Андрей Посняков - Меч времен
— Нет никого, — сплюнув, хмуро пояснил опер. — Опоздали!
— А через озеро не переправлялись, — сержант покачал головой. — Наверное, тут еще одна дорога есть… ну, к шоссе. Не в лес же поперли!
— Да есть дорога, — присев на крыльцо, Василий достал карту. — Вон… до Харагл-озера, там деревня… автобус ходит.
— Автобус… — хмыкнул Сергей. — Что же они, на рейсовом, что ли, поедут?
— На своем! — опер явно заволновался. — Вот, смотрите — дорога. Конечно, не проезжая, но, худо-бедно, а пешком можно пройти. Сколько тут до грунтовки? Километров семь… ну, пусть — десять. Даже если не очень спешить — максимум часа три ходу. А на шоссе, думаю, их и автобус ждет. Вот что, Серый! — Василий жестко взглянул на сержанта. — Давай-ка, дуй обратно, в машину — и наперерез. Встанешь там на шоссе — в случае чего, бей по колесам, смотри только не промахнись.
— Обижаете, товарищ капитан, — азартно хохотнул сержант.
— Мишу с собой возьми…
— Э, нет! — Михаил замахал руками. — Я, Василий, лучше с тобой… Места здесь глухие, лишний человек — не помеха. А что случись? Тут даже и не позвонить — связи нет никакой. Да и места эти я более-менее знаю.
Тут Миша если и лукавил, так самую малость — местность он и в самом деле знал. Здешнюю. Ту, которая была в тринадцатом веке. Впрочем, с тех пор здесь мало что изменилось.
— Ладно, черт с тобой, — опер кивнул. — Давай, Сережа, с Богом.
— И вам удачи! — сержант быстро побежал вниз, к лодке.
— На турбазе там кого-нибудь помочь попроси… Думаю, не откажут.
Прогрохотав берцами по мосткам, милиционер спрыгнул в лодку и шустро погреб к базе.
— Пора и нам, — убрав карту в карман, Веселый Ганс поднялся со ступенек.
Миша тряхнул головой — пора.
Лесную дорожку долго искать не пришлось, приятели просто прошлись вдоль заброшенной деревни, мимо покосившись, с пустыми глазницами окон, изб — так к дороге и вышли.
— Смотри-ка, когда-то и клуб тут был, — опер кивнул на приземистое, с деревянным портиком, здание. — Танцы-шманцы, кино….
— Да, кипела когда-то жизнь, — невесело усмехнулся Миша. — Вон, и столбы остались — электричество… радио, телефон.
— Телевизоры…
— Не, думаю, до телевизоров эта деревня не дожила. Наверное, уже к семидесятым в ней никого не было… Тут много таких селищ.
— Все перестройка…
— Нет, перестройка тут ни при чем. Говорю ж тебе — семидесятые. Сначала Хрущев — агрогорода — в поселки крестьян сгоняли, на центральные усадьбы, потом — Брежнев — «указ о бесперспективных деревнях». Так вот и сгубили.
— Гады!
— Не совсем. Тут объективный процесс — урбанизация называется. Думаешь, легко в деревне жить? Тут не город, все время вкалывать нужно, это кроме колхоза: дрова, огороды, скот… А когда еще клуб закрывают, да школу… да детского садика нет… Ну, куда людям деваться?
— Конечно, в город.
— Вот и я о том. Заводы работали, жилье строили — чего не жить?
Так, за разговором, и не заметили, как прошли километра три, и резко остановились, увидев за деревьями свинцовый блеск озера. Озеро, лес, заросшая пожухлой осенней травою дорога, больше напоминавшая просеку. И тишина кругом, только дятел неутомимо стучит да где-то далеко — но слышно — кукует кукушка. И никого.
Михаил почесал затылок:
— Да где же они все есть-то? И где грунтовка?
— Погоди… — Василий развернул карту. — Ага… Это не то озеро. Это — Гагарье. Еще и полпути не прошли.
Возвращенец из прошлого — так он теперь сам себя называл — внимательно осмотрелся вокруг… показалось вдруг, что желтые кусты, что у самой воды, чуть шевельнулись. А ветра, между прочим, не было.
— Слышь, Вася… — Михаил понизил голос до шепота. — Кажется, там, у озера, кто-то есть. Ну, такое ощущение — будто смотрит кто.
— Ага. — Опер прищурился. — Точно. Прячется за кустом какой-то черт. Причем — не очень-то и умело прячется. А зачем доброму человеку скрываться?
— Думаешь — бандит?
— Все может быть… Притомились, выставили часового. Как бы знак не подал, — Веселый Ганс задумчиво поджал губы. — Вот что, будем себя вести, как будто мы обычные рыбаки… пришли вот, к озеру, что в этом подозрительного? Сейчас ближе подойдем, взглянем… Эх, мы в такие шагали дали, что не очень-то и дойдешь!
Миша подхватил и, гнусаво коверкая песню, оба свернули к озерку. Подошли к самой воде, умылись…
— Не, сетки лучше не здесь ставить, — подмигнув, громко заявил Василий. — Лучше — там! Пойду-ка, посмотрю дно.
Сказал — и быстро пошел к кустам.
Оп-па! Дернулись ветки… И выскочил из кустов… босоногий пацан… бросился бежать, да неудачно, споткнулся…
Тут его опер и схватил за руку, да и Михаил подбежал.
— Ты что ж это, парень, от добрых людей бегаешь?
Мокрый мальчишка дернулся, затравленно сверкая светлыми из-под соломенных спутанных волос глазами…
— Ты кто такой, парень? Ну, отвечай!
— Трофиме язм… — испуганно отозвался парнишка. — Новгородции мы…
Миша вздрогнул:
— Трофим? Новгородец?
И тут же вспомнился Федоровский вымол, «водяники», пропавшие с усадьбы тысяцкого Якуна отроки — Трофим и Якся.
— Трофим… Не на тысяцкого усадьбе живаху?
— Там… Господи… А я ж тебя вспомнил, мил человече! Ты — Мисаил? — Парнишка не менее удивленно хлопнул ресницами. — Мисаиле… На усадьбе жил. Молодого Сбыслава Якунович — друже… Господи… Или ты — оборотень? Чур меня, чур…
Высвободив правую руку, Трофим истово закрестился:
— Сгинь, сгинь, пропади!
— Да не мертвяк я, — как можно шире улыбнулся Миша. — Живой. Потрогай вот руку — теплая.
Отрок осторожно дотронулся до протянутой ладони — так пробуют раскаленную сковородку или утюг…
— Теплая…
— Ну! Поверил теперь?
— Мисаил…
— Что, закомый? — вступил в разговор опер. — Надеюсь, никуда теперь не побежит, держать не нужно?
Миша кивнул:
— Не нужно.
И, снова повернувшись к подростку, спросил:
— А ты-то как здесь оказался, парень?
— От лиходеев убег, — подросток снова перекрестился. — Связали поутру слабо… я озеро за деревьями увидал — и деру. Плаваю-то хорошо, а лиходеи за мной не бросились, побоялись, стрелы только метали, ну да Господь упас. А вот братца моего, Яксю… убили… Царствие ему небесное!
Мальчишка снова перекрестился.
— Странный у тебя знакомый, — хмыкнул Веселый Ганс. — Сектант, поди, какой?
— Ну да, адвентист седьмого дня.
— Да-а-а… — опер покачал головой. — Смотри, мокрющий-то какой… и босиком! Не заболел бы… Может, коньячка ему дать?
Михаил встрепенулся:
— А есть?
— Да найдется…
Опер быстро достал из-за пазухи плоскую металлическую фляжку и, открутив колпачок, протянул ее отроку:
— Пей! Да смотри, все не выпей, только пару глотков.
Трофим опасливо посмотрел на фляжку.
— Пей, пей, — подбодрил его Михаил. — Это почти как стоялый мед. Только лучше.
Отрок выпил и тут же закашлялся, Миша похлопал его по спине:
— Ничего! Сейчас лучше станет.
— Ну, и где бандиты? Куда пошли? — Веселый Ганс взял мальчишку за плечо. — Да говори же!
— Лиходеи куда делись? — быстро перетолковал Михаил.
— Туда… по зимнику пошли, — Трофим показал рукой в сторону Харагл-озера. — Меня не стали ловить, торопились… а может, думали, что утоп.
— Так! — Василий быстро встал на ноги. — Надо с ним что-то делать. А ну-ка, парень, снимай рубаху… давай-давай… На вот, куртку мою накинь… сейчас, из карманов все выгребу, ключи вот, лопатник… главное — ксиву не забыть. Ну, одевай, что зенками хлопаешь!
Скинув мокрую рубаху, парнишка одел Васину замшевую куртку и поклонился:
— Благодарствую, мил человеце!
— Ладно, поноси пока… сектант. Ботинки, уж извини, не дадим — размерчик не тот. До турбазы как добраться, знаешь?
— А вдруг — не дойдет? — быстро возразил Михаил. — Нельзя его одного отпускать… пусть уж с нами.
— С нами?
— Дойдем до деревни — там постучим в любую избу, тут идти-то… А как он до турбазы доберется? Лодок-то нет?
— Ладно, черт с ним, — опер махнул рукою. — Так что, пойдешь с нами, парень?
Трофим часто закивал — видать, не хотелось оставаться одному. Да-а, запугали парнишку…
Дальше пошли втроем — впереди Василий, за ним Миша в рваных сапогах и Трофим — совсем без обувки, босой, зато в шикарной — пусть малость потертой и промасленной — куртке.
А вокруг — не хватало глаз — тянулись девственно непроходимые леса, косматые кустарники, буреломы, бурые папоротники высотой едва ли не в человеческий рост.
Дорожка была та еще — одно направление, — то и дело приходилось перепрыгивать через поваленные ветром деревья, обходить топкую грязь, продираться сквозь колючие заросли. Высокие сосны, сумрачные разлапистые ели, хмурые осины — лишь изредка промелькнет белоствольная красавица березка — и снова непроглядная лесная тьма. Тут что двадцать первый век, что тринадцатый, что вообще — до нашей эры — никакой разницы!
