Надежда Мамаева - Попаданка по обмену, или Альма-матер не нашего мира
Резкий рывок, словно на этот раз Дейн решил не подкрадываться, а достать меня рывком, и выстрел.
– Осталось две, – заключил он. – Еще немного, и сопротивляться будет бессмысленно.
Он говорил, а в голове складывалась картина: кухня, плита, которая недалеко от окна. Распахнутые рамы последнего. Интересно, где стоит убийца? Со стороны окна или со стороны выхода с кухни? Хорошо бы, чтобы со стороны окна.
План, который родился у меня в голове, был прост и фатален. Если умирать, то прихватить с собой хотя бы Дейна.
«Вот и конец истории. Истории, в которой нет правых и виноватых, кроме уже ныне покойного Фрейнера. Этот ублюдок, сломавший столько жизней, продолжает свое мерзостное дело даже из могилы. Из-за него, а не из-за Дейна или старика Моруа, по сути, умер Вердж». Но легче от этой мысли не стало.
– Подожди, я вылезаю, – обреченно протянула я. – Хочу умереть не как крыса в норе, а хотя бы глядя тебе в глаза.
– Уважаю, – донеслось в ответ. Коротко и емко.
Кажется, Дейн действительно уважал, а не притворялся. «Не ударит в спину», – мысль отчетливая, хлесткая, как пощечина.
– Сначала револьвер.
Я нехотя толкнула галан, проскрежетавший барабаном по воздуховоду.
Дейн взял его в руку и распорядился:
– Теперь можешь вылезать.
Я, как змея, выползающая из тесной, уже малой шкуры, начала извиваться по шахте, сдирая в кровь плечи, ладони, коленки. Выбраться мне все же удалось. Я очутилась на плите.
Он стоял у окна. Хорошо. В его руке был револьвер, может, оно и лучше: одна рука прострелена, вторая занята оружием. Не сможет колдовать. Всего два шага, и толчок в открытую раму. Мы выпадем вместе. У меня должно хватить сил на этот последний рывок.
В уме я уже прикидывала, как это лучше сделать. Пнула чайник, отвлекая внимание, напружинила ноги, готовая к броску, и тут краем глаза увидела… Нет, не Верджа, его руку, запястье с обручальным браслетом и сгусток энергии на его открытой ладони. Некромант каким-то чудом сумел проползти эту пару шагов.
Пульсар был для Дейна неожиданностью. Киллер, отвлеченный мною, заметил его лишь в последний момент. Удар – и тело Дейна, перелетело через узкий подоконник. Но мне было уже не до него.
– Вердж! Вердж!
* * *Некромант лежал в коконе из проводов капельниц. Бледный, с обескровленными губами, он даже не дышал. Его легкие принудительно вентилировал аппарат искусственного дыхания, нагнетая воздух. На груди – датчик кардиографа, окружен плеядой амулетов.
Я держала его руку, и мне казалось, что убери ее – и его жизнь оборвется. Сколько так стояла? Точно не знаю. Вообще, все случившееся после падения Дейна из окна воспринималось одним сплошным месивом. Как тащила Верджа по лестнице, закинув его руку на плечо, как чудом, буквально бросившись под колеса, поймала извозчика, как оказались в госпитале.
Операция, которая шла бесконечно долго. Двое врачей (почему-то в зеленых халатах), вышедших и одновременно закуривших. Один, в стерильных медицинских перчатках, держал сигарету зажимом, второй, по-простому, сжал папироску большим и указательным пальцами. Как впоследствии узнала – это был тандем, один из немногих. Наш, земной хирург и здешний маг-целитель.
Палата была буквально залита полуденным светом, словно в окно светило не солнце, а сотни сценических софитов. От этого хотелось жмуриться, глаза слезились.
Я услышала, как дверь резко открылась, стукнув ручкой о стену, и раздался злой, встревоженный голос:
– Вон из его палаты! – Говорившим был отец Верджа, Мейнс-старший.
Отвечать было тяжело: горло саднило и пересохло, да и особого смысла я не видела, поэтому лишь покачала головой.
– Я сказал – вон!
Отвечать все же пришлось.
– Он жив, пока я держу его за руку, – ответила честно, так, как чувствовала.
Минута молчания. Одна, вторая, третья. Резкий выдох за спиной, так, словно мужчина пытался смирить гнев.
– Хорошо. Как это произошло? – Рубленый тон – словно наждак, прошедшийся по рваной ране.
Отчего я заговорила с ним? Не оттого, что хотела ему помочь, облегчить страдания отца. Скорее мне самой нужно было выговориться. Я рассказывала как на допросе: сухо, только факты. Глаза были сухие: еще не время плакать, а надежда не терпит слез – она их боится и уходит.
Когда закончила говорить, через плечо обернулась на Мейнса-старшего. Он стоял соляной статуей, суровый, с прямой спиной, сжатыми в тонкую нитку губами, но по его щеке катилась одинокая слеза.
– Лучше бы Дейн выстрелил в меня, лучше бы я умерла! – все же не сдержалось, вырвалось. – К черту правду, справедливость, поиск убийцы! Нельзя рисковать любимыми даже ради любви!
– Да, лучше бы тут лежала ты. – Граф согласился с первой частью моей реплики, но как-то отстраненно.
Мы оба вновь замолчали, а потом он произнес, словно не спрашивая, утверждая:
– Значит, ты действительно так сильно любишь моего сына? Любым? Даже если он останется инвалидом, прикованным к кровати, без денег и положения?
– Да пошел ты! – не сдержалась. Его сын умирает, а он пытается что-то просчитать. – В свое время мне врачи говорили, что я не смогу ходить. Но как видите – на ногах. Значит, и Вердж сможет. А деньги, чтобы просто жить… их нужно не так и много.
На эти мои слова Мейнс ответил прищуренным взглядом, а потом словно вынес вердикт:
– Всю жизнь я считал, что состояние, доставшееся от предков, собранное поколениями Мейнсов трудом, с кровью и потом – ценность. Но сейчас я готов отдать его без остатка, лишь бы он был жив. Но я понимаю, что моя жертва бессмысленна. Что ж, ему, чтобы жить, как оказывается, нужна лишь малость – это ты.
Больше, не говоря ни слова, отец развернулся и вышел.
После этого разговора было еще множество: со следователями, расспрашивавшими меня не по разу об обстоятельствах дела «Сломанных красавиц» (как впоследствии окрестили журналисты убийство Фрейнера). Приходили и Чуба с Лючинием, и Танга с Максом, друзья некроманта, которых я видела до этого лишь мельком, но Мейнс-старший больше не появлялся. Вот только когда приходила мать Верджа, я все же покидала палату. Уж ей-то мне было стыдно смотреть в глаза.
Я дежурила в палате Верджа уже больше недели, наплевав на занятия. Сон – лишь урывками, еда – чтобы не упасть в обморок от истощения. За это время в его палате, по моим ощущением, перебывала половина следственного департамента города. Законник, пришедший спустя восемь дней после операции, принес мне повестку в суд как свидетельнице. Я лишь поинтересовалась, чем все кончилось. Повестка, кстати, была на имя Марины. Значит, все-таки обнародовали наш обмен. Вот только сейчас мне точно было все равно.
Как оказалось, Дейну, несмотря на падение с такой высоты, удалось выжить и скрыться. Этому, как ни странно, я не удивилась. На то он и киллер. А вот старика Моруа, несмотря ни на что, было жаль. Когда его, пришедшего в себя после болевого шока, с гипсом на ноге посадили в камеру, он повесился в ней в ту же ночь. Следователь объяснил: старик посчитал свою внучку отомщенной и свел счеты с жизнью. Врачи и так предрекали ему не больше пары лет на этом свете, вот он и решил ускорить час рандеву с костлявой.
На девятый день Вердж впервые открыл глаза и сиплым голосом прошлепал, обращаясь в пустоту:
– Жива?
Я, сидевшая в этот момент в кресле, поджав под себя ноги, соскочила, запуталась в полах халата и весьма эффектно приземлилась носом вперед. Грохот подняла знатный, больно ударившись грудью и локтями. Не обращая на ушибы внимания, на четвереньках подползла к Верджу.
Некромант лежал и… нагло улыбался, хотя было видно, что это простое усилие мышц дается ему с трудом.
– Ты, как всегда, умеешь эффектно появиться…
– Шутишь, значит, жить будешь, – заключила я.
Так, постепенно, потекли дни выздоровления. Я убедилась в мудрости, что нет капризнее ребенка, чем больной мужчина: то бульончик он не хочет (мяса ему подавай, это с дырой в желудке-то?), то ему жарко, то скучно… Как-то зашедшая Танга, видя очередную картину «завтрак аристократа», когда я пыталась впихнуть в некроманта еще ложечку овсянки, вынесла вердикт: зато у тебя с кормлением детей проблем не будет. Даже самый привередливый кроха от каши не увернется. Некромант на это заявление засопел и попытался убрать импровизированный слюнявчик. Я же, проворковав:
– Ложечку за будущего сына, – впихнула остатки овсянки в растерявшегося от такого заявления жениха.
Эпилог
Рина
Я критичным взглядом осмотрела свой наряд. Юбка, однако, коротковата. Да и декольте излишне открытое. Это на гномках такой наряд смотрится как положено: целомудренно и чопорно. К тому же я не успела подогнать вещи под себя…
– Знаешь, а мне нравится, – довольным голосом протянул Вердж и тут же руками потянулся к тому, что именно ему нравится. По рукам же и получил.
