Алексей Федосов - Записки грибника #2
— Хоть топор вешай. Иван, буди этого горького пьяницу, не то всю ночь колобродничать будет. — Смутно знакомый голос с командирскими нотками пробился сквозь серую пелену сна.
— Встаю. Да встаю уже, не тряси, последние остатки души вытрясешь, — Пробурчал, приоткрывая один глаз и рассматривая склонившегося надо мной стрельца. Как только он отвернулся и отошел, я перевернулся на другой бок и потянул одеяло, накрываясь с головой.
Голос рыкнул. Одеяло полетело на пол, в меня вцепились четыре руки и, не обращая внимание на слабое трепыхание поволокли на улицу. Тушку бережно опустили рядом с колодцем, слегка придержали, чтоб не убег и приступили к водным процедурам. После третьего ведра, вылитого за шиворот передо мной появилось милое лицо старого сотника.
Я так обрадовался его приходу, — С-сил-лант-тий с-сука, — что начал объясняться ему в своей любви.
— Раз лаяться начал, очухался. Тащи его в избу. — Что и было исполнено быстро и качественно
Усадив меня на лежанку, стрельцы испарились, оставив один на один с Силантием.
Он прошел к столу, сел на лавку, не обращая внимания на мое копошение и матерное бормотание, стал вводить в курс дела. После первых слов я сам заткнулся и растопырил уши на максимум.
— Доглядчики, коих я разослал по округе, вернулись. В Щупарню, это деревушка на три дома в десяти верстах отсель, на запад, заходили ляхи…
— А те коих мы давеча в лесу повстречали?
— То на Бражино пошли
— Деревня далече от нас? — Я помолчал немного и спросил, — А твои доглядчики верно знают сколько поляков туда пришло?
— Четыре сотни пешцев и, — Он сделал многозначительную паузу, — тристо душ казачков.
(Авторское отступление, казаки гетмана Сагайдачного и поляки соединилась под Москвой)
— Ого.
— Вот тебе и ого… Ежели сунулся бы на немцев, там бы так и остался.
— Была охота их пощипать, да только слишком близко отсель мы были. Уйти бы ушли, да вот куда тати пойдут, вот это вопрос, да и патронов с собой мало было, всего по два десятка. Это на пять минут пострелять, опосля по лесу хоровод водить? Не туточки надобно их прижать крепко, а потом добить что останется. И казаков слишком много, весь табун, а это не менее пяти сотен голов, мы просто не сможем увести… Эта орава такую просеку вытопчет, что злые казачки через день будут здесь придя во след за нами. Ежели всех с собой не заберем, они деревенских на колбасу пустят, но дознаются — кто мы и откуда пришли. Стрельцы правильному бою необучены, ежели сунемся в открытую, больше половины побьют, — Я рассуждал, расхаживая по избе, одновременно вытирая голову полотенцем. Закончив, повесил на плечи и повернулся к сотнику. Он сидел, молча слушая мой монолог.
— Врагов слишком много, — И горько усмехнувшись, пошутил, — очень большую яму копать придется, и то боюсь, все не влезут.
— Ну и сука ты Федька, — Вдруг с какой-то злобой произнес Силантий и грохнул кулаком по крышке стола
Вздрогнув от неожиданности, отступил на шаг назад, — Э-э, Силантий Митрофанович, за что такая ласка?
— А ты почто мне ваньку валял с лета? А? Я тебе людишек привел, а ты с ними разок стрельнул и в своих мастерских пропадал с утрева до вечера, а теперь жалишься — стрельцы негодные…
Меня прорвало, все, что подспудно копилось, выплеснулось наружу, и я заорал на Силантия. — Да я бл… эти сраные ружья делал… Чтоб… Эти еб… стрельцы могли из них стрелять нормально…
— Да ты почто моих людишек блядуешь? Ушлепок!..! — Глотка у старика… Командирская.
Мне вдруг расхотелось мериться «авторитетом», и спросил самым обычным голосом. — Пиво будешь?
Он по инерции рявкнул. — Да! — И добавил спокойным тоном, — Наливай.
Потом спохватился, — Откель у тебя пиво?
— Да нету его, сам уже вкус забыл. Может чайку?
Он скривил морду лица. — Водой кишки полоскать? А… — расстроено махнул рукой, — Покличь там робят, пущай самовар вздуют.
(Дальнейшие события сдвинуты на месяц и представляют собой авторский вымысел. Перехваченная грамота, реальный документ)
Через полчаса на столе исходил паром, заварочный чайник, распространяя аромат свежезаваренного чая. На доске навалена горсточка печенья, засушенных до каменной твердости коврижек с прослойкой из уваренной, до густого состояния, кислой малины, глиняная миска с остатками меда, размазанными по донышку. Пока суть да дело, Силантий сидел с видом индейского вождя, а когда все было готово. Достал из-за пазухи, свернутую в рулон грамоту и бросил передо мной.
— По ихнему разумеешь? — Взял печенюгу и не размачивая откусил кусок.
Разворачиваю: Przez szlacheck№ Podskarbiyam Korony i Litwy, wysіaж nasz№ wiadomoњж, tak by pieni№dze jak moїna pіaciж przychylnoњж i lojalnoњж z…
Пять минут пялюсь на текст с видом умного барана, пытаясь вычленить хоть что ни-будь разумное среди кучи завитушек украшающих буковки и понимаю всего несколько слов — Коронный, Литва, Владислав. — Буквы так сложились, но чтоб понять оставшийся текст, ума уже не хватает.
— Ну, и что это? — Аккуратно положил документ перед собой в развернутом виде, придавив уголки подручными средствами.
— Не нукай, не запряг еще. Стрельцы доглядчики, коих я послал к Вязьме…
— Разведчики, — Перебил сотника. Он отмахнулся от меня, как от осенней мухи.
— Доглядчики… И не перечь мне, а то молвить не буду. Углядели, как шиши на тракте, не доезжая до города несколько верст, разбили обоз польский. Там свалка была, но ляхи отбились, посекли татей, да сами урон в людишках поимели. Побили, да и бог с ними. Пока выжившие ходили промеж возов и добивали пораненных татей, из березовой рощи выехали ещё полтора десятка ляхов, было видно, что они едут издалека, усталые лошади шли шагом, опустив головы почти до земли. Поначалу хотели мимо проехать, но выжившие с обоза, окликнули их, те ответили… Мои доглядчики в десятке саженей от них сидели, в кустах затаились… Один ляшскую речь понимает…
Силантий замолчал, видимо, припоминая, что ему поведали, потом, вспомнив, продолжил.
— Ляхи обмолвились — дескать, гонец из Варшавы, пан, хер его знает как зовут. Обозный тоже что-то в ответ прошипел и просил помощи. Тот, первый, сначала покобенился малость, но опосля десяток оставил, помочь побитым обоз поднять, а вот пятеро остатних поспешили к городу…
— И твои разведчики, догнали их и отняли у них грамотку… — Не вытерпел, уж больно нудно и долго…
Однако сотник не обиделся на очередное прерывание своей речи.
— Отняли, — подтвердил спокойным голосом, — пяток разов стрельнули и отняли.
— Погодь, у твоих ребят, ружья, что ли были?
— Нет, Феденька, из палки стрелили, в лесу дрючок срезали, ляхам показали, они от смеха и передохли…
Я их что, с голой жопой на догляд отпускать должон? Пищали у них с собой были и пистоль у кажного.
Поляки в обход леса поехали, а мои хлопцы напрямки… Самую малость чуть не успели, у гонца лошадь захромала, пока они заводную переседлали, туточки им карачун и пришел. Уж очень они удачно на поляне лесной стали, да и местечко тихое, с тракта не шибко видать. Так что прибытку у нас девять лошадок, три пищали аглицких и четыре пистоля. А барахлишко прочее, робятки себе на дуван забрали.
Мне удалось сломать ровно пополам одну печенюху и, опустив в кружку с кипятком довести до приемлемого состояния. Умеют бабы вкусности готовить, вроде ничего сложного, а ты ж смотри, два месяца и не испортилось. Мазанул кусок медом и отправил в рот. — Филантий так фто там пифано?
Силантий отпил глоток чая из своей кружки, скривился словно от уксуса, выплюнул напиток обратно в посудину, а содержимое выплеснул на пол. — Ганька! Иди сюда холера ходячая.
Скрипнули петли, и в дверь просунулась голова местного мальчишки, взятого сотником себе в помощники — денщики.
— Звали, Силанть Митрофаныч?
Силантий бросил ему ключ (размером с меч кладенец), — Корчагу из сундука принеси, — и когда подросток почти скрылся из виду, крикнул в след, — Да запереть не забудь.
Ворчливо добавляя под нос, — а не то ходют тута разные… опосля кувшинЫ пропадают.
Я прожевал кусок, — Силантий, так что там писано? — повторил свой вопрос.
Он гордо молчал, барабаня пальцами по крышке стола. Пожав плечами, ваш покорный слуга принялся уничтожать жалкий запас продуктов находящийся в доме. Завтрак проспал, обедом не покормили, на полдник кирпичи пересушенные, того гляди последние зубы об них поломаешь. Поскреб по сусекам, нашлось — солонины шмат, половинка каравая ржаного, пяток огурцов и головка чеснока. Окинул взглядом все это великолепие… как раз под водочку.
Надобно чтоб графинчик с холоду был, запотевший. Должон постоять немного и когда начнет слезой истекать по граненому боку. В рюмочку, небольшую, грамм на двадцать не более, налить. Вилочкой наколоть кусочек балыка, белого, астраханского. Откусить самую малость, только для вкуса, разжевать и проглотить. Другой рукой, поднести рюмку к губам и крошечными глоточками, выпить, чтоб ощутить острую прохладу, стекающую по языку. Потом положить в рот остатнее и не жевать, а выдавливать сок из кусочка и лишь когда привкус заканчиваться начнет, вот только тогда и можно будет прожевать и проглотить. Откинуться на стуле, опершись на спинку, прикрыть глаза на пару мгновений и подождать чуть-чуть… Ледяная волна, прокатившись по пищеводу, ухнет в желудок, отчего приятная прохлада охватит все тело… Не надо торопиться… Еще одно мгновение обождать… И вот оно! Огонь! Неистовый огонь пожара, разгорающийся внутри…
