Позывной «Курсант» - Евгений Прядеев
Сны эти дебильные… Они сбивают меня с толку. Остается после них ощущение, будто я должен что-то увидеть, разглядеть и запомнить. А сейчас точно не до игры в детективы. Сейчас надо как-то наладить свою новую жизнь. Хотя бы в тех обстоятельствах, которые меня окружают. Все. О прошлом, точнее о будущем, надо забыть. Не будет его. Я уже в этом уверен. Значит, надо брать, что есть, и с этим работать.
— Убейте меня… — простонал Корчагин.
Естественно, хреново было всем. Мышцы болели так, что хотелось просто лечь и не двигаться. После той физической нагрузки, которая у нас была вчера, вполне ожидаемые последствия. Странно, как мы вообще умудрились сползти с кроватей под жизнерадостные крики бодрого Шипко.
— Ох ты ж мать моя… — Старшой встал, потянулся, потом снова сел. — Ох ты ж сука…
— Да хватит! Что вы как девки, честное слово. Болит, потому что вчера жопу рвали. Еще пару дней и тело привыкнет, — рявкнул я на Лёньку. — Ты вообще вон, конь! Здоровый и крепкий. На тебе пахать надо. А ноешь, будто гимназистка. Фу! Стрёмно!
Вообще, срываться на Старшого не собирался. Просто несмотря на спокойную ночь и относительно хорошее настроение, все равно имелось у меня какое-то странное раздражение. Вроде бы видимой причины нет. Ну, не считая, конечно, того факта, что я в 1938 году проживаю судьбу своего деда. В остальном же все нормально. Жрать дают, одевают, обувают. Глядишь, правда чему путному научат. Однако внутри все равно свербило. Возился там какой-то поганый червячок, отдаленно напоминающий предчувствие очередной херни.
Пацаны, естественно, мою отповедь, предназначавшуюся Лёньке, услышали. Замерли с одеялами в руках, прекратив заправлять постели, и настороженно уставившись на меня со Старшим. По сути, непроизвольно, я, можно сказать, бросил вызов его лидерству.
— Да че ты, Реутов… — ответил неожиданно виноватым голосом Лёнька. — Я ж просто… ну, так, для острастки…
Детдомовцы переглянулись. По всем правилам их жизни Лёнька должен был сейчас поставить меня на место. Если он, конечно, хочет оставаться вожаком нашей небольшой стаи. А он своим ответом дал понять, что не собирается этого делать.
— Ну, вот и хорошо… — ответил я, натягивая треники, мастерку и кеды. Это добро нам тоже подкинул вчерашний волшебник.
Соответственно, когда мы вышли на улицу, где в ожидании своих подопечных, расхаживал туда-сюда Панасыч, и отправились на пробежку, пацаны постоянно косились на меня. Но уже не ныли. Потому что молчал и не ныл я. Типа, подавал пример своим поведением.
А я, если честно, вовсе не силу характера показывал. Мне просто снова вздумалось анализировать дедову жизнь. Плюс, знаю на личном опыте, когда нужно делать что-то неприятное, напряжное и физически тяжёлое, нужно на этом просто не сосредотачиваться. Поэтому вместо мыслей о беге и о том, как хреново переносило очередную нагрузку тело, я принялся крутить в башке все известные о Реутове факты.
И вот такое дело… Крутились то они хорошо. Эти факты. И с одной стороны поворачивались, и с другой. Особенно благодаря снам. Но в какую-то логическую картину не складывались. Родители умерли, пацан попал в детский дом. В принципе, вполне обычная история для данного времени. Если бы не одно «но». Присутствие чекистов в различных вариантах. Вот что меня смущает. Очень уж их до хрена в этом жизненном сюжете.
Именно сейчас, во время бега, мне вдруг вспомнились слова Зайцева. Он сказал, когда двое воспитанников коммуны погибли, через неделю явились сотрудники ОГПУ. Явились за сыном дипломата Витцке. На хрена? Пацану семь лет. Что он им мог рассказать? Как мать случайно тупой Разинков убил? А что-то мне подсказывает, из квартиры ее уже вынесли далеко не в здравии.
Так срать всем на это. Вернее, не срать, конечно. И, наверное, Разинкова наказали бы. Но он — слишком мелкая сошка, чтоб ради доказательства его вины чекисты помчали в коммуну за Алешей. Да и потом, судя по тому, что о пацане особо никто ничего не знал, исходя из рассказа того же Зайцева, Алеша внял совету Ляпина и никому не признался, где его носило в момент ареста матери. Либо, опять же, поверил, будто его действия и молчание спасут родителей. В любом случае, я не вижу причины, по которой сотрудники ОГПУ могли бы рвануть в Коммуну ради Алеши, спустя почти год.
Это — первый факт. Второй — Бекетов.
Странное какое выходит совпадение. Перед тем, как объявились в коммуне чекисты, ровно за неделю, вдруг произошёл «несчастный» случай. Именно в этот момент, не позже, не раньше, Бекетов решил, что Алеше будет лучше оказаться в другом месте и под другой фамилией. Я, конечно, не законченный циник… Хотя, нет. Зачем врать? Я — законченный циник и в человеческую доброту не верю. А вот в выгоду, в собственный интерес — очень даже. Значит, следующий пункт нашей крайне запутанной истории — Бекетов вытащил из коммуны пацана, чтоб его спрятать. То есть, у товарища старшего майора государственной безопасности есть своя цель. Причем, цель — долгоиграющая. Годы идут, а он от Реутова ни на шаг не отходит. Условно выражаясь, конечно. Особо свое участие не выпячивает, но и в покое пацана не оставляет. Просто так? Ради странного желания помочь? Очень сомневаюсь.
Третий факт — Клячин. Вот хоть убей, я уверен, в первый день Николай Николаевич всячески пытался раскрутить меня на откровенный разговоры. Все выспрашивал, вызнавал, тему подводил. Особенно интересовало его детство пацана. Но при этом, Клячин не знает о том, что Реутов вовсе не Реутов. Значит, получается, у Николая Николаевича — своя какая-то игра. И скорее всего, любопытство Клячина не совсем понравилось бы Бекетову. Потому что старший майор госбезопасности — это типа хозяин чекиста. Если в данном времени можно так выразиться. Его босс. Клячин меня пробивал осторожно. Ненавязчиво. Потом вообще притих. Наверное, чтоб я не заострил внимание на его интересе.
И вот что выходит по итогу… Целых три пункта, на которые я пока не могу дать точного ответа. Но при этом, знаю
