел желанием. Но за то, что он не подслушивает нас, я бы не поручился. Донна, скорее всего, тоже, потому что сказала, понизив голос: — Я бы с удовольствием с вами поговорила еще, но мне сейчас лучше уехать. Не стоит злить вашего учителя больше необходимого. Почему-то он вбил себе в голову, что мы с супругом виновны в нападении на вас. Какая феерическая глупость.
Она извлекла крошечный кружевной платочек и приложила его к глазам. Но выдавить хотя бы одну слезинку не смогла. Не хватило артистических навыков на такую малость.
— Опять фальшивите, — я поморщился. — Донна Сильвия, к чему этот цирк? Мы знаем, что вы замешаны. И вы знаете, что мы знаем. Но мы не собираемся давать делу ход, пока ваша семья ведет себя прилично. Мало ли какие развлечения бывают у красивых женщин. Им простительно.
— А вы злой, дон Алехандро, — обиженно сказала она.
— Какой есть, донна Сильвия. Другим не буду.
— И этим вы мне очень нравитесь — неожиданно заключила она. — Вы говорили, у вас лаборатория не вполне готова? Пользуйтесь моей. Приезжайте, скажем, завтра часам к трем — и я вам все покажу. Приедете?
Она подалась ко мне, почти прижимаясь высокой грудью и всем своим видом намекая, что лаборатория — это последнее место, куда мы пойдем. Конечно, очень может быть, что во мне сейчас говорили исключительно гормоны и я выдавал желаемое за действительное. Ну так завтра и проверю.
— Разумеется, донна Сильвия. Каждая встреча с вами — счастье для меня.
— Проводите меня, дон Алехандро, — она практически повисла у меня на руке, прижимаясь уже не почти, а точно. — Беседа с доном Оливаресом заставила меня перенервничать, и я почти не держусь на ногах.
Интерлюдия 1
Когда донна Сильвия вошла в кабинет мужа, то опять обнаружила его в обнимку с бутылкой.
— Грегорио! — почти по-змеиному прошипела она при виде этой картины. — Совсем сдурел? Тебе нельзя сейчас пить.
— А, — обреченно махнул рукой ее супруг, — мне сейчас все можно. Хуже уже не будет. Оливарес нам никогда не простит и спросит за все.
— Ты зря ему признался.
— Думаешь, были шансы отвертеться? — он глотнул прямо из бутылки, хотя перед ним стоял полный бокал. — Он взял всех. Никто не ушел. Да еще щенок этот… Я говорил тебе, что где-то его видел? Говорил? А ты не придала значения.
— Ты тоже не придал, — отпасовала наезд донна.
— Я не подумал связать его с Оливаресом. А ты должна была.
Теперь Ортис де Сарате был твердо уверен, что видел этого наглого Контрераса именно в свой последний визит к Оливаресу. То-то этот щенок так в себе уверен. Наверняка история о смерти учителя было выдумана специально, чтобы притупить его, Ортис де Сарате, бдительность. И притупил же, сволочь, потому что о смерти Оливареса донесли бы сразу, а тут чей-то посторонний осиротевший ученик, на вид — восторженный безобидный идиот. Кто бы не обманулся? Если даже Сильвия на это повелась, то к нему, к Грегорио, какие могут быть претензии?
— Я его не видела до появления в Дахене, в отличие от тебя, — холодно бросила Сильвия. — А ты вместо того, чтобы напиваться, лучше бы подумал, как нам выбираться из этой задницы.
— Я думаю, — важно кивнул он. — Много думаю. А вот ты — нет. Ты занимаешься непонятно чем непонятно с кем и непонятно где. Ик.
Он с отвращением посмотрел на опустевшую бутылку, швырнул ее на пол и только тут обнаружил, что выпивка еще не закончилась и осталась в бокале. Но бокал супруга подло увела у него из-под носа и выплеснула содержимое в окно, приведя Грегорио в отвратительное расположение духа. То есть оно и раньше было не слишком хорошим, но выливание того, на что он нацелился, стало последней каплей. К тому же Сильвия этим не ограничилась, заявив:
— Я? Да я из кожи вон лезу, чтобы решить проблемы, возникшие по твоей вине.
— Я давно говорил, что ты змея. Только они вылезают из кожи. Ик, — Грегорио захихикал, довольный своим остроумием.
— Змея, значит? — прошипела его супруга, подтверждая заключение мужа, — тогда я немедленно уползаю, и все дерьмо будешь разгребать сам. Мне-то что, меня только за недонесение на супруга привлечь могут, а за это, как ты понимаешь, не казнят. Я сама перед законом чиста, ни с кем договоров не заключала.
От ее тона у Грегорио зашевелились остатки волос вокруг лысины. Несмотря на опьянение, он сообразил, что будет, если супруга выполнит свои угрозы и уползет, то есть уйдет куда подальше. Он подскочил и ухватил ее за руку.
— Сильвия, радость моя, не уходи. Это была шутка. Неудачная, признаю, но у меня и день сегодня на редкость неудачный. Самый плохой день за последние десять лет. Моя жизнь, можно сказать, висит на волоске. И осознание этого пугает.
— Ты гадкая пьяная свинья, Грегорио. Отпусти меня немедленно.
Скривившись от отвращения, Сильвия пыталась сбросить с себя руку супруга. Но тот не желал замечать ее отношения, беспокоясь только об одном — во что выльется его глупая шутка.
— Да, солнышко, я гадкая пьяная свинья, — послушно повторил он. — Но я твоя свинья. Ты же не бросишь свою свинью на произвол судьбы?
Сильвии очень хотелось сказать, что свиней выращивают не для того, чтобы прожить с ними всю жизнь. Их полагается закалывать, когда приходит время, потому что кормить свинью дальше — смысла нет, больше хорошего мяса с нее не получишь. И время этой конкретной свиньи уже пришло, потому что дальше с нее пойдут одни неприятности. Но позволить себе такое она могла только думать, вслух же произнесла:
