Маг 11 (СИ) - Иннокентий Белов
Однако, императрица не может решиться на такое действие без мужа, и я ее хорошо понимаю.
— Если опухоль не спадет, а цесаревичу станет хуже, пусть господин камер-юнкер прострелит мне голову за дверью, — негромко говорю, глядя в глаза Пистолькорсу.
И добавляю:
— Я могу подождать с лечением, пока не приедет император. Но, зачем лишнего страдать цесаревичу? Тем более, лечение его императорского высочества — это совсем не все, зачем я пришел во дворец. Мне необходимо много о чем поговорить с вами и вашим мужем, моим императором.
Немного особой верности престолу будет подпустить не лишним, как мне кажется.
Эти мои слова показывают, что я сказался фокусником и проник в дворец преднамеренно и с каким-то далеко идущим планом. Однако, приходится выкладывать правду-матку понемногу, чтобы объяснить свое появление здесь.
— Мама! Разреши дяде фокуснику полечить меня, — вдруг раздается голос слабый от волнения цесаревича, — Мне так надоело лежать в постели целыми неделями. И боль никогда не кончается.
— Вы обещаете чудо? — вдруг спрашивает меня камер-юнкер, видя, что мать совсем потерялась от моих слов.
— Клянусь, что уберу опухоль с локтя цесаревича.
— А с колена? — продолжает спрашивать меня он же.
— Да, и с колена тоже. На это у меня сил хватит, — уверенно отвечаю я.
— Ваше величество! Думаю, что Сергей может помочь Алексею! Я уже видел творимые им чудеса и могу ответственно заявить — так не сможет никто! Сейчас я позову дежурный взвод, он оцепит эту комнату на всякий случай! — предлагает Пистолькорс императрице.
Это правильно, подстраховаться никогда лишним не будет.
Второй офицер по его команде убегает поднимать охрану дворца, я пока возвращаюсь к стене комнаты и сажусь на кресло.
Вижу гневный взгляд Распутина, прожигающий дыру на моем лице, пожимаю плечами и говорю в ответ:
— Так нужно было, Григорий Ефимович! Ты уж не сердись на меня, дело у меня очень важное и всей страны касается. Поэтому мне во дворец необходимо было попасть! Поэтому и пришел к тебе. А цесаревича я сейчас вылечу от ушибов, ничего у него болеть не будет!
— Здоров ты врать, Сергей Жмурин! — видно хорошо, что Распутину совсем не нравится, что кто-то другой теперь лечит цесаревича, подменяя его на этом ответственном посту.
Ну, или просто создает такую видимость.
А он сам собственноручно привел такого хитреца в дворец и представил императрице, да еще и хлопотал за меня усиленно. Чувствует себя сейчас полным дураком, наверняка, Старец Григорий.
Это его монополия и ниша при царском дворе, а теперь он может лишиться влияния на венценосную семью.
— Не только лишиться влияния, но и в ссылку вполне возможно вскоре отправишься, Старец Григорий, — думаю я про себя, — Раскобелился ты здесь больно и лишний негатив к царю привлекаешь.
Потом мы все молчим, Пистолькорс присматривает за мной, императрица присела на кровать к сыну и о чем-то тихонько разговаривает с ним. Распутин время от времени очень недружелюбно смотрит в мою сторону и еще фыркает раздосадованно.
Раздается дружный грохот сапог, второй камер-юнкер возвращается с парой офицеров охраны дворца. Еще кто-то из офицеров расставляет охрану под окнами и на входе в комнату.
Потом докладывает Пистолькорсу и тот вопросительно смотрит на императрицу.
— Я останусь сидеть с сыном, когда это начнется, — похоже, что она дает добро на лечение.
Ее чистое лицо неподвижно, губы плотно сжаты и, похоже, она и хочет поверить мне, и опасается, что ничего не получится с лечением.
Разочарование будет таким же жестоким, как гнев царицы.
— Какой камень из двух? — достаточно хладнокровно спрашивает меня камер-юнкер, показывая оба артефакта в своих руках.
— Вот этот, — показываю я на нужный камень.
— А почему не этот? — тут же спрашивает он, показывая тот, который для наружных ран.
— Он для другого лечения, — отвечаю я.
— А для какого? — настаивает камер-юнкер, решивший узнать побольше про странные предметы.
— А давайте проверим на мне! — приходит мне в голову идея, — Да, это будет лучше всего и гораздо нагляднее.
Я снимаю пиджак, закатываю рукав рубашки и говорю:
— Резаните меня чем-нибудь по руке. Хотя бы своей саблей. Сильно не нужно, чтобы кровь пошла и все.
Пистолькорс, не колеблясь, вытаскивает саблю из ножен и, приметившись, острой кромкой делает мне небольшой надрез ниже локтя. Такой, сантиметров на шесть, кровь начинает сразу же понемногу собираться у краев, а я в это время второй рукой принимаю поданный мне камень.
Тут уже и офицеры подошли поближе, и сама императрица поднялась с кровати цесаревича, и Распутин насторожился рядом.
Вот он самый напряженный момент, однако, я только приложил камень к ранке и тут же убрал от уже целой кожи на руке. Только несколько капель крови уже высохли на коже и висят красными каплями.
— Оп-ля! Еще один фокус для уважаемых зрителей!
— Мама, что там? — слышится голос наследника, его от меня закрыли фигуры офицеров охраны.
Однако, потрясенная Александра Федоровна молчит, неверяще оглядывая мою руку, с которой я стряхиваю крошки запекшейся крови.
— Не может быть, — прошептал один из офицеров, остальные молча рассматривают раненое место.
Я возвращаю камень потрясенному камер-юнкеру.
— Теперь, надеюсь, нет больше сомнений в моей способности?
Сомнений больше нет, другой вопрос — откуда такая сила у обычного человека? Горит у зрителей в глазах этот интерес точно.
Не дьявольская ли она? По сути своей?
Но, слушать про нее всем сразу пока тем более не стоит. И так придется проводить инструктаж с очевидцами произошедшего, чтобы мое такое необычное появление осталось по возможности тайной.
Ни к чему знать народу и газетным писакам, что теперь новый прохиндей лечит цесаревича, вытворяя совсем уже невозможные вещи. Которые пахнут серой и раскаленными сковородками в аду.
Если грязного мужика Распутина на посту доверенного человека императорской семьи сменит какой-то непонятный колдун — никому проще от этого знания не станет.
Поэтому лечение цесаревича я собираюсь провести только перед теми людьми, без которых сейчас не обойтись.
А это только сама императрица и камер-юнкер, даже Распутина я бы попросил из комнаты Алексея.
Зная определенно, что, если мы с императрицей и императором договоримся, то Старца Григория придется отстранить от посещения дворца, да и в Петербурге или той же Москве оставлять строго нежелательно.
Только ссылка обратно в родное село, где он будет сильно тосковать по своему петербургскому обществу поклонниц. Однако, после всех опубликованных писем и общей негативнейшей ауры оставлять его здесь строго не рекомендуется. Пусть поклонницы к нему в село ездят, развивают эко-туризм и демонстрируют петербургскую моду местному обществу.
Только, как эту ссылку Распутин переживет? Не развяжется ли у него лишнего
