41 - 58 Хроника иной войны (СИ) - Гор Александр
Во-первых, нападение японского флота на Пёрл-Харбор, серьёзнейшим образом ослабившее Америку на Тихом океане. Во-вторых, ответное объявление войны Японии Соединёнными Штатами и Великобританией. В-третьих, объявление войны США Германией, Италией, Румынией, Болгарией и Венгрией. В-четвёртых, 12 декабря у берегов Малайзии от японских торпед погибли гордость британского флота линкор’Принц Уэльский' и крейсер «Рипалс», о превосходных качества которых Черчилль совсем недавно писал Сталину. Удар по английскому престижу был нанесён сокрушительный. В-пятых, 14 декабря, после консультаций с Рузвельтом, премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль отплыл на линкоре «Герцог Йоркский» для участия в Вашингтонской конференции. О самом последнем из важнейших событий этой череды стало известно уже на подходах к Мурманску: утром 18 декабря войска советского Западного фронта перешли в контрнаступление под Москвой. Видимо, желание вести переговоры с более сильных позиций и вызвало задержку с приёмом британской делегации.
21 декабря, в день рождения Сталина, британский министр иностранных дел и его сопровождающие были в Москве. Их встречал на Белорусском вокзале нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов и британский посол в СССР Стаффорд Криппс, прибывший для участия в англосоветских переговорах из Куйбышева. А сразу после встречи Иден, Молотов, Майский и Криппс отправились к главе Советского государства.
На расшаркивания Энтони Идена, решившего поздравить Председателя ГКО, Сталин, усмехнувшись в усы, произнёс:
— Лучшим подарком для меня лично и для всего советского народа в моём лице было бы подписание советско-британского договора и протокола к нему.
Но, увы, даже обмена проектами, составленными советской и британской сторонами, в этот день не случилось, поскольку обе стороны рассматривали этот приезд в Кремль как визит вежливости. После встречи, длившейся около четверти часа, британцев отвезли в «Националь», где для них была приготовлена резиденция.
Следующий день ознаменовался четырёхчасовой встречей, в которой, помимо обмена проектами, произошёл и обмен мнениями сторон о сложившейся ситуации. Конкретное же обсуждение вариантов документов, также затянувшееся на четыре часа, было отложено ещё на сутки.
Главным камнем преткновения оказался вопрос о признании советских границ по состоянию на 22 июня 1941 года. Британцы же буквально в первой статье своего варианта ссылались на Атлантическую хартию, запрещающую обсуждать вопросы переустройства границ до окончания войны и без участия народов, которых это непосредственно касалось. Ведь второй пункт Хартии гласил: «Они [США и Великобритания] не согласятся ни на какие территориальные изменения, не находящиеся в согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов».
— Мы не предлагаем обсуждать территориальные изменения, — попытался парировать Сталин. — Мы в первую очередь и безо всяких условий требуем признания статуса кво для воюющей союзной страны, ставшей жертвой гитлеровской агрессии.
— На основании указанного пункта Хартии Британская империя не может признать «отмену оккупации» Румынией Бессарабии в январе 1918 года, восстановление, как вы это формулируете, целостности Белоруссии и Украины, утраченной ими по Рижскому договору 1921 года, а также законность плебисцитов и конституционных процедур, на основе которых в состав СССР вошли прибалтийские республики. Отдельным вопросом для Британской империи и, насколько мне известно, США, является граница с СССР с Финляндией.
— То есть, вы фактически ставите под вопрос территориальную целостность воюющего СССР? Нам неизвестны и непонятны соображения, на основании которых Союз Советских Социалистических Республик по окончании войны может столкнуться с непризнанием своих границ и быть объявлен в соответствии с чьей-нибудь точкой зрения — например, союзной Гитлеру Финляндии — агрессором. С другой стороны, нам и другим странам ещё с 1938 года, с Мюнхена, хорошо известно как «высоко» ценятся на Западе «свободно выраженные желания заинтересованных народов». Я полагал, что Атлантическая хартия направлена против тех наций, которые пытаются установить своё мировое господство, но после ваших слов дело выглядит так, как будто бы Атлантическая хартия направлена против Советского Союза.
— Нет, это, конечно, не так, — поспешно возразил Иден. — Просто речь идёт о том, что вы ставите передо мной некоторые вопросы, связанные с вашими границами, например, в Прибалтике, а я не в состоянии вам немедленно ответить и прошу вас дать мне время для того, чтобы получить такой ответ от своего правительства. Возможно, что как раз это конкретное изменение будет приемлемо, но я должен сперва проконсультироваться с английским правительством.
— Для нас очень важно, будете ли вы поддерживать стремление этих трёх государств быть в конце войны в составе Советского Союза? Ведь всё, что мы требуем, это восстановления нашей страны в её прежних границах. Я хочу подчеркнуть то обстоятельство, что если вы откажетесь от этого, то это будет выглядеть так, как будто вы хотите создать какую-то возможность для расчленения Советского Союза. Я удивлён и поражён тем, что правительство господина Черчилля занимает такую позицию. По существу это та же позиция, которую занимало правительство Чемберлена, и я должен снова подчеркнуть, что отношение британского правительства к проблеме наших границ меня очень удивляет.
Но Энтони Иден продолжал твердить о том, что он не может обсуждать вопросы западных советских границ без консультаций с Лондоном.
Советское контрнаступление продолжалось, и британский министр изъявил желание побывать на фронте, чтобы занять время, необходимое для получения инструкций из Лондона. Местом, где он сможет удовлетворить своё любопытство, был выбран Волоколамск, только что освобождённый советскими войсками.
На окраине колонну автомобилей встретил командующий 16-й армией, освобождавшей город, генерал-лейтенант Болдин, извещённый о визите. Его «эмка» довела иностранцев до городской комендатуры, возле которой Иден и заместитель начальника имперского генерального штаба Британской армии генерал-лейтенант Най побеседовали с красными командирами и осмотрели дома, повреждённые при двух (немецком и русском) штурмах. Британцев перед выездом из Москвы одели в шубы и тёплые пальто, укутали разноцветными шарфами, все были с фотоаппаратами и записными книжками. После этого глава делегации попросил провезти его поближе к фронту.
Проехали около десятка километров, на протяжении которых вся дорога была завалена немецкой боевой техникой. Из-под снега виднелись тысячи трупов, подбитые танки, искорёженные пушки, автомобили со штабным имуществом и награбленными «носителями европейской цивилизации» вещами. Увидев движущуюся навстречу делегации со стороны фронта колонну пленных немцев, Иден попросил остановить машину и несколько раз пытался заговорить с пленными на их родном языке, которым прекрасно владел со школьных лет. Но практически все «доблестные солдаты фюрера», одетые, кто во что горазд, включая отнятое у местных жителей тряпьё, на все его вопросы отвечали одно и то же: «Гитлер капут».
Разочарованный министр потребовал вернуться в Волоколамск, где его уже ждали журналисты, которым он пообещал устроить пресс-конференцию. А после неё отбыл в Москву.
Восемь дней пребывания в столице СССР ни к какому конкретному результату, кроме совместного советско-британского коммюнике с общими словами о стремлении укреплять союзнические отношения, не привели. И, улучив момент, Майский задал вопрос:
— Вячеслав Михайлович, может быть, не стоило так сильно давить на англичан в вопросе послевоенных границ?
— И я, и товарищ Сталин, знали, что мы делаем, Иван Михайлович, — усмехнулся Молотов. — Вы подождите, по возвращении в Лондон этот самый Иден ещё начнёт требовать связать советское правительство соответствующими соглашениями, которые не дадут нам продвинуться вглубь Европы. Так что никуда британцам от договора с нами не уйти.
