Назад в СССР 6 - Рафаэль Дамиров
– Чего? – рыжий от меня чуть отстранился.
– Ну-ка, закатай рукав на рубахе, – я ткнул его в правую руку.
– Татуировка обычная, – Воробьев заголил предплечье, голос его подрагивал, на лбу выступили капли.
Храбростью он и в первую нашу встречу отнюдь не отличался.
– Не совсем обычная, – я сверлил взглядом рыжего и продолжал напирать. – Тату в виде якоря, который опутан веревкой.
– Не веревкой, а фалом.
– На флоте служил?
– Ну, да…
– И кортик у тебя оттуда?
– Нет у меня никакого кортика. Им офицеров награждают, а я старший матрос запаса.
– Так кортик ты спереть мог.
– Вы что?.. Вы что думаете? Это я убил Демьяна?
Неожиданно дверь в зал распахнулась, и в комнату влетела Ксения. Глаза выпучены, руки дрожат. Пальцы сжаты в кулаки. Она со злостью уставилась на Бориса:
– Ты-ы…
А затем повернулась ко мне и тихо проговорила:
– Есть у него кортик, товарищ милиционер, он сам мне показывал.
– Не ври, дура! – взвизгнул рыжий и, вскочив на ноги, попытался залепить пощечину женщине.
Я перехватил его руку, и, не слишком церемонясь, ткнул коленкой в живот.
Тот охнул и завалился обратно на диван.
– Спокойно, Боря, — процедил я. – Зачем ты мне соврал про кортик?
– Да не мой это! Дядькин. Он у меня капитаном первого ранга служил.
– А сейчас дядька где?
– Так помер давно. Я и на флот-то из-за него пошел. Сильно уж он хотел, чтобы племянник моряком стал. Сыновей-то у него не было.
– Ты мне зубы не заговаривай, где кортик?
– Дома у него, – холодным, как у банши, голосом произнесла Ксения. – В серванте за стеклом.
– Отлично, а теперь слушай сюда, гаденыш. Кортик мы изымем, экспертиза сверит параметры клинка. Уверен, что по размерам они совпадут с раневым каналом в трупе Гребешкова. Плюс кровь в закутках между гардой и клинком поищем. В ножнах проверим, наверняка следы остались.
– Я не убивал! – дернулся рыжий, будто хотел дать деру, но отрезвляющий увесистый подзатыльник от меня охладил его пыл.
– Значит, тебе не повезло, – спокойно проговорил я. – Задержим тебя, а в СИЗО Сафонову тебя проще будет достать. И найдут тебя однажды, Боря, повешенным в камере на собственной простыне.
– Вы же обещали меня защитить? – Воробьев затрясся, на глазах выступили слезы, он яростно тёр рукавом глаза.
Смотреть на него сейчас было откровенно противно. Не зря он по шкафам-то ныкался, гад мелкий.
– Я убийц не защищаю… Если хочешь жить – признайся во всем, и я тебе помогу.
– Как поможете?
– Я договорюсь со своим следователем прокуратуры. Она возьмет дело себе. Поместим тебя не в СИЗО, а в КПЗ.
– Так КПЗ в подвале управы! – воскликнул Воробьев. – Под носом у Сафонова и в его подчинении. Вы с ума сошли!
– Все-то ты знаешь, – усмехнулся я. – Будто готовился к отсидке. В КПЗ административники, в основном, обитают. К ним тебя подселим. Пьянчуги, тунеядцы и хулиганы. Будешь всегда на виду, бок о бок с несудимыми. Производство по делу быстро постараемся закончить, если сотрудничать со следствием должным образом будешь. Потом пойдешь по этапу далеко от Новоульяновска. Там уже тебя Сафонов не достанет. Даст Бог, и сам следом за тобой отправится в скором времени в места не столь отдаленные.
Повисло молчание, несколько секунду мы слушали только дерганое, со всхлипами дыхание рыжего.
– Я согласен… – после недолгих раздумий хрипло выдавил Борис, заламывая руки до хруста.
– Ах ты, скотина! – не выдержала Ксения и вцепилась в рыжие патлы. – Так все-таки ты его убил!
Общими усилиями нам удалось оторвать женщину.
– Я же ради нас это сделал! – шмыгал носом рыжий. – Он тебе изменял. Я знаю! А я люблю тебя, дура!
– Ненавижу, – прошипела Гребешкова и попыталась вновь наброситься на бывшего любовника.
Я встал у нее на пути:
– Спокойно, он уже признался и понесет наказание по закону. А вы впредь будьте внимательнее при выборе пассии.
Женщина фыркнула, и, всхлипывая, вышла из комнаты.
– Значит, так, Боря, — я смотрел прямо в глаза рыжему, будто гипнотизировал и давал установку. – Сейчас сядешь со мной в машину. Доезжаем до УВД. Идешь в дежурную часть и говоришь, что хочешь написать явку с повинной по убийству Гребешкова. Они вызывают прокурорского следователя, ты все расскажешь про кортик, выдашь его. На проверке показаний покажешь на месте происшествия, как и где прирезал Гребешкова. В общем, расскажешь всю правду сам, в суде это зачтётся.
– Ага, зачтется, – по пошедшим красными пятнами веснушчатым щекам струились слезы. – Он же друг мой был… А я... Такую падлу, как меня, к расстрелу, наверное, приговорят.
– Любовь зла. Про мотив тоже расскажешь. Все, поехали. За свои поступки надо уметь отвечать.
***
На следующий день я навестил городскую прокуратуру. Вот и Галин кабинет. Дверь чуть приоткрыта.
– Тук-тук! Можно? – я вошел внутрь. Галя вздрогнула, на вытянувшемся от тревоги лице появилась усталая улыбка.
– Андрей… Входи. Хорошо, что ты пришел. Есть разговор.
– Что-то вид мне твой не нравится, – я плотно прикрыл за собой дверь. – Ты ночью спала?
– Да какой там, – махнула она рукой. – Подкинул ты мне вчера подарочек. Почти до утра провозиться пришлось. Кортик обыском изъяли. Следы крови на нем присутствуют. Экспертизу в СМЭ назначила, проверку показаний на месте провели. Гребешкову допросила, запросы долгоиграющие наклепала, вот так и время пролетело.
– Спасибо, оперативно сработала. Ну, сама понимаешь, дежурному следователю я не мог этого Воробьева доверить. Хрен знает, что у вас за гадюшник теперь здесь творится. Без обид. Обещал я Боре, что доживет он до приговора.
– Думаешь, Сафонов его не достанет в КПЗ?
– А зачем ему это? Сама подумай. Свидетель против него – оказался убийцей. Его слово против подозреваемого в тяжком преступлении. Он – подполковник МВД. Теперь всяко отбрехается.
– Да он и так бы отбрехался, бумажку-то злополучную, тобой обещанную, мы не нашли в сейфе. Дело совсем дрянь. Думаю, Горин с подполковником заодно был. Дальше хуже будет… – Галина осеклась, опустив глаза, шмыгнула носом.
Так, началось в деревне утро.
– Ну, говори уже,
