Гонзо-журналистика в СССР - Евгений Адгурович Капба
— Ну тхор, я ж и говорю! Собаки этих кролей хотя бы погрызли…Тут капкан надо ставить, а не отлов вызывать! Хотя собаки эти тоже задолбали, конечно… Вернули нашим живодерам ружья из ремонта-то?
Мы вдвоем заржали. Эта отговорка у коммунальщиков была великолепной: отправили ружья в ремонт в Тулу. А что касается отравы, так отраву дворняги не берут, потому как сердобольные граждане их и так до упаду кормят…
— У меня вообще такое чувство, Гера, — склонившись над столом и оперевшись рукой на лысину Ильича проговорил Анатольич. — Такое чувство, что мы не пресса, а отдел исполкома по связям с общественностью!
— Вот! — сказал я. — Истинно так!
— Ну ничего, выйдет новое постановление, все газетки республики на хозрасчет переведут, и из подчинения районного выведут, тогда и попляшем, — он вроде как был всего лишь водителем, но за редакционные дела переживал будь здоров. — Министерское подчинение у нас будет! И хрена тогда они смогут нас шпынять!
Я от таких раскладов охренел и спросил только:
— Откуда новости?
— Слушай, я понять не могу, в Союз журналистов кто ездил — ты или я? Там же это доводили до общего сведения, потом статья в «Советской Белоруссии» была…
— Поня-я-атно… — только и смог сказать я.
Вот это эффект бабочки так эффект бабочки! Такого в будущем точно не было!
Дурацкая система двойного подчинения, когда с одной стороны учредителем газеты считался исполком, а с другой — мы вроде как относились к Министерству информации сохранилась аж до двадцатых годов двадцать первого века. Соответственно, с двумя командующими, которые требовали порой совершенно противоположные вещи, дела шли не самым лучшим образом. Как, скажите, можно критиковать местную власть, если эта самая власть является твоим учредителем? «Маяк»-то был редакцией крепкой — как правильно сказал Анатольич — на самоокупаемости почти всю свою историю, так что мы могли еще пободаться, потрепыхаться, изображая порой некую эрзац-независимость, то каково было тем, кто получал дотации из районного бюджета? А это, на секундочку, восемьдесят процентов всех местных газет, всех районок области!
Так что новость была ошеломительной. Если уж власти отдельно взятой республики решились на такой эксперимент… Это что-то да значило, но что именно — понять пока было сложно. Одно можно было сказать наверняка: если это и не свобода слова и гласность, то всё-таки клапан для выхода недовольства и рычаг давления на местных партократов и неубиваемых зампредов всех мастей власти БССР получили очень даже неплохой.
— Будем называть вещи своими именами, — сказал Сивоконь и довольно улыбнулся: — Батька Петр дал пиджакам просраться!
О как! Оказывается, «батькой» считали не только одного-единственного и неповторимого… Ну, то есть я знал, что были еще на белорусской земли Батька Минай, и Батька Корж — но чтоб Машерова…
Абы-кого белорусы батькой не назовут!
* * *
Рогозинский и Вагобушев оказались людьми на удивление адекватными. Они сами всё поняли и пришли с пузырём и закуской — мириться. Пузырь был и у меня — ноль пять «Столичной». Итого у нас получалось литр на троих, а потому решение было принято волевое: сначала делаем дела, потом сидим в беседке во дворе столько, сколько душе будет угодно.
У меня там был смонтирован мангал, на скамьи можно было подложить специально пошитые подушечки, а крыша давала защиту от дождя.
За что люблю мужиков, так это за отходчивость. Не в нашей натуре сахар в бензобак подсыпать. Ну — получил по спине держалкой для шторки, ну бывает. Пожали руки, вставили новую раму, застеклили, ставни повесили, и пошли готовить шашлыки. Не раз и не два я был свидетелем (и непосредственным участником) замирения вчерашних врагов-соперников за общим делом или общим столом. И нередко, схлестнувшись в драке, а потом по воле случая разгрузив грузовик с кирпичом или приводя в порядок очередную проклятую железяку, пацаны всех возрастов начинали относиться друг к другу и поддерживать один одного так, будто в детском садике вместе манную кашу из общей тарелки ели.
Так и тут — Рогозинский поначалу очень злился, но потом, когда увидел, что я не пытаюсь качать права и командовать, взял бразды управления нашей сводной столярной бригадой в свои руки, как самый старший и опытный, и под его командованием мы справились с окном за какой-то час. Даже покрасить успели.
Тут преуспел Вагобушев — он аккуратненько присавлял картонку в самый стык штапика и стекла, и двумя-тремя отточенными движениями наносил краску, да так ловко, что ни одна капелька мимо не падала.
— Художник! — с искренним восхищением сказал я. — Я бы точно заляпал всё вокруг.
— Это ты листья в зеленый цвет не красил, — очевидно довольный собой проговорил давешний ночной вор.
— Не, — сказал я, припоминая опыт Белозора. — Я в образцовой части служил, водителем. У нас такого и в помине не было.
— Что — строго по уставу?
— Ага! — кивнул я.
— У-у-у-у… — с пониманием протянул Вагобушев.
Наконец, с работой было покончено, мы разожгли мангал и принялись накрывать на стол. Рогозинский снова проявил начальственную натуру, и взял в свои руки приготовление шашлыков:
— Знаете, почему шашлыки — это дело настоящих мужчин? — спросил он явно желая сам ответить на этот вопрос и родить восхитительную шутку юмора. — Потому что только мужики умеют правильно насаживать и жарить!
Ну да, ну да. Директор «Интервала» не обманул моих ожиданий. Я улыбнулся из вежливости, а Вагобушев несколько подобострастно расхохотался. Хотя, строго говоря, шашлыки не жарят, их томят над угольным жаром, но…
Но мясо получилось действительно отлично! Рогозинский умел не только отмачивать дебильные шутки, как минимум — стеклить окна, готовить шашлык и руководить незнакомым коллективом, в котором имеется застарелый конфликт. То есть — априори был на голову выше большей части всех начальников, что мне довелось повидать. Понятно теперь, почему его директором строящегося архиважного производства поставили…
* * *
Ночь была звездная, на небе — ни облачка, что для поздней осени на Полесье — нонсенс. Я поделился с мужиками парой теплых кожухов, настоящих, на овчине, так что заморозки нас не пугали. Да и жар от мангала, куда мы подкинули березовых дровишек после того, как сняли шашлыки, тоже согревал. Искры от огня взлетали во тьму небес, и медленно гасли.
Когда мы прикончили одну «Столичную» и собирались открывать вторую, Вагобушев спросил:
— Герман Викторович, а вы правда — того… Ну это…
— А?
— Ну, в смысле будущее предсказываете? Я когда у вас на чердаке шарил, ну, той ночью, такого насмотрелся — ужас один! Подумал — вы или психопат, или ведзьмак!
Он так и