Монарх VI - Иван Ладыгин
Борис, действующий государь, слегка наклонился вперёд. Его тёмные волосы, собранные в аккуратную косу, контрастировали с расшитым серебром кафтаном. В руках он вертел перьевую ручку, словно уже готовясь подписать указ о начале добычи.
— Помнится, отец, как мы боялись первых переходов через портал… — он усмехнулся. — А теперь даже дети в школах учат, как обращаться с кристаллами иномирья. Глеб… он будто подарил нам второе небо.
Андрей, младший, всегда более эмоциональный, вскинул голову. Его темные локоны, небрежно собранные под медным обручем, будто пламенели в лучах заката.
— Он не просто подарил, брат. Он взорвал границы возможного! — он вскочил, едва не опрокинув кубок с вином. — Мы правим империей, которая простирается через миры! Это же… сказка!
Николай хмыкнул, но в уголках его глаз заплясали морщинки — знак сдерживаемой улыбки.
— Сказка, но которая всё же требует железной воли, — произнёс он, строго глядя на сына. — Не забывай, Андрей, даже в иномирье законы империи нерушимы. Твои «сказки» должны опираться на порядок. Русский порядок!
В этот момент дверь распахнулась, и слуги внесли поднос с дымящимися блинами, мёдом и икоркой, привезённой с берегов Серебряного Океана иномирья. Аромат ванили и свежего хлеба смешался с запахом старых книг и воска. Николай взял блин, аккуратно намазал его мёдом и протянул Борису — жест, ставший ритуалом ещё с тех пор, когда сыновья были малышами.
— Ешьте. Сегодня праздник, — сказал он неожиданно мягко. — День, когда Глеб стёр границы реальности.
Борис принял блин, кивнув. Андрей, уже наложивший себе икры, добавил:
— А ещё сегодня день, когда ты, отец, впервые разрешил мне вести переговоры с туземцами Туманых Долин. Помнишь? Они чуть не умерли со смеху, когда я назвал их «светящимися грибами».
Зал наполнился смехом. Николай, обычно сдержанный, позволил себе расслабиться. Он откинулся на спинку трона, наблюдая, как сыновья спорят о том, чей вклад в освоение иномирья важнее — инженерные механизмы Бориса или дипломатические прорывы Андрея.
— Оба — глупцы, — проворчал он, но в его голосе не было упрёка. — Без Глеба мы бы до сих пор мерили владения вёрстами, а не мирами.
Внезапно он поднял кубок, и серебряные звенья его мантии загремели, как церемониальные колокола.
— За Глеба! За того, кто превратил Российскую империю в межпланетную!
— ЗА ГЛЕБА! — подхватили сыновья, и их голоса слились с гулким эхом зала.
А за окнами, в саду, где цвели цветы с лепестками из хрусталя — ещё один дар иномирья — придворные шептались, глядя на свет из дворцовых окон:
«Император и наследники… Словно три солнца. Одно — мудрое, другое — яркое, третье — неукротимое. И все они горят благодаря той искре, что зажёг Глеб».
Николай, услышав через открытое окно этот шёпот, усмехнулся. Он наклонился к сыновьям и сказал тихо, чтобы не слышали придворные:
— Без него… мы были бы просто людьми. А теперь — мы легенды.
— Но он забрал нашу Настеньку. — делано надул губы Андрей.
— Чтобы сделать ее еще счастливее. — кивнул отец, и по его щеке скатилась скупая слеза.
И в этом зале, где смешивались запахи земного и неземного, где карты показывали невозможное, а смех сыновей напоминал о самом важном, Николай Годунов понял: счастье — это не власть, не богатство, не слава. Это момент, когда те, кого ты любишь, разделяют твою мечту.
* * *
Я стоял на краю скалы, вглядываясь в горизонт. Воздух пах дождем и свежесрубленным деревом — так пахло возрождение. Мир после Первых… Он больше не стонал под пятой тирании. Небеса, когда-то разодранные войной, теперь сияли чистым лазурным светом. Реки текли, не отравленные магией угнетателей, а леса шептались листьями, будто благодарили за свободу.
Я прошел через все миры — каждый, что когда-то сковали Первые. От планет, где города висели в кольцах газовых гигантов, до измерений, где время текло вспять. Освобождал, восстанавливал, давал шанс начать заново. Некоторые миры встречали меня слезами, другие — песнями. Но все они теперь были свободны.
Порталы… Я сплел их паутиной между реальностями. Золотые врата, мерцающие у истоков рек, в сердце гор, на площадях столиц. Они соединяли миры не как цепи, а как мосты. Торговцы из кристального царства Элириум везли самоцветы в джунгли Зеркальных Змеев, а мастера с Земли учили жителей Туманных Островов строить корабли. Центром этой сети стала Земля. Мой новый дом. Наш дом.
Я не стремился к трону, но вселенная сама склонила голову. Совет Мудрейших из каждого мира приходил ко мне, но я лишь давал советы. Они правили сами. Я же… стал стражем баланса. Тем, кто следил, чтобы больше никто не возжелал стать «богом».
А потом я вместе с Анастасией вернулся туда, где всё началось.
Родной мир встретил меня пеплом на ветру. Города лежали в руинах, дороги заросли чертополохом, но люди… Они выжили. Когда корабль с алыми парусами — подарок повелителей Огненных Морей — приземлился у стен Первограда, меня ждали.
Либенек, седой, с шрамом через левый глаз, обнял меня так, что хрустнули рёбра. Руагар, всё такой же ехидный, швырнул флягу с пневмопойлом: «Держи, герой, заслужил». Агрета стояла с потертым дамским романом в руках. Риаэль толкал Глена в бок: «Говорил же, вернётся». А он, мой старый друг, просто улыбался, качая головой. Их число сильно поредело, но я был рад и тому, кто остался цел.
Но главное — она. Мирра. Анастасия. Её пальцы вплелись в мои, когда мы поднялись на утёс, где когда-то стоял замок Монархов. От него остались лишь основания стен, поросшие мхом.
— Восстановим? — она прижалась к плечу, и её голос звучал как обещание.
— Не просто восстановим. — Я обнял её за талию, чувствуя, как её дыхание смешивается с моим. — Построим новое. Для всех.
Её губы встретили мои — мягко, как первый снег, и жарко, как вспышка сверхновой. В этом поцелуе была вся боль разлук, вся радость побед и тихая уверенность: мы выстояли.
Внизу, у подножия утёса, уже звенели кирки и смеялись мужчины, таская камни для новой стены. Мир больше не дрожал под сапогами тиранов. Он жил.
А я наконец понял, ради чего прошёл через ад. Не ради власти. Не ради мести.
Ради этого момента. Ради права сказать:
— Мы свободны.
И вселенная, как эхо, ответила ветром, наполненным запахом весны. Это был добрый знак.
