Андрей Посняков - Меч времен

— Ну, бывай, — Василий обнялся с Мокшей. — Будешь в Новгороде — заходи. Василия-лоцмана на Федоровском вымоле всякий знает. — Мисаил, ты что — обратно, что ли?

— Да уж… есть кого навестить… — Миша сконфуженно отвернулся.

Лоцман хлопнул его по спине, хохотнул:

— Да уж. Я заметил. Когда вернешься?

— Не знаю. Может, через день, а может — вообще до весны там останусь. Девы теперь в безопасности — воинов в Биричеве много.

— Да и сам бирич скоро появится, — согласно кивнул Василий. — Жаль, что не вместе в Ладогу… Так тебя не ждать?

— Не надо. — Михаил махнул рукою. — Если дня через два не объявлюсь — плывите себе с оказией… Иначе застрянете тут до весны.

— Оно понятно… Ну, на всякий случай — обнимемся. Удачи тебе, друже!

Все девушки — три грации — на прощанье крепко целовали Мишу в губы. Досталось поцелуев и Мокше — ох, как раскраснелся парень, щеки-то стали похожи на волосы — такие же пунцово-рыжие.

Миша улыбнулся:

— Бывай и ты, Трофиме.

— Увидимся в Новгороде… Я провожу до лодки?

— Давай…

Умный парнишка оказался этот Трофим, да и многословием не отличался, все больше помалкивал, да улыбался. И не проговорился никому о том, что Михаил-то — рядович с усадьбы тысяцкого Якуна! Впрочем, никто его ни о чем подобном и не спрашивал, так, разузнали малость — чей, да кто, да откуда? На том расспросы и закончились, да и некому было особенно-то выспрашивать. Тем не менее Михаил испытывал к пареньку благодарность — за то, что тот лишних вопросов не задавал. А вот у самого Миши они имелись — и все как-то времени не было спросить. То некогда, то забывал…

А сейчас вот уселись на бережку — прощаться — Мокша достал плетеную фляжку:

— Пей, Трофиме!

— Ну, за здоровьице.

Парнишка выпил, закашлялся — видать, пошла не в то горло крепкая медовуха.

— Так ты, говоришь, браслетики на вас на всех надевали? — словно бы продолжая начатый когда-то разговор, негромко спросил Михаил.

— Да, на всех, — Трофим кивнул. — На меня, на дев, на Бориса… тогда я еще не знал, что он боярич. Потом, на поляне, сломали — так же вот, как ты… Зачем — не знаю.

— Слушай, Трофим… а ты не заметил, откуда они эти браслеты брали?

Мальчишка пожал плечами:

— Как же не заметил — из большой плетеной корзины. Ее завсегда самолично Кнут таскал, Кнут Карасевич — ух и гнусная же людина, как только таких земля носит?

— Да уж. — Миша согласно кивнул и, хлебнув из фляжки, продолжил беседу: — А корзину эту с самого Новгорода везли? Или, может быть, с Ладоги?

— Не, вроде здесь ее, на Долгоозерской усадьбе брали…

— Угу…

Да, ничего толком не знал парень, как и девчонки — что и понятно, воли-то им никакой не давали. Вот бы с Борисом на эту тему потолковать — с ним, говорят, куда как ласковей обращались, может, он и видал чего? Ладно, может, еще и удастся выспросить.

Допив фляжку, Михаил с Мокшей забрались в лодку — точнее сказать, небольшой баркас — и уселись на весла.

Миша оглянулся, махнул на прощанье рукою. Трофим тоже помахал и долго стоял на берегу, смотрел вслед.

По светло-голубому небу бежали белые перистые облака, погода менялась, и где-то далеко на западе, над дальним лесом, уже синели тучи. Этак задождит — и не выбраться в Ладогу! Хотя, с другой стороны — реки полноводнее станут. Дожди — пусть, лишь бы морозов не было — для тех, кому в Ладогу. А вот для того, кому в обратный — к Долгому озеру — путь, дожди — помеха немалая. Ручьи разольются, лужи, болота опять же — попробуй, пройди!

А нужно! Хоть как — нужно.

Причалив к мосткам, молодые люди привязали лодку и, прихватив с собой весла, пошли по широкой тропинке на холм — к призывно распахнутым воротам усадьбы Онциферовичей, точнее сказать — боярича Бориса.

Михаилу еще издали показалось что-то неладное — слишком уж шумно было на усадьбе, многолюдно слишком, да и много незнакомых воинов возилось на просторном дворе у старостиной избы. Вернулся, что ли, Нежила? Ну, да черт с ним — неприятно, да не смертельно.

Миша все искал глазами Марью — что-то не находил. На болото, быть может, ушла, за клюквой? Да, вроде как вчера собирались девки…

Наверное, если б Марьюшка сейчас вот оказалась здесь, на усадьбе, Михаил и ушел бы тоже сегодня — простился бы, поцеловал накрепко в уста, обнял… ну, может, кое-что еще… сказал бы — что в Новгород, мол, встретимся по весне. В общем, соврал бы. В конце концов, кто ему такая эта девчонка? Раба…

И все же… Все же, все же что-то легло на сердце, что-то такое, чего словами, наверное, и не определишь… Любовь? Да нет, пожалуй, до этого не дошло еще, однако, что-то подобное было, имелось наверняка — как вот только назвать это чувство? Вот оно-то и не давало Михаилу сейчас уйти. Не простившись. Не посмотрев в глаза. Не…

Ладно. Уйти и утром можно.

— Мисаиле? — снова тот белоголовый мальчишка. Или — другой?

— Ну?

— Зовут, — пацаненок кивнул на избу старосты Нежилы — пока что самые просторные хоромы на усадьбе. Именно что хоромы, на высокой подклети, в два этажа, с галереями — в таких и самому боярину при нужде остановиться не стыдно.

Михаил усмехнулся:

— Зовут — так сходим. Кто зовет-то?

— Сказали — ты знаешь.

— Староста, что ли?

— Не, не староста.

Не староста? Хм… уже интересно.

А может, развернуться, да уйти, убежать? Ага… не простившись, не поговорив с Марьюшкой? Да и стражники уже закрывали ворота… Поздно!

Молодой человек быстро поднялся на высокое крыльцо, пригнувшись, толкнул дверь… Миновав просторные сени, вошел в горницу, поклонился:

— Здравы будьте!

— И ты не хворай, — с усмешкой произнес… сидевший в красному углу под образами боярич Борис!

Михаил узнал — улыбнулся:

— Рад видеть тебя в добром здравии!

Боярич поджал губы… на крыльце и в сенях послышались чьи-то шаги.

— Ну, вот он… — Борис смотрел мимо Миши, через плечо.

Михаил обернулся и вздрогнул: как ни в чем не бывало, в горницу один за другим чинно вошли староста Нежила, Страшок… Кнут Карасевич и четверо вооруженных мечами воинов! А за ними — Миша глазам своим не поверил — боярышня Ирина Мирошкинична!

Вошла и, не удостоив Михаила взглядом, уселась на скамью рядом с Борисом.

Глава 19

1240 г. Нагорное Обонежье

Меч времен

А второе холопство: поиметь робу без ряду…

— Сам пришел, ага, — громко, с этаким издевательским хохотом, повторил староста Нежила. — Зазноба-то его у нас! С утра еще велел запереть в амбаре.

Он гнусно ухмыльнулся и потер руки.

Михаил дернулся было, но тут же остыл — и не потому, что вокруг были воины. Марьюшка оказалась в заложницах! Марьюшка…

Широко улыбнувшись, Михаил снова поклонился и развел руками:

— И что вам всем от меня надобно?

— Поговорить, — отрывисто произнесла боярышня. — Спросить кое-что.

— Спрашивайте, — молодой человек с самым беспечным видом уселся на стоявшую рядом лавку. — Все, что знаю — скажу.

— Нет, — Ирина Мирошкинична резко поднялась, синие глаза ее засверкали смарагдами. О, как смотрел на нее сейчас юный боярич Борис! Как смотрел…

Да… кое-что уже стало понятно. Вот, оказывается, куда делся Борис!

Мишу все же связали — а попробовал бы дернуться! — и, выведя из избы, повели к амбару. Впереди, не оглядываясь, шагала Ирина Мирошкинична, за ней, с подобострастной ухмылкой — Кнут и его люди, за которыми уже поспешал и староста Нежила и его подручный — Страшок. Бориса с ними не было — Ирина, обворожительно улыбаясь, попросила его немного подождать в избе. О, какая же все-таки у нее была улыбка! А глаза… А…

Не на одного Бориса действовало — Кнут тоже смотрел на свою хозяйку, словно преданный пес, точнее — словно кот на сметану. Да и многие его людишки — туда же… Даже и Михаил, нет-нет, да, скосив глаза, поглядывал на боярышню, хоть и знал, что перед ним за змея! И все же, все же… Все же было в этой молодой женщине нечто такое, что притягивало мужчин, нет, не только редкостная обворожительная красота — хотя и это, вне всяких сомнений, играло свою роль, — а, скорее, некая необычность, волнующий шарм, загадочный флер — ну, как еще можно выразится? — некая явно ощущаемая внутренняя сила и потрясающий всякое воображение эротизм, почти животная страсть, манящая, непостижимо притягивающая, извергающаяся из синих глаз боярыни, словно раскаленная, пышущая огнем лава из жерла внезапно пробудившегося вулкана.

Нет, это была не женщина — это было нечто!

И боярыня явно осознавала свою волшебную силу. Вот обернулась, стрельнула глазами — и все — Кнут, его люди, староста — тут же бросились к ней, готовые исполнить любое желание, любой приказ, любое слово. Наверное, скажи сейчас Ирина Мирошкинична: «Рвите друг друга!» — рвали бы, ну, ей-богу — рвали! Да что там скрывать, под обаяние этой опасной и вместе с тем так влекущей к себе женщины, попал и сам Михаил — чужак, никто, для всех здешних — выходец из ниоткуда, а для себя человек, прорвавший время, словно клинок меча рвет вражью плоть… меч времени или меч времен… да, хорошее имя для клинка. Впрочем, здесь не рыцарство, подобные фишки не в моде… хотя — как сказать…