По шумама и горама (1942) (СИ) - Соболев Николай Д. Н. Замполит
Да, вот достойные плоды бестолковости — шел по зеленым долинам и крутым взгорьям, наслаждался пьянящим осенним воздухом, любовался слегка желтеющими листочками и променял все это великолепие на каменный мешок, зловоние нечистот и смрад давно немытых тел.
А кстати, как давно? Я посмотрел вокруг — никто готовности общаться не выразил, только старик с кривой челюстью бубунил под нос, не дожидаясь собеседника. Наверное, всем уже надоел.
Вот с него я и начал.
— Давно здесь, стари?
Он раскрыл рот и я невольно отстранился — у него справа вообще не было зубов, вот отчего лицо перекошено.
— Что, младич, не нравится? Терпи, — назидательно проскрипел дед.
Чуть было не послал его, но сдержался. Сам дурак, сам вляпался, так нечего теперь норов показывать.
— Да кому такое понравится. За что зубы выбили?
— Сами выпали, давно. Ты, младич, сюда за что?
— По горам гулял.
— С винтовкой? — неожиданно спросил сидевший рядом парень с кровоподтеками на лице.
И рядом второй такой же, молодые, одежда полугородская-полудеревенская, похожи на партизан. Только сильно избитые.
— С винтовкой. Времена такие, что лучше иметь винтовку, чем не иметь.
— И что, один гулял?
— Один, — сказал я чистую правду.
— Правильно, младич! — шамкнул дед. — Всякая власть человека в бараний рог скрутить хочет! Вот я никогда власть не уважал, налоги не платил, жил вольной птицей…
— То-то тебя каждый год в тюрьму сажали, — поддел его парень.
— Сажали, — согласился старик. — месяц подержат, отберут что нажил «в счет налога» и выпустят. А я снова в горы гайдучить.
— Ну и много ты нажил?
— Пока не очень, все на ракию, курево да гунь с золотой тесьмой стратил. Ну да ничего, еще разбогатею, осяду и стану уважаемым человеком. Может, судьей, может и главой општины.
— Да кто ж тебя такого возьмет? — нелепая мечта старика развеселила меня.
— Вот прогоним немца и усташа, вернем короля, так он меня и поставит! Деньги будут, винтовка будет, начальником буду! Пролетку заведу, жеребцов буланых, уж больно мне эта масть нравится!
Речь деда все ускорялась, а изо рта полетели брызги слюны. Полупартизаны сразу как-то заскучали и отодвинулись, а рассказчик все больше возбуждался:
— Пролетку лаком покрою и тонкие золотые полосочки наведу, чтоб в узор свивались, я такую в Сараево видел, когда молодым был. Шины обязательно резиновые, фонари золоченые по бокам, кучер, сиденье красной кожи, на пружинах и конском волосе. Полость, как же без полости, а то ноги мерзнуть будут.
Пораженный такой детализацией, я заслушался.
— И чтобы кучер старательный, — бормотал и бормотал дед все менее разборчиво, — чтоб лошади чищены, копыта смазаны, гривы расчесаны. Сбруя новая, недоуздок с кисточками расшитый. Кисточки желтые, к золотым полоскам. Кнут… кнут человеку нужен, а конь хороший и без кнута хорош, если умеешь с ним управляться…
Взгляд его все больше затуманивался и вскоре он бубнил под нос, не обращая внимания, что лишился последнего слушателя.
— Ну как? — с трудом изобразил усмешку избитый.
Я только пожал плечами.
— Он тут дольше всех нас, свихнулся. Гайдуком себя считает, да про коней рассказывает. А сам обычный пастух.
— А ты кто?
— Не твоего ума дело.
— Ну ладно, а что дальше-то будет?
— Итальянцы расстреляют, — равнодушно ответил парень.
— Откуда итальянцы, если это четники?
— Оттуда. Ты что такой дикий, ничего не знаешь?
— Ну так я по горам один гулял.
Расклад оказался прост: четники вовсю искали сотрудничества с немцами, а договариваться получалось с итальянцами. Например, «потомки римлян» объявляли награду за голову того или иного человека, но сами предпочитали не лазать по горам, а сидеть в более комфортных условиях. Четники ловили указанных и помещали в такие вот тюрьмы, после чего сообщали вниз, в города. Итальянцы направляли роту-другую в «карательную экспедицию», изображали атаку тюрьмы, а четники изображали оборону — делали два-три выстрела. Типа они не при чем и вовсе не собирались отдавать арестованных оккупантам, просто так неудачно вышло. Ну а макаронники уже без сантиментов расстреливали захваченных.
Нас прервал лязг замка и скрип двери — на прогулку!
Господи, как хорошо, что есть чистый воздух!
Вместо кривых стен я видел густой лес на горах и клочковатые облака на небе. После густых испарений в подвале, казалось, я чуял прелую листву, мокрый лес, даже запах первого ледка на лужах… Я дышал полной грудью, про запас, и понемногу переключался с лирики на более приземленные вещи — один часовой с винтовкой за спиной у ворот, второй ходит по галерее-трему, тоже с винтовкой.
Медленно переставляя ноги, обошел двор по кругу, искоса разглядывая стену. Нет, нигде не перескочишь, проволока натянута густо. Можно внезапно вырубить того, кто на воротах, но пока нашарю ключи и отопру, спохватится тот, что наверху. Дождаться, когда четник у ворот отвернется и забежать на трем — лестница скрипучая, услышит… Обошел еще раз, промерял двор шагами.
— За водой! — на галерее появился начальник, единственный из четников с кокардой и одетый в подобие формы.
Трое доходяг тут же выстроились у дверцы внизу, им выдали кувшины, ворота открылись и в распахнутых створках я увидел и переулочек, и угол следующего дома…
А это шанс. Но не сейчас — часовой на треме перехватил винтовку на руку, да и начальник буравит нас тяжелым взглядом. Минут через десять, когда трое с кувшинами вернулись, я понял, почему их отпускали без конвоя — колодец практически за стеной, с трема видно и подстрелить можно, да и арестанты ослабевшие, ели ноги волочат.
И я скоро буду таким же — на ужин выдали несколько ложек каши и ту самую воду. Если и завтрак такой же, то бежать надо прямо завтра, иначе я никогда не увижу ребят. И Альбину.
Мой печальный взгляд заметил старик, полез куда-то за пазуху и вынул несколько засохших корок:
— Эй, младич, не тоскуй, на, возьми! У голодного забот вдвое, а сытому жить веселей!
Я принял сухари, подивившись тому, откуда они взялись, неужели тут принимают передачи? Да черт с ними, главное, у меня есть с чем податься в бега.
Насекомые дорвались до нового тела и кусали немилосердно, засыпал я долго, все чесалось, но все-таки заснул. Завтрак оказался ничуть не лучше ужина и теперь оставалось ждать прогулки и похода за водой.
Все повторилось, как вчера — двое с итальянскими «каркано», кувшины, скрип ворот, подозрительный прищур старшего. Только я воспользовался тем, что часовые неотрывно глядят вслед водоношам и метнул мелкий камешек в затылок одного из товарищей по несчастью.
Он обернулся и кинулся на ближайшего к нему сидельца, вскипела ссора, мгновенно переросшая в драку. Старший и часовой с трема кинулись вниз, разнимать, к ним было дернулся стоявший у ворот, но тут же отвернулся следить за ушедшими к колодцу.
Внимательный, сука.
А самый внимательный суслик, как известно, получает бампером по затылку. Рванул я с места, разогнался, подпрыгнул и со всей дури пнул часового двумя ногами. Он улетел вперед, с лязгом выронив винтовку и пропахав мордой каменистую дорогу только для того, чтобы следующим прыжком я приземлился ему на спину всем весом. Под ногами подозрительно хрустнуло, но за спиной уже заорал старший. Чертыхнувшись, что не успеваю подхватить винтовку, я помчался за угол.
Сзади бахнуло, раздался крик — надеюсь, арестанты не упустили момент напасть на охрану. Еще несколько широких шагов и я запрыгнул на сваленные у каменной изгороди бревна, оттолкнулся и рыбкой перелетел забор, успев почувствовать, как от толчка рассыпалась опора.
Теперь давай бог ноги!
Над головой засвистели пули, но я уже добежал до гребня пологого склона, перевалил его и помчался вниз, к речке или ручью. Сзади орали четники, впереди меня ждал обрывистый берег, поросший колючей акацией и я лосем проломился насквозь, едва не свернув себу ногу, приземлившись на камни.
