Мы из блюза - Дмитрий Игоревич Сорокин
— И проблема с престолонаследием, — припечатала «бабушка».
— Поверьте, ваше величество, этого слона вот точно надо есть маленькими кусочками. Спасти страну, удержаться на краю пропасти — и, обонгув ее, идти дальше, вперед и вверх. Уберечь государя и его семью от жестокой расправы. И, уже утвердившись прочно на ногах, думать о династии и престолонаследии.
— А Михаил?..
— Не вариант. Это, примерно, как брат Николая Первого, который от короны бегал, как там его звали-то…
— Константин Павлович?
— Да, наверное. Так и тогда восстание декабристов случилось, а уж что сейчас шандарахнуть может — так мне на то фантазии не хватит. Ну, не историк я, Мария Федоровна. Так вот, насколько я помню учебник истории, ваш младшенький отрекся сразу же, как только технически получил такую возможность. Причем не только от короны за себя, но от монархии за всю Россию. Так что только Николай Александрович. Николай Кровавый, Николай Свирепый, Николай Лютый, наконец.
— Да, вы правы, это совершенно точно находится за гранью возможного. Причем очень далеко за этой гранью. Бежать?..
— Некуда. Цель Британии — остаться единственной в мире империей. Надолго их не хватит, конечно, но всех конкурентов, кроме самого очевидного, они похоронят. В Данию? Там вас найдут какие-нибудь «народные мстители за рухнувшую страну». В остальной Европе — тоже. В Китае бардак, и это ещё надолго. В Штатах — сами понимаете, да и кризис не за горами. Остаётся только на какой-нибудь экваториальный островок в Тихом океане, вести растительный образ жизни, потихоньку впадая в забвение и маразм…
— Давайте без дерзостей всё же.
— Простите, ваше величество.
— А вы простите мне минуту слабости. Конечно, только Россия. На как же быть?..
Тут я, вновь извинившись за дерзость, непочтение и всё такое, изложил ей ту самую идею, которая сподвигла вчера господ офицеров на матерные тирады. Старушка не подвела: тоже выругалась, но, кажется, по-датски. Пять минут мы молчали, она просто смотрела куда-то вдаль, потом подняла на меня удивленные глаза:
— Самое любопытное, что это даже может сработать. Мы еще вернемся к этому разговору, отъезд я отложу. Главное — больше никому не говорите ни ползвука. Вообще никому, включая моего сына. Это понятно?
— Так точно, ваше императорское величество.
— Вот и прекрасно. Я не могу сказать, что меня обрадовала наша беседа, но хорошо, что она состоялась. А теперь проводите меня.
— Еще вопрос, Мария Фёдоровна. С кем можно поговорить о помещении на территории дворца или парка? Дело в том, что государь запретил мне отлучаться, а нужно записать пластинки — кстати, это поможет хотя бы отчасти финансово обеспечить все то, про что я вам только что рассказал.
— Не забывайте, я не здешняя, — улыбнулась императрица. Вот в Аничковом или Гатчине — другое дело, а здесь нужно спросить Ники. Впрочем, кажется, этот домик — она указала на павильон, из которого мы только что вышли, — принадлежит моим младшим внучкам. Может, с ними поговорить?
Мы распрощались, и я поспешил к любимой скамейке, на ходу нащупывая портсигар. Не знаю, что будет дальше, но, черт побери, вся эта вполне дурацкая фантасмагория мне даже начинает нравиться! Я спешил на перекур, хищно улыбался и напевал:
В этом месте больше нет скуки —
Весь Мадагаскар танцует буги!
Глава 18
Сезон квартирников и удивлений
Этот сентябрь перевернул Володину жизнь, да не единожды. Сперва — грусть и разочарование из-за неудачи со сборником стихов. Потом — внезапное знакомство с удивительным Григорием Павловичем, поиск нового слова и первый робкий успех. Потом — исчезновение этого человека, а Володя уже почитал его учителем, странные слухи, что он и ужасный Распутин — одно лицо. Следом — пожар во дворце на Мойке и страшная гибель князя Феликса, которого Набоков долгое время полагал за образец для подражания. Тут же — череда всех этих убийств, и отец — великий отец, храбрый отец, стойкий, как неприступная крепость — схватив в охапку всех домашних, бежит в Финляндию, имея в виду добраться до любезной его сердцу Англии, пока до него не дотянулись неведомые злодеи, походя изводящие думцев и великих князей. Володя послушно поехал с семьей, но на вокзале вдруг увидел знакомый силуэт в английском костюме и с чемоданчиком — да и побежал за ним. Но это оказался не Коровьев, а вовсе незнакомый человек, а поезд в это время ушёл, так что остался Володя один в пустом доме. Зато сколько блюзов вылетело из-под его пера в эту бессонную дождливую ночь!
Поспал едва пару часов — и кинулся нарезать круги по городским улицам: оставаться дома одному сил не хватало. На Фонтанке внезапно купил у разносчика папиросы и спички, неумело прикурил, подавился. Закашлялся…
— Я вижу, милостивый государь, что курить вам невкусно, — пророкотал смутно знакомый бас. — Уж поверьте заядлому курильщику: если сразу не пошло — лучше б и не продолжать. А то удовольствия никакого, а привычка останется.
Володя поднял голову: перед ним стоял Рахманинов с неизменной папиросой во рту.
— Здравствуйте, Сергей Васильевич.
— Вы Владимир Набоков, верно? Я помню вас на том концерте.
— Да…
— Это очень хорошо, что я вас встретил, — улыбнулся композитор. — А то мы с Шаляпиным уже целую кучу блюзов сочинили, а слова писать как-то не горазды — музыканты мы. А вы, я помню, вполне интересный текст тогда представили… Владимир, а вдруг у вас еще стихи есть?
— Есть… — растерянно произнес Набоков, доставая из кармана тетрадку со свежими текстами.
— Позволите полюбопытствовать?
— Да, конечно, — протянул Володя собрание плодов бессонной ночи.
— Так… так, так-так… Ого! Изрядно, молодой человек. Весьма изрядно! Вы разрешите стать вашим соавтором?
— Почту за честь, Сергей Васильевич, — ответил Набоков.
— Тогда я самым злодейским образом разлучу вас с этой прекрасной тетрадкой. Приходите ко мне завтра после пяти — клянусь, отдам ваше сокровище в целости. Придёте? — спросил композитор.
— Приду, — ответил поэт.
Рахманинов сообщил свой адрес, раскланялись. Володя выбросил оставшиеся папиросы в первую попавшуюся плевательницу.
Вернувшись домой, Набоков завалился спать и счастливо проспал едва не сутки. Во всяком случае, проснувшись, он обнаружил, что времени как раз хватит для того, чтобы привести себя в порядок и что-нибудь съесть — а там и к Рахманинову пора идти, благо, недалеко.
Придя по адресу к половине шестого, к немалому удивлению Володя попал к началу настоящего домашнего концерта. У рояля, понятно, сидел Рахманинов, а рядом с ним стоял и весело общался с двумя незнакомыми дамами сам Шаляпин.
— О, а
