Борьба на Юге. Тревожная весна 1918. - Alexandr Dornburg
Вечером 25-го апреля офицерские части полковника Дроздовского вступили в Новочеркасск и тем самым еще более уверили обывателя в безопасности, а 27-го апреля у нас состоялся большой парад войск, освободивших город. Теперь столица Дона была надежно обеспечена. Наши конные части безостановочно преследовали бегущих красногвардейцев километров на 20, а подошедшая пехота прочно закрепила положение.
В этот же день вечером было получено донесение от полковника Туроверова, обороняющего станицу Аксайскую. Он сообщал, что его отряд одновременно с немцами вступил в г. Ростов. Последнее обстоятельство дало право Донскому Правительству предъявить немцам свои притязания. Не фиг, тут себя хозяевами чувствовать. Оно настояло на том, чтобы в Ростов был поставлен наш гарнизон, назначен комендант, а затем и градоначальник и поровну поделена военная добыча. Назначением своего градоначальника мы стремились подчеркнуть немцам наше желание быть у себя хозяевами, а в населении укрепить сознание, что занятие Ростова германцами не может рассматриваться, как оккупация.
Но не тут то было! Радость нашей победы была омрачена другим донесением. Оказалось, что передовые части германцев были выброшены далеко вперед, к городу Батайску и станицам Ольгинской и Аксайской, а сторожевое немецкое охранение с огромным количеством технических средств, полукольцом охватило Новочеркасск с юга в расстоянии 12 километров от города. Когда же это все кончится? "Красные пришли - грабят, белые пришли - грабят. Куда крестьянину податься?"
Вот та крайне запутанная политическая и военная обстановка, в которой очутились Донская власть и военное командование, освободив и обеспечив от большевиков Новочеркасск и имея впереди ближайшую задачу закрепить положение и восстановить нормальную жизнь в городе и его окрестностях. Что касается Добровольческой армии, в сущности, небольшого отряда добровольцев, то он не представлял тогда никакой серьезной вооруженной силы, расположился в нашем мирном Задонье, радуясь наступившему отдыху, после тяжелого похода.
Как при создавшихся условиях нужно было отнестись к немцам? Расценивать их нашими врагами, по меньшей мере, было бы наивно. Воевать с ними даже если бы мы захотели, то не смогли бы. Даже большевики, сильнейшие нас во много раз, потерпели от своих бывших союзников, разгромное поражение, так куда нам пытаться. Ведь нельзя же было не учитывать, что одного немецкого полка, богато снабженного тяжелой артиллерией, броневыми машинами и пулеметами, было бы вполне достаточно, чтобы в короткий срок уничтожить, как наши слабые казачьи отряды, так и добровольческую армию, представлявшую тогда кучку измученных людей, при большом обозе раненых и больных.
Придавать серьезное значение тому факту, будто бы наличие Добровольческой армии внушает германскому командованию большие опасения, конечно, не приходилось. Нельзя было предполагать и того, что немцы избегают открыто ее преследовать, боясь возможных осложнений в казачьих областях, что затруднило он им выполнение их плана по выкачиванию продовольствия из оккупированного ими района. Существовало еще и такое мнение: будто бы немцев пугает возможность образования "восточного фронта" в России и потому они настойчиво ищут путей сближения с казаками и Добровольческой армией.
На самом деле ни то, ни другое далеко не отвечало истинному положению дел. Едва ли можно сомневаться, что через свою разведку немцы были прекрасно осведомлены о настроении казачества. Они знали, что казаки после стольких лет беспрерывных войн страстно желали только одного: скорее сбросить большевистское ярмо и заняться мирным трудом. Знали немцы, конечно, и то, что Добровольческая армия никакой реальной силы собой не представляет и, следовательно, не может быть для них серьезной угрозой.
Мало того, немцы были уверены, что против них Донское войско воевать не будет. Я не знаю, как бы теоретически поступили кубанцы, но будучи в курсе настроения донцов, смело могу утверждать, что о защите казаками Добровольческой армии, в случае ее столкновения с германцами, не могло быть и речи. Вся же Кубань, тогда была еще под большевиками, так что завиральные теории мы рассматривать не будем. Что есть, то есть. У нас маленький островок от Аксайской до Шахт, и кое-что на севере области и в Задонье. Сил самый мизер, вот от этого мы и будем отталкиваться.
Вопрос осуществления "восточного фронта", по-моему, был лишь "мечтой идиота" и мечтой далекого будущего. Требовалось раньше сломить восточный фронт большевиков, насадить в России хотя бы приблизительный порядок и только после этого, можно было утешать себя мыслью образования фронта против германцев. Наконец, надо помнить, что оккупация немцев на казачьи области не распространилась за исключением Таганрогского округа Донской области (к тому же вскоре по настоянию Донского Правительства он ими был очищен), значит, не могло быть тех причин и последствий, каковые обычно вызывает оккупация, приводя к взаимной ненависти между оккупируемым населением и оккупирующими войсками. Смысл нам воевать с немцами?
Серьезного значения заслуживает и отношение "серой" необразованной казачьей массы к немцам. Участники текущих событий прекрасно понимали, что сознание "непротивления" германцам и желание облокотится на них в своей борьбе с большевиками, глубоко проникло в казачьи низы. Всякую мысль о борьбе с немцами простые казаки считали совершенно абсурдной и дикой. Были случаи, когда они сами по собственной инициативе, искали сближения с германцами, видя в них неожиданного и могущественного союзника в их неравной борьбе с большевиками. Наконец, русская интеллигенция, освобожденная германцами от красного террора, горячо приветствовала немцев, как своих освободителей.
Как ни было больно, а приходилось с горечью признавать, что такая почетная роль выпала на долю недавних наших врагов. Вот какова была реальная обстановка и соотношение сил на юге весной 1918 года. Поэтому было бы грубой и роковой ошибкой со стороны руководителей казачьего движения, не считаться с
