Черное и белое (СИ) - Ромов Дмитрий
— Давид Георгиевич, извините, сейчас не самое подходящее время. Я собираюсь уходить, опаздываю.
Повисает пауза. Похоже, Давид Георгиевич не привык с отказами сталкиваться.
— Ты немного не понимаешь, что происходит, да? Думаешь, может быть, что я такой дурачок, который что-то говорит, чешет языком, а никто внимания не обращает? Так ты думаешь?
— Нет, так я точно не думаю, — отвечаю я. — Просто у меня…
— Да мне похеру, что там у тебя, — злится он, и его акцент делается гораздо заметнее. — Иди сюда, я тебе сказал. Прямо сейчас. В чём есть, в том и иди. Ясно тебе?
Мне очень хочется послать его подальше, я даже уже рот открываю, чтобы дать доступное и понятное толкование ситуации, но ради имеющегося плана беру себя в руки и соглашаюсь.
— Окей, Давид Георгиевич, я… я спущусь.
Этот на меня покушаться не будет, я ему живым нужен. Зато он попытается на меня давить психологически. Уже давит. Ну ладно. Ладно, посмотрим, чья возьмёт…
Я заглядываю в дежурку и, кивнув Лёше с Аликом, иду на улицу.
— Постойте на крылечке, — бросаю я парням.
К подъезду подъезжает «мерин», тот же, что и в прошлый раз. Я подхожу, открываю дверь и сажусь на заднее сиденье.
— Вечер в тачку.
— Чего? — хмурится грузин.
— Здравствуйте, Давид Георгиевич. Рад вас видеть.
— Не рад ты, — качает он головой. — Лицемеришь.
— Рад, просто вы невовремя.
Хочу подколоть его с зажигалкой, но решаю не дразнить.
— Ты, мне кажется, — качает он головой, — очень плохо соображаешь, да? Я прав?
Я ничего не отвечаю, а просто буравлю взглядом его переносицу. Так ему должно казаться, что я смотрю прямо в глаза.
— Вот, — кивает он. — Глянь сюда.
Он протягивает несколько фотографий. Я беру их в руки. Кошмар… это, похоже, работа милицейского фотографа. Изуродованные тела с мест преступлений.
— Видишь, что хищники делают с людьми? На всех фотографиях девушки, между прочим. Молодые и красивые. Ну, то есть они были такими, пока с ними не случилась беда.
Я молча возвращаю фотки. Какого хрена он делает! В груди появляется дискомфорт и разливается противный холодок. Сердце немного ускоряется и усложняет ритм. Тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук… Я таких фотографий довольно много видел, хоть сам такими делами никогда и не занимался.
— Вы приехали специально, чтобы показать мне эту мерзость?
— Мерзость, — хмыкает он и качает головой. — А теперь посмотри вот на эти фотографии и ответь, понятен ли тебе намёк.
Я беру ещё несколько фоток, бросаю взгляд и… сердце взрывается, а волосы встают дыбом. На фотографиях Наташка…
Твою дивизию! И какого это хрена! Да ты, чувак, на всю голову больной! Больное животное, бля…
— Ну, — усмехается он. — Как тебе? Нравится?
— Как вы это сделали? — спокойно спрашиваю я, запихивая фотки во внутренний карман. — Возьму на память, с вашего позволения.
— Бери, — кивает он. — Глядишь и додумаешься до чего-нибудь правильного. Иди теперь. Если в ближайшее время лилии не будет…
— Всё-таки я хотел бы узнать, как у вас появились эти фотографии.
— Я рад, что они тебя впечатлили. Всё. Я сказал, иди. Саша, проводи юношу.
Крупный, как скала, Саша встаёт из-за руля и, обойдя машину, открывает дверь с моей стороны, а потом бесцеремонно хватает меня за шиворот и выволакивает из салона.
Твою дивизию, это крайне неуважительно. Впрочем, объяснить ему что-нибудь не так уж и просто, учитывая разницу в весовых категориях. Он минимально вдвое тяжелее меня. Давид Георгиевич следит за происходящим снисходительным и чуть насмешливым взглядом.
Я пытаюсь вывернуться и в тот же момент Саше прилетает по уху и по почкам от Лёхи и Алика. И ещё раз по почкам и снова по кочану.
Его лицо моментально делается багровым, свирепым и агрессивным. Удары парней, кажется, не причиняют ему никакого ущерба. Зато его удары оказываются весьма чувствительными. Он даёт Алику резкую и тяжёлую затрещину и тот отлетает на пару метров. Блин, просто чудище сказочное!
Саша поднимает обе руки, собираясь сокрушить меня за неподчинение.
— С Сашей лучше не связываться, — доносится из машины насмешливый голос.
Не дожидаясь атаки, я молниеносно бью коленом ему по бубенчикам, но эта туша каким-то совершенно непостижимым образом успевает отбить мою ногу.
— Козёл, — спокойно говорю я, когда Саша нависает надо мной, как зловещий голем.
Глаза его наливаются злобой и он хватает меня за горло.
— Э! — хриплю я. — Твою дивизию! Руки убери!
22. Непредвиденные обстоятельства
Возможно, с Сашей действительно лучше не связываться. Но со мной и моими парнями связываться не стоит вдвойне. Даже втройне. Точно, втройне. Вслед за кажущейся победой этого монстра, наступает настоящее поражение. Фиаско. Удар ладошками по ушам, кулаком по позвоночному столбу от Лёхи и — я предпочитаю доводить начатое до конца — удар-таки по бубенчикам от меня. Я же говорю, втройне. Из России с любовью.
Слышу звон бубенцов издалека
Это тройки знакомый разбег,
А вокруг расстелился широко
Белым саваном искристый снег…
Поверженный ворог падает на сырую землю, а я возвращаюсь в автомобиль.
— Хотелось бы внести ясность, — спокойно говорю я немного взволнованному Давиду Георгиевичу. — Не все ваши методы допустимы. И если вы хотите получить то, что вам нужно, не советую больше переступать черту. Тоненькую красную линию. Понимаете меня?
— Что ты о себе вообразил, мальчишка⁈ — зло восклицает он, с тревогой посматривая наружу и осознавая, что его мордоворот не торопится подниматься с холодного асфальта.
— Главное, чтобы вы о себе не воображали лишнего. Вы тут явно перегнули палку и не учли юношеского задора, максимализма и того, что я далеко не всё готов вам простить. Вы меня понимаете? Давид Георгиевич, ау. Кивните, если вам понятно.
— Не наглей!
— Хоть наглей, хоть не наглей, но если кто-нибудь ещё войдёт в мой дом без приглашения, лилии не будет. Если ещё раз я получу угрозы в адрес моей женщины, лилии не будет. Я уже и сейчас не уверен, что с вами стоит поддерживать какие-либо отношения. И, пожалуйста, мне больше не звоните.
— Что⁈
— Вроде чётко говорю. Вы же нормально по-русски понимаете. Я сказал, больше не звоните, если хотите получить лилию. Я сам позвоню, когда сочту нужным.
— Да ты… — начинает он, но я, не глядя на него, выхожу из машины и, оставив дверь открытой, не оглядываясь иду к подъезду. Слышу, как Алик бросает:
— Вы тело заберите, любезный, а то соседи сейчас милицию вызовут.
Мы заходим в лифт, и я достаю из кармана фотографии. На них моя спальня и спящая Наташка. Капец. Не квартира, а проходной двор. Интересно, это сделано до того, как мы замки поменяли или уже после? Дежурных придётся на этаже ставить, других вариантов не вижу. Ещё нужно чердак закрыть. Наглухо. И поставить посты на остальных входах. Придётся превращать дом композиторов в лагерь строгого режима.
— Тише-тише! Аккуратней! Давай без объятий, ладно?
Цвет морщится, пытаясь вырваться из моих рук.
— Ну, ладно-ладно, — посмеиваюсь я. — Паша с раной.
— Так, ты нарываешься, фазан зелёный? — шуточно злится он.
— Ты же со мной в таком состоянии не справишься, — смеюсь я. — Так что сам пойми, могу говорить что хочу.
— Можно подумать, в какое-то другое время ты говоришь не то, что хочешь.
Тоже верно.
— Ну ладно, давай, рассказывай, чё по чём. Что там было, как ты спасся, каждый лез и приставал…
Я делаю знак бармену, чтобы принёс кофе.
— Да, особо и рассказывать нечего. На светофоре рядом остановилась «шаха» и оттуда бац-бац-бац. Шофёра наглухо, меня вообще рикошетом там как-то задело.
— Игла? — уточняет Ферик.
— Ну а кто? Игла, Лазарь, Шторм. Старый тоже может с ними в деле быть.
— А может и не быть, — говорю я. — Старый, мне кажется, не при делах. Хотя проверить нужно, конечно…
