По семейным обстоятельствам - Марианна Красовская
— Я не ради чего-то…
— Так и я не ради чего-то. По дружбе, Лиль. Но, скажем так, долг закрыт. К тому же я все равно не знаю, как этой ерундой пользоваться.
— Знаешь, — шепнула Лиля. — А если бы у меня этот перемещатель был… Уж я бы разобралась. И рожать бы в своем мире хотела, а не тут.
— Глупости говоришь. Рожать с Ари будешь, она у нас ведьма. Родишь с десяток цвергят, не волнуйся.
Лилька кивнула, всхлипнула и Нату крепко-крепко обняла.
Договор все же составили, хоть и к вечеру. Обошлось даже без мордобоя и сломанных рук. А потом вся орава цвергов переместилась в гостиницу к новым родственникам. И начался пир, равных которому Каменск еще не видел и вряд ли когда-то увидит.
Цверги привезли с собой знаменитый грибной самогон — все же, как оказалось, Алмазный рассматривал и мирный вариант решения вопроса — в смысле, признать зятя и отпраздновать это масштабное дело. А что за праздник без самогона?
Столы выставили прямо на середину улицы, на «свадебный» пир затаскивались все прохожие, которым посчастливилось оказаться рядом с гостиницей Северного. Хотя что значит — «посчастливилось»? Весь город сбежался поглядеть на цвергов. А уж когда узнали, по какому поводу праздник… Мясник подарил целую тушу быка. Тут же разложили костер и нашли огромный вертел. Помимо грибного самогона нашлось и несколько бочек вина. Еду выкупили в ближайшем ресторане — всю. А в уже в темноте, когда веселье стало слишком уж разнузданным, когда уже крики стали не радостными, а какими-то угрожающими, над Каменском вдруг раздался волшебный звук флейты. Такой нежный, чистый и сказочно-прекрасный, что смолкли все голоса. Даже ветер, казалось, утих, внимая. А флейта плакала, пела и рассказывала о любви, без сомнения — о любви. Потому что нет на земле силы такой, чтобы победить самую лютую стужу, самую злую ненависть, самую ненасытную жадность — только любовь.
Горожане вдруг устыдились. Тихо убрали столы и стулья. Молча, боясь даже дыханием спугнуть волшебную музыку, разошлись по домам. И даже цверги потупили глаза и помогли убрать разбитую посуду и разбросанные по земле объедки. Праздник окончился.
Иен увел полусонную Лилю в их дом, теперь уже даже не споря. Да и о чем спорить, когда самый главный бой в своей жизни он выиграл? Дом? Ну, пусть будет дом. Там еще столько всего нужно сделать. Двери новые поставить, мебель купить, колыбельку своими руками сколотить. В самом деле — не в гостинице же его жене рожать. И посуды там совсем нет, и кровать маленькая и хилая. Кровать настоящий цверг должен сделать сам. Он — кузнец, стало быть, ковать будет.
Ната же с трудом разыскала таинственного флейтиста — Валь сидел на крыше гостиницы, весь бледный, холодный. Уже не играл. Просто крупно дрожал.
— Что не так? — прямо спросила она. — Тебе плохо?
— Очень, — тихо ответил альв. — Я подлец и обманщик, Нат. Мне очень стыдно. Я неимоверно виноват перед тобой.
— Давай мы спустимся, и ты мне расскажешь, — мирно предложила Ната, у которой вдруг затряслись руки. — Домой пойдем, или?..
— Домой, конечно, — выдохнул Валенуэль. — Там и поговорим. Мне очень нужно с тобой поговорить.
Вот теперь ей стало по-настоящему страшно. Что он натворил такого? В чем виноват? Единственное, что ей лезло сейчас в голову — Валь решил расстаться. Ната с самого начала подозревала, что этот момент настанет. Но думала — лет десять у нее есть в запасе. Есть ли? Но Валь вел ее домой, крепко держа за руку. Как дети они — сплетенные до онемения пальцы. Оба — дрожат.
— Говори уже, — не выдержала Ната, едва не плача. — Не могу больше терпеть. Ты уходишь?
— Куда? — растерялся Валь.
— От меня.
— Сдурела? Ты моя жена. Никуда я не уйду, даже не рассчитывай.
— Тогда что ты хотел рассказать?
— Ната, — Валь остановился и заглянул ей в лицо. — Я имел очень интересную беседу с Алмазным. Он сказал, что готов тебя вернуть домой. С детьми. И еще денег дать, потому что артефакт его, действительно, бесценен. И я понимаю, что тебе, может, захотелось бы вернуться, все же мир там совсем другой. Больше возможностей — и для тебя, и для мальчиков. Но я отказался. Сказал, что ты не пойдешь.
— Молодец, — согласилась Натка. — Я бы отказалась. Что мне там делать? Да и мальчики… Нет, конечно, Славку можно туда в медицинский… Но кто ж его возьмет? Аттестата же нет. А школу он вряд ли нормально закончит. Да и проблем будет… Наверняка нас там ищут. Возможно, даже Орлова в полиции допрашивали, ха-ха! И мы тут вернемся? Смешно. Никуда не хочу. Хочу тут. С тобой.
Валенуэль глубоко и шумно вздохнул и сжал Нату в объятиях.
— И все равно я должен был тебе сказать.
— Спасибо, что не сказал, — невнятно пробормотала она, отплевываясь от его холодных гладких волос. — Я б растерялась, задумалась, стала сомневаться. Вот так — лучше. Кстати, а где Славики? Напились?
— Что ты! Я их еще в начале вечера спать отправил. Нечего им там делать. Мало ли, драка какая, у цвергов это не редкость.
Натка умиротворенно вздохнула и покрепче к нему прижалась. Какой он… идеальный!
33. Натка сомневается
Несмотря на то, что Ната слова дурного Валю не сказала, ощущал себя альв преотвратно. Он впервые в жизни намеренно солгал. Решил за другого человека. И главное, за кого — за свою жену! Которая ни разу, ни словом, ни делом не пошла против него.
Валя мучила совесть. Это вообще была проблема всех альвов, особенно молодых. Невозможно жить, не поступая против себя, не ошибаясь и не делая глупостей. А им ведь всегда внушали, что альвы — идеальны. Они — не люди и не цверги. Альвы должны быть прекрасны и холодны. Холод в голове и груди — лучшее средство от необдуманных поступков.
Валь никогда не был холоден. Он не умел жить размеренно и неторопливо. Всё время бежал, спотыкаясь, набивая себе шишки. И сейчас — споткнулся. И если он за время своего рабства научился себе не лгать, то вот прощать себя — никак не выходило.
Зато Ната прощала его за всё — оптом.
Удивительная женщина. Красивая, умная, добрая — как
