Гай Орловский - Все женщины – химеры
Деревья пошли странно и неприятно голые, ветки часто опускаются до земли, собирая не только паутину, но и лесной мусор, а когда начали объезжать, вообще забрались в дебри.
Рундельштотт сказал слабо:
– Я мог бы это убрать… но если в погоне есть хотя бы слабый маг, нас учуют.
– Тогда не надо, – сказал Фицрой до того, как я открыл рот. – Так мы вроде бы сбили их со следа. Ничего, выберемся. Со льдом была вообще просто песня!
Рундельштотт пробормотал:
– Вообще-то маги в первую очередь стараются искать заклятия, что действуют на людей…
– Это и понятно, – ответил Фицрой, – но сделать ледяную дорожку через всю реку… А тот маг, что преследует нас с отрядом, он так не может?
– Это очень редкое заклятие, – ответил Рундельштотт. – К тому же маг не может ухватить все… Чем больше узнает, тем сильнее сужает для себя работу. Есть маги, что умеют работать с животными, но не могут с людьми, а тем более никто из них не сумеет заморозить реку, каким бы ни был сильным. Всегда приходится выбирать!
– А жаль, – сказал Фицрой. Оглянулся на меня. – Юджин, чего молчишь? Тебе жаль? Ты пока свою дорогу не сузил?..
– Не знаю, – ответил я честно.
– Не сузил, – заверил он. – Ты же можешь убивать магией, а можешь и лечить, как вон меня. А когда станешь сильнее – сможешь что-то одно. Что выберешь?
Я буркнул:
– Замолчи, противный. Подумай лучше, где нам заночевать, чтобы нас не отыскали.
Он зевнул.
– Им самим нужно будет думать, где заночевать. Это еще если как-то сумеют перебраться на этот берег! Но если пойдут к мосту, нас потерять будет еще легче. Как думаете, мастер?
Рундельштотт повел в его сторону задумчивыми глазами.
– Думаю, что если зеленая луна пройдет под вектором в сорок градусов к красной, то сила ее воздействия возрастает вдвое, а если под сорок пять, то почти не скажется… Как думаете, это верно?
– Думаю, – ответил Фицрой дипломатически, – вам виднее, мастер!
– Я тоже так подумал, – согласился Рундельштотт.
Я поглядывал на старого чародея хмуро, старик живет в своем иллюзорном мире и выходить из него не желает. И сейчас, похоже, в самом деле размышляет над вселенскими проблемами, а все мелочи жизни, в том числе и вопрос его возвращения в Санпринг, в руках более молодых и ни на что пока что не годных.
Ему не понять, что только чудо и стечение обстоятельств виной, что я понесся его освобождать из рук похитителей.
Во-первых, просто случайно оказался в столице через несколько часов после того, как его выкрали. Во-вторых, у меня и мысли не было бросаться его высвобождать, это дело властей, а я простой гражданин, это меня должны оберегать и защищать, а я только капризничать и критиковать.
Но он, несмотря на возраст, так ума и не нажил, всерьез полагает, что я и должен был броситься защищать его… как же, должен! Обязан! Он же мой учитель! Мы же работали вместе!..
Закончим, сказал я не просто твердо, а с яростью, и да, закончим!.. Не только с возвращением старого чародея в его гнездо в башне, но и вообще с этим миром, где столько дикости, где люди все еще полагаются на слово чести, где женщин нужно добиваться, а у нас, мужчин, обязанностей столько, что я просто в шоке, как эти люди живут?
Фицрой повертелся в седле, даже привстал, оглядывая окрестности.
– Уже близко, – заверил он. – Через пару часов будет Светлячка, наша пограничная река!
Я буркнул:
– Она почему-то не остановила отряд специального назначения короля Антриаса, целью которого было выкрасть Рундельштотта…
– Те действовали тайно, – ответил Фицрой, – а тут получится вторжение! Со знаменами и баннерами…
Но встревожился, начал поторапливать Рундельштотта и даже меня, поехал впереди, цепко просматривая окрестности, прислушиваясь к птичьему щебету, который всегда меняется в зависимости кого видят в кустах: человека, зверя или птицу.
– Кстати, – сказал он заинтересованно. – Что ты визжал насчет ученых ослов?
Я буркнул:
– Это одна старая добрая воинская команда… Когда-то в моем королевстве один полководец повел армию в дальнюю неведомую страну, а с ним поперлась целая толпа ученых мудрецов. На армию часто нападали легкие отряды врага, и чтобы отбиться, войско занимало круговую оборону. Самое ценное, ослов с грузом и ученых, быстро загоняли в самое безопасное место, то есть при появлении противника звучала команда «Ученых и ослов – в середину».
– Понял, – сказал он. – Если кричать быстро, получается «ученых ослов»… Вообще-то верно, ученые бывают такими ослами в быту! Но зато…
– Вот-вот, – согласился я. – Иногда мне кажется, лучше быть ослом в быту, чем не ослом в высоком.
Сейчас, сказал я себе твердо, продолжая разворачивать беспощадно трезвую мысль, держать слово, как это было в диком прошлом, просто бесконечно глупо. Тогда было понятно: человек существовал не сам по себе, а как веточка на могучем дереве своего рода, и он блюл честь рода, все время помнил о чести рода и панически страшился оказаться недостойным этой самой чести рода.
Сейчас же, когда сын не отвечает даже за отца, не говоря уже за весь род, мы впервые стали свободными от такой древней химеры, навязываемой нам для духовного закабаления, как совесть.
Мы – свободные люди в свободном обществе. Нет рода с его строгими рамками поведения, теперь каждый свободен в выборе, как себя вести, как держаться и чью сторону принимать.
Раньше человек отвечал не только за себя, но и за весь род, это ложилось на его плечи тяжелым грузом и обязывало поступать определенным образом. Выбрать другую дорогу – это измена идеалам рода. Перейти на сторону противника – опозориться не только самому, это мелочь, но опозорить весь свой род.
Неудивительно, что оступившийся в те времена предпочитал покончить жизнь самоубийством, «чтобы не запятнать честь рода», а сейчас мы понимаем, насколько это дико и глупо.
Держать слово – пережиток. Любая мораль – пережиток. Человек сам устанавливает для себя законы, по которым желает жить в обществе. Никакой морали, никакого долга, только общественный договор и понятие выгоды. Выгоды не только в примитивном понятии материальных благ, но и во всем остальном.
Сейчас даже когда женятся и выходят замуж, сперва тщательно собирают все сведения о тех, с кем знакомятся, составляют их психологические портреты. Если компьютерная программа сопоставит тысячи черточек характера обоих знакомящихся и сообщит, что хоть в чем-то придется уступать или чем-то поступиться, то возможность такого брака отвергается начисто и без колебаний.
Брак – чисто деловое предприятие, что скрепляется договорами с множеством пунктов и подпунктов, которые утрясают юристы, это не то непонятое древнее понятие, что в дикие времена именовалось любовью…
Фицрой крикнул впереди:
– Все сюда!.. Короткий привал, а то кони уже еле ноги волочат, а там перейдем реку и уже в Нижних Долинах!
Рундельштотт промолчал, целиком полагается на обоих умников, что дураки в умном, но хороши в лесу, почти как местные звери, а Фицрой уже отыскал уютное место между тремя массивными дубами, коня похлопал по крупу и сказал обнадеживающе:
– Пощипай вон там траву. Уже сегодня насыплю тебя полные ясли отборного зерна!
Я помог слезть Рундельштотту, чувствуется, как он устал, несмотря на мой алертин, усадил под деревом, а коней тоже пустил к Фицроевому.
– Мы доберемся, – проговорил Рундельштотт слабым голосом. – И больше никто не посмеет… Я был слишком беспечен.
– Мы могли бы защититься? – спросил я.
Он кивнул.
– Конечно. Но пришлось бы тратить на это драгоценную магию, которой и так недостает.
– Теперь придется, – сказал я. – Мир не так безопасен, как нам бы хотелось.
– Что будешь делать? – спросил он.
– Жить, – ответил я.
Он устало улыбнулся.
– У меня чувство, что собираешься уйти навсегда.
– Чувства обманчивы, – пробормотал я.
– И такое бывает, – согласился он. – Но иногда говорят точнее сложных умозаключений. Ты не воин, хотя у тебя сложение воина, и чародейство тебя не слишком уж привлекает… У тебя что-то другое.
– Все мы разные, – пробормотал я. – Отдыхайте, мастер. Я пойду посмотрю, что вокруг.
– Фицрой смотрит, – сказал он вдогонку.
– А я ему помогу, – ответил я, не поворачиваясь. – Я только помощник у всех, а сам пока еще даже не человек… по здешним меркам.
Глава 9
Странное ощущение, словно меня что-то ждет приятное вот за теми деревьями. Я очень медленно пошел в ту сторону, но поглядывал по сторонам и вслушивался, но никакого холодка, ничего тревожного…
И в какой-то момент ощутил, что переступил какую-то черту. Деревья вокруг вроде бы те же, однако выглядят выше, листья зеленее, а кора толще и украшена трещинами так, будто это не трещины, а тщательно сделанные узоры.
