Спецхран - Владимир Прягин
— Про архивацию у меня догадка мелькала, но очень смутная… И про эти изолированные миры, которые кажутся миражами, я вроде слышала…
— А почему так неуверенно говоришь? И, кстати, у вас это разве не секретная тема? Спецхран всё-таки, все дела…
— Вообще-то этот спецхран у нас — довольно специфичная штука. Я, например, туда не имею доступа, но дело — не в запредельной секретности. Чтобы работать там, нужно особое оборудование. Ну, и навыки соответствующие. Там много нюансов, не буду сейчас вдаваться. А если в общем и целом, то смысл спецхрана — чтобы эти ветки не забывались и информация о них не размылась. Вот я, например, с ними не работаю — и мне о них даже вспомнить трудно, как видишь…
— А про то, что мир «призрака» с вашим в контрах, ты слышала?
— Только в самых общих чертах. Была в курсе, что есть не самая дружелюбная ветка, но опять-таки — по работе никак не сталкивалась. Подробностей их жизни не знаю. Даже не думала, что вражда настолько серьёзная… Как же стыдно! Ведь это я умудрилась сдуру к ним забрести, открыла им путь…
— Ты-то ещё ладно — просто искала выход, дорогу на свою ветку. А вот я — реальный дебил. Подозревал же, что могут быть косяки, но всё равно полез в прошлое, повёз Вадику посылку… Валентин, правда, заявил, что нет явных причин и следствий, а есть, типа, кольцо во времени, по которому я скольжу, но утешение — так себе…
— Насчёт этих колец отдельно надо подумать, — сказала Анна. — Ну, не сейчас, конечно, а позже, когда слегка успокоюсь, приду в себя. Запутанная концепция, с парадоксами… Но сравнение интересное — мы с тобой, получается, крутимся вокруг этой встречи генсеков, скачем с ветки на ветку, то в будущее, то в прошлое…
Она смотрела в окно, задумчивая и грустная. Электрический свет скользил по её лицу. Алексей сказал ей:
— Прости, что в итоге вышло вот так. Ты свою ветку бросила… Блин, сегодня всё кувырком — раз-раз, и мы уже в этом тамбуре… Но у нас в Москве мы тоже устроимся, возможностей много…
— Лёш, давай эту тему пока оставим. Мне трудно сейчас об этом. Лучше о чём-то более общем. Да хоть о тех же генсеках…
— Ладно, — кивнул он. — Тем более что с их встречей я, честно говоря, тоже не до конца разобрался. Может, ты пояснишь. Почему она вдруг начала отбрасывать тени? Ну, миры-проекции, в смысле?
— Стихийная аномалия — так, по крайней мере, у нас считают. Слишком много информации накопилось в этой конкретной точке, и получился всплеск — не просто локальный, а в глобальном масштабе. Сам посуди — за любым человеком тянется информационный шлейф, даже за заурядным. А тут — генсеки, которых знает вся ваша ветка. Их окружают мифы, исторические гипотезы, ну и просто человеческие эмоции в колоссальных количествах. Вот эти шлейфы и сплелись в узел. И ведь действительно уникальный случай — такие люди вдруг встретились на перроне…
— Эмоции — это да, — сказал Алексей. — Особенно насчёт Горбачёва. Вот уж действительно — у всех на устах… На фоне предыдущих генсеков он выделялся до невозможности. Молодой, энергичный. Реформы пообещал прилюдно, гласность началась, все дела. Народ хмыкнул, заинтересовался. И ведь реально было похоже на свежий ветер после застоя. Но потом, как у нас обычно бывает, что-то пошло не так. Болтовни по телику — ещё больше, но при этом в стране — разброд, пустые прилавки. А уж когда Союз развалился…
— Знаю, Горбачёва у вас за это ругали многие.
— Иногда трёхэтажным матом. Например, те, кто сбережения потерял и работу во всём этом бардаке. Хотя и другая точка зрения есть. В том смысле, что Союз к середине восьмидесятых и так уже одряхлел, закостенел буквально. И никакие реформы ему помочь не могли. Так что, мол, крах системы был неизбежен — хоть с Горбачёвым, хоть без него…
— А сам-то ты как считаешь? Ваш Союз мог бы реформироваться успешно?
Алексей лишь развёл руками:
— Ань, ну ты и спросила. У нас даже историки-профи между собой грызутся, экономисты всякие и так далее, вплоть до членов РАН. То есть люди, которые в архивах работали, видели секретные документы, интервьюировали исторических личностей. Обладают, короче, знаниями буквально из первых рук. И всё равно у них противоположные взгляды. А из меня какой теоретик? Я вижу только маленький кусочек картины, оказавшийся на виду. А что там за кадром — хрен его знает. Мне не хватает фактов, чтобы сделать внятные выводы.
— Ну а на уровне эмоций хотя бы? Интуитивно?
— Гм. Перестройка — сама идея была, по-моему, здравая. Но задача оказалась на порядок сложнее, чем можно было представить. Горбачёв, как мне кажется, и правда хотел как лучше, пытался искренне. Но всё вышло из-под контроля. Лично я не хотел бы оказаться на его месте.
— Понимаю тебя, — сказала она. — Но эта твоя оценка — уже постфактум. А если опять вернуться к тем ощущениям, которые ты испытывал в перестроечные годы? Вот именно тогда? Ты ведь уже подростком был — то есть, по идее, мог хоть немного соображать.
— Ты мне льстишь.
— Ага. И всё-таки жду ответа. Только на других не ссылайся, говори за себя.
— Ладно. Вот я, подросток, стою в извилистой очереди, чтобы купить простейшей еды. Меня это бесит. Но в тот же день я сижу в видеосалоне, где показывают западную фантастику. Меня это приводит в восторг. И то, и другое — поздняя перестройка. Как тут вывести среднее арифметическое? Без понятия, честно. Хоть до утра пинай.
Она наконец-то чуть улыбнулась:
— Пинать я тебя не буду, не бойся. Мне просто нужен взгляд изнутри на здешнюю историю. Сама я, к примеру, тот же минводский саммит изучала долго и нудно — но очень отстранённо, извне. А теперь должна стать аборигенкой, в каком-то смысле. Начинаю вживаться в роль.
— Попытка засчитана.
Деревья снаружи были уже отчётливо различимы. Между ними просматривались одноэтажные домики, в которых светились окна. Вагон едва ощутимо дёрнулся, лязгнули сочленения. Электричка стала замедлять ход.
И нет, это была не Москва.
Они въезжали в Минводы.
Глава 26
В прошлый раз, когда Алексей вёз письмо из будущего, электричка вползла на станцию со стороны Пятигорска, с юго-востока. Сейчас — с северо-запада, как московский поезд-экспресс.
Двери открылись, но Анна и Алексей замешкались, не решаясь шагнуть наружу.
Текли
