Восходящая Аврора (СИ) - Ромов Дмитрий
Нагнал мужик самогона трёхлитровую банку. Сидит, думает, а вдруг участковый придёт, что делать? Надо спрятать. А если найдёт? Надо смоделировать ситуацию.
Берёт он банку, убирает под кровать и начинает моделировать. Стучит по столу и сам себе отвечает.
Тук-тук-тук.
— Кто там?
— Участковый. Говорят, вы самогон гоните.
— Нет, не гоню.
— А это что под кроватью?
— А, это… это сок берёзовый.
— Ну-ка, дайте мне попробовать.
Достаёт мужик банку, наливает полный стакан и выпивает. Нет, думает, плохо спрятал. Надо перепрятать. Убирает банку в тумбочку и опять моделирует ситуацию, стучит и сам отвечает.
Тук-тук-тук.
— Кто там?
— Участковый. Говорят, вы самогон гоните.
— Нет, не гоню.
— А это что в тумбочке?
— А, это… это сок берёзовый.
— Ну-ка, дайте мне попробовать.
Достаёт он банку, наливает полный стакан и снова выпивает. Ему вштыривает уже хорошенько, и он сидит расслабленный, банка на столе, всё хорошо. И тут по-настоящему в дверь стучат.
Тук-тук-тук.
— Кто там?
— Участковый.
Заходит настоящий участковый.
— Говорят, вы самогон гоните.
— Нет, не гоню.
— А это что на столе?
— А, это… это сок берёзовый.
— Ну-ка, дайте мне попробовать.
— Да пошёл ты нах*й, я тебе уже два раза наливал!
Горби по-детски недоумённо хлопает глазами и вдруг начинает пыхать, как закипающий котелок крышкой, но пыхнув пару раз, не может сдержаться и хохочет так, что аж слёзы из глаз выступают. Ну, посмейся. Я вздыхаю:
— Надо бы сначала смоделировать, Михал Сергеич, прежде чем с плеча рубить…
В самолёте, по пути домой я раскладываю мысленный пасьянс. Медунов, Щербицкий, Романов, Горбачёв, Ельцин, тьфу-тьфу-тьфу. Ельцина вообще гнать поганою метлой, выжигать лазером и рассеивать прах. Херово на сердце… Хоть самому в генсеки подавайся. Ну что за претенденты, ну ёлки-палки… Как-то даже руки опускаются. Один другого лучше… Твою дивизию, короче…
Девчонки щебечут, обсуждают покупки, джентльмены надувают щёки, поднимая стаканчики, а я просто закрываю глаза и вызываю детское воспоминание. Вот я маленький, в восьмой день рождения. Друзья, велосипед, двор и вдруг… фея, бляха, настоящая, волшебная и охрененно красивая.
Неземная, ласковая, благоуханная, восхитительная… Идея фикс, недостижимая мечта всей жизни. Куда там Катьке до неё… Паровозик, вагончики, давнее наваждение, но в мыслях только эта нежная, как цветок девица. Блин… похоже, я сам себя подсадил на этот наркотик… И, похоже, у меня начинается ломка…
В Шереметьево делегацию встречает автобус, но дополнительно ещё машина для Горбачёва и машина для меня.
— Тебя подвезти? — спрашивает Горби. — Ты где живёшь?
— Спасибо большое, но меня машина ждёт, — киваю я, когда мы выходим в отдельный зал для очень крутых чуваков.
— Ну что же, думаю, мы с тобой ещё увидимся по работе и не только, — улыбается он. — Надо будет разные ситуации смоделировать.
Он смеётся и ласково смотрит грустными глазами. Подумаем ещё, что с тобой делать…
Меня поджидают Алик и Виктор. Я прощаюсь с товарищами по поездке и ухожу с ребятами. Сажусь в тачку и еду домой. «Дома ждёт холодная постель», — звучит рефреном.
— Как вы тут, ребятки? — спрашиваю я. — Я вам кое-какие гостинцы привёз.
— Спасибо, — кивает Виктор. — Чего нам сделается-то? Баклуши несколько дней били, да на тренировки ходили. Практически, бездельничали, короче.
Молодцы, отдохнуть тоже надо…
— Сегодня Цвет несколько раз звонил, — говорит Алик. — Хотел с тобой поговорить.
— Ну, давайте наберём его.
— А он в Ленинграде. Мы сообщили ему, когда ты прилетишь, так что, думаю, он позвонит с минуты на минуту. Там похоже шухер какой-то, точно не знаем, он не объяснял, но нам так показалось.
Блин, что ещё за шухер… Походу, Уголёк наделал дел. Как приеду, надо будет позвонить Ферику, может, он в курсе…
Парни не ошиблись, действительно, звонит телефон и это, действительно, Цвет.
— Здорово, Бро! — растревожено говорит он.
— Здорово, коли не шутишь. Чего там у вас?
— Да, бл*дь, Уголёк, сука, Борю Жида уделал. Воткнул ему карандаш в глаз.
— Зашибись…
— Зашибись? Мало хорошего, вообще-то… Нах*й ты его вообще сюда послал? Расхлёбывать теперь. Приезжай, короче, тут воры бучу подняли.
— Пох*й, — спокойно говорю я. — Гаси их всех. Кто не с нами, тот против нас.
— Ты вообще что ли в Германии своей долбанулся? Они тут подтягиваются со всего союза, б*я. Беда в натуре, нихера не шутки. Давай приезжай, короче. Чем раньше, тем лучше. Тут пожарно решать надо.
— А где ты там? — спрашиваю я.
— Да, мля, на малине какой-то конченной! Этот дебил тут крепость устроил. Бородино, в натуре. Курская дуга… Грузины понаехали, сечёшь? Зураб Хоперия все волосы на жопе вырвал, а их у него дохера было.
— Люди у тебя есть?
— Мало, но есть. Завтра несколько человек из Геленджика подгребёт, ещё Новосиб, Красноярск.
— Менты уже в деле?
— Нет пока. Но чувствую, они это так не оставят, особенно если начнётся заруба. Короче, давай, лети сюда. Нужны люди и аммуниция.
Вешаю трубку.
— А что ребят, — задумчиво говорю я. — Давненько мы с вами в городе на Неве не были, да? Когда там у нас ближайший рейс?
23. Вперед, заре навстречу
Что-то зачастил я сюда. Зачастил. Я вхожу в знакомый номер и бросаю на кровать сумку, а сам, не раздеваясь ложусь на другую. Их здесь две. Сейчас полежу немножко, а потом придёт Пашка. А чуть позже и второй Пашка подтянется, тот, который Цвет. Закрываю глаза. Можно пока поваляться.
Но поваляться не удаётся, раздаётся стук в дверь.
— Егор, — доносится из-за двери голос Алика, — здесь Уголёк.
Вот же засранец, уже пронюхал. Я встаю и открываю дверь.
— Дон Вито, — подмигиваю я. — Привет. Не ждал тебя, честно говоря.
Он заходит с агрессивно-оборонительным видом, типа, «а чё я сделал»?
— Нет! — с порога начинает он. — А я что, должен был терпеть всю эту херню? Или чё ты думаешь? Нет, ты скажи!
— Во-первых, здравствуй. Во-вторых, я подробностей не знаю. В-третьих, я тебе ещё слова не сказал, а ты кипишь. Рассказывай. Садись, куда хочешь и рассказывай.
— Да чё рассказывать-то⁈ Порожняком звонить тока! Он чмырь, в натуре, непуть, муравей лажовый! Втирает мне, типа ты барыг на «Галёре» прогнул, а где лавэ? Я ему — какое, в натуре, лавэ? Ты кто вообще? Иди, типа, с Цветом решай. Вопрос, вообще не мой я, бляха, солдат революции и джентльмен удачи. Синьор Робинзон, в натуре. Есть же субординация какая-то, или чё? Нет, ты скажи, я чё, неправ?
Я невольно улыбаюсь, глядя на него. Он горячится, распаляется с каждым словом и жестикулирует. Вот уж, что в крови, то никакая среда обитания не изменит. Он то прикладывает руки к груди, то вскидывает, то растопыривает пальцы, то трясёт перевёрнутой вверх щепотью. Итальянцы говорят, что если итальянцу связать руки, он не сможет ни одной мысли высказать.
— Нет, а чё ты лыбу давишь? — ленинским жестом указывает он в мою сторону. — Я смешное что-то сказал? Ты где-то тут клоуна увидел?
— Так, Уголёк, хорош, — качаю я головой, — сбавь обороты. Дальше давай.
— А чё дальше-то? — поправляет он волосы. — Всё. Он там сказанул пару неприемлемых слов. А меня ещё батя учил, что оскорбления сносить нельзя. Большой человек, Гаргантюа там какой-нибудь, может себе это позволить, а человек нашей комплекции никому не должен спускать подобного. И он совершенно прав! Прям на миллион процентов!
Вито подносит руку к лицу, целует кончики пальцев и резким движением посылает воздушный поцелуй исчезнувшему в революционной борьбе батюшке.
