Послание из прошлого - Сергей Александрович Милушкин
— Есть что интересное?
— Неа. Как обычно, никто ничего не видел ни не слышал. Жалуются на трубы, канализацию, запах в подъезде и что в магазине очередь за колбасой была. Вот и весь улов. А у вас?
— Нашли велик в роще, это после сумки. Велик оказался этого… почтальона. Его, конечно, задержали. Будем делать экспертизу, но удавки при нем не нашли, также, как и на месте преступления. Может быть, скинул куда‑то, но куда? Ни царапин, ни следов борьбы. Хотя он первый подозреваемый.
— Мог и аккуратно ее… того.
— Она говорит, что сопротивлялась.
— Знаем мы это сопротивление, — отозвался мужчина, который полчаса назад заходил в их квартиру. — Короче, почтальон — единственный подозреваемый?
— Да. Начальство требует по горячим следам. Но если честно, я сомневаюсь. Хотя на вид он — идеальный маньяк. Молчаливый, интеллигентный. Уже получили ордер на обыск у него дома. Поедем после.
— Да уж.
— Слушай, скоро же финал по футболу. Ты за кого?
— Что за вопросы, Спартак первое место займет.
— А я за ЦСКА болел…
— Да уж, не повезло тебе, — послышался сочувственный вздох. — Похоже армейцы в этом году тю‑тю. Вылетят из высшей лиги. Когда такое было?
— Да никогда! — отозвался второй.
— В том‑то и дело. Никогда. Но все когда‑то бывает впервые.
— Киселев! — послышался окрик. — Ты где там застрял?
— Все, пока! Пряхин лютует, я пошел.
Витя на цыпочках отошел от двери. Голова у него кружилась. В том числе и от новости о вылете ЦСКА из высшей лиги. Центральный клуб Советской Армии не только не войдет в число призеров, но и вообще вылетит из лиги! Невиданное дело! Когда завтра в школе он расскажет об этом, поднимется невероятный шухер! Он представил вытянутые лица одноклассников и улыбнулся.
«Но кто же победит?» — подумал он, на цыпочках прокравшись к своей комнате.
Впрочем, эта мысль выветрилась из его головы еще до того, как он прикрыл дверь, лег в кровать и укутался одеялом.
— Половина второго, — сказал он шепотом, будто не веря, что уже так поздно, а комната, вопреки времени суток, была залита мертвенно‑бледным серебристым светом.
Витя откинул одеяло, поднялся, подошел к столу, прислушался. Ни звука. Тишина стояла такая, что было слышно, как в десяти километрах на западе прогромыхал и стих товарный поезд.
— Ладно, — произнес Витя. — Последний раз. Обещаю.
Он вставил вилку в розетку, пододвинул колонки к магнитофону почти впритык, накрылся одеялом и нажал кнопку воспроизведения.
Механизм щелкнул и сердце его застучало быстрее.
Сначала, как обычно, послышалось легкое шипение, за ним отчетливый треск, похожий на радиопомехи, а потом, минуту или полторы спустя, когда он с какой‑то грустью и даже обидой подумал, что собеседник его пропал, раздался знакомый голос.
— Привет… шшш‑шш‑шш‑шш… — шипение и помехи сегодня были громче обычного. Вероятно, дело в полнолунии, подумал Витя. Но сам факт, что голос есть, он появился, не бросил его одного, — заставил воспрянуть, повеселеть и даже как‑то подтянуться. — Я получил твою записшшш‑шшш‑шш… Как ты умудрился ее передать? — Мужчина был явно изумлен.
Витя отметил, что голос его собеседника в отличие от первых записей как‑то немного приободрился, стал более свободным и раскованным.
— Какую записку? — шепотом спросил Витя и спохватился, что все равно никто не услышит его вопрос.
— Я должен сказать тебе спасибо за то, что ты сделал. Я знаю, это было очень‑очень трудно. Ты сильно рисковал, но у тебя получилось. Молодец. Сегодня я забрал посылку. Там, в колодце Моцарта, где ты ее и оставил.
У Вити перехватило дыхание и ком встал в горле.
— Забрал? — тихо спросил он, и перед глазами тут же возникла картина, как он с фонариком бежит к колодцу, спотыкаясь и цепляясь ногами за коряги и сорную траву, а рядом… в кустах, будто бы кто‑то есть или ему это мерещится.
— Забрал, — словно услышав его, сказал голос. — Это было непросто. Мне пришлось спуститься туда. На самое дно. Хорошо, что я… то есть… хорошо, что когда‑то я научился лазать по канату на одних руках…
С замиранием сердца Витя слушал эти слова и не мог поверить в услышанное. Где‑то в глубине души, он, конечно же, уже задавал себе этот вопрос, но так и не нашел на него ответ, потому что было страшно.
В колонках опять послышался треск — насколько сильный, что Витя отпрянул и едва не опрокинул магнитофон на пол. Он остановил воспроизведение, отыскал регулятор громкости и сделал тише.
Затем на цыпочках прокрался к двери и прислонил ухо к холодной поверхности. Ни звука. Мама, скорее всего, видит девятый сон.
Он вернулся к столу и еще минут пятнадцать сидел на стуле, вслушиваясь в тишину.
Наконец, когда мама пару раз перевернулась на кровати и пружины под ее весом синхронно скрипнули, он облегченно выдохнул.
Больше нельзя необдуманно рисковать. Каждый шаг, каждое действие, каждый вздох должны быть тщательно продуманы.
Прежде чем снова накрыться одеялом, Витя посмотрел на часы. Они показывали ровно два часа ночи.
Он нажал кнопку воспроизведения и далекий голос, прорывающийся сквозь бездну, продолжил.
— Я должен тебе все рассказать, хотя, думаю, ты уже о многом и сам догадался. Не знаю, как так получилось, понятия не имею. Возможно, это аномалия магнитофона. Может быть, наш дом стоит в таком месте, которые бы назвали червоточиной. Ты скорее всего и не слышал о таких вещах, хотя у Стругацких есть похожее.
— В общем… — мужчина закашлялся, будто не мог заставить себя произнести следующее слово. — Ты вряд ли мне поверишь, но сейчас две тысячи десятый год. Нас разделяет двадцать шесть лет. Это невероятно. Это невозможно. И я прекрасно представляю, что ты сейчас чувствуешь.
Витя приник ухом к теплой и шершавой ткани колонки, боясь пропустить хоть слово.
Одна единственная мысль — «этого не может быть!» — вертелась у него в голове, но рядом с ней, выше и мощнее, отчетливее, звучала и другая: «Но ты же сам все слышишь! Ты думал об этом, но боялся себе признаться! И вот тебе доказательства!»
«Это не доказательства!» — отвечал он сам себе. — «Это полная ерунда! Кто‑то решил подшутить надо мной. Может быть даже… Шершень!»
«Ну‑у нет! Владик на такое никогда бы не пошел. Он бы честно мне все
