Без Веры... - Василий Сергеевич Панфилов
В хаосе революционного угара и последующей гражданской войны было бы не лишним иметь связи в этой среде, подразумевая прежде всего контрабандистов, а буде всё сложится совсем скверно — социалистов всех оттенков. Но… не сложилось.
На вековечную благодарность я, разумеется, и не рассчитывал! Но некий маячок «правильного гоя» в своё досье имел все шансы получить, а это, скажу я вам, совсем другое отношение! Жаль…
Думая о всяком разном, я шёл по Мясницкой, погружённый в свои депрессивные мысли. В голове заезженной пластинкой вертелась Гражданская, эмиграция и прочие радости человека, который уже один раз лишился всего.
Свернул во дворы, срезая дорогу к гимназии. Места, сто раз хоженые и перехоженные, знакомые до последнего сарайчика, до каждой дыры в заборе и деревца, на которое можно взобраться.
— … держи-и! — услышал я запалённый крик и топот, а после на меня вылетел молодой взъерошенный парень в глубоко надвинутом картузе и с перекошенным лицом, толком не знающим бритвы.
Я машинально шарахнулся в сторону, прижимаясь к стене дома и освобождая проход, но и молодчик шарахнулся туда же, перекашивая лицо ещё сильней. Он чуть сбавил шаг, но продолжил бежать, сунув руку за пазуху.
Послышались трели дворницкого свистка, и мы с этим типусом ещё дважды станцевали вправо-влево…
… пока он не врезался в меня с револьвером в руках.
— С дороги, сукин сын! — прорычал он, с силой отталкивая меня в сторону и брызжа в лицо слюной. Для верности он саданул меня в бок кулаком и добавил слегка рукояткой револьвера по голове, сбив кепку.
… и он побежал далее, а я, подняв кепку, проводил глазами дворника, изо всех сил топочущего ногами и дующего в свисток.
— Убивец! Держи убивца! — багровея лицом, орал он, продолжая бежать и держа метлу, как винтовку в штыковой атаке, — Держи бомбиста!
На меня дворник не обратил внимания… да и ладно! Там, вдали, уже ржали испуганно лошади, кто-то стрелял и что-то взорвалось. А я…
… стало противно. Струсил! Отчаянно струсил, чуть не до мокрых порток!
Взрослый, тренированный… ну ладно! Ранее взрослый и тренированный, но ведь струсил! Сколько раз дрался на улицах раньше, и ведь не боялся особо.
— А с другой стороны, — пытаюсь утешить себя, отряхивая кепку и спеша в сторону ближайшей будочки во дворе, откуда меня не погонит бдительный дворник или не менее бдительные старухи, — с револьвером на меня ещё не набегали! С ножом — да, бывало… а с револьвером…
Вспоминая былое, я одновременно будто пытаюсь оправдаться, что нет, не трус (!), и расковыриваю неприятную ситуацию в настоящем. Умом понимаю, что не из-за чего переживать, и в такой ситуации не растеряется разве что бывалый полицейский или фронтовик, да и то не факт!
А я обыватель! Обыватель, ничуть не настроенный в тот момент на какие-то решительные действия и целиком погружённый в собственные мысли. Но…
… а что будет, когда всё начнётся?! Смогу лисделать что-то при необходимости? Сам, а не в составе пехотной цепи, подчиняясь приказу офицера или комиссара, подгоняемый присягой или страхом расстрела! Не знаю…
— Ряба!? Здорово! — искренне обрадовался мне Федька, заспешив от ворот гимназии навстречу, — Долго не заходил! Чего так?
Отвечая на вопросы, я мысленно усмехался. Сколько бы лет ни прошло, а для одноклассников я навсегда останусь «Рябой»!
— … дела, — пожимаю плечами с видом человека, умученного этими самыми делами почти вусмерть, — некогда.
— Ну да, слыхали, как же! — солидно кивнул Севка Марченко, пожимая руку, — Уроки даёшь?
— И это тоже, — не менее солидно отвечаю я.
— Да ладно? — вскинул бровь подошедший Андрей Бескудников, давя мне руку.
— Ишь ты… — удивился он через несколько секунд, перестав играть в эспандер, — здоровый стал какой!
— Да уж не здоровее тебя! — возвращаю комплимент, обмениваясь рукопожатиями со всеми желающими, коих набралось неожиданно много, — Ещё несколько секунд, и продавил бы! Турник?
— Турник, — солидно кивает тот, — и гирями вот начал недавно заниматься.
— Так что с уроками? — напомнил Марченко, — Ты так сказал, будто это не основной способ заработка.
— Побочный, — киваю спокойно, хотя мальчишеское «Глядите, какой я молодец», так и выпирает из меня, — В основном переводы, ещё букинистов на Сухаревке консультирую.
В толпе кто-то присвистнул, начались расспросы и гомон…
— … и сколько же это получается? — не унимается смутно знакомый тип из параллельного класса.
— Когда как, — неопределённо жму плечами, и как-то так получается, что все видят — много! Ну то есть для мальчишки моего возраста — много.
— … языки мне всегда хорошо давались. Какие?
Отвечаю, и снова отвечаю… букинистика, мои знакомства с торговцами и возможность задёшево доставать нужные книги, от учебников до «путешествий» и «приключений».
С бывшими одноклассниками за прошедший год я виделся нечасто. Не избегал, а просто — не складывалось. Всё больше мельком, на бегу, да я всё больше при встречах слушал, чем рассказывал.
— А мы сейчас драться собрались! — с каким-то вызовом сказал Овцын, — С реалистами! Ты с нами?
— Конечно! — отвечаю чуть быстрее, чем следовало бы. Я же не трус! Почти тут же в грудь толкнулась досада… этой драки легко можно было бы избежать, да и на кой чёрт мне эти детские разборки!?
… а потом глянул на светлеющие лица ребят и вздохнул про себя. Кажется, я ненароком прошёл провёрку на «своего». Есть такие штуки в мальчишеских и мужских коллективах, и нужно уметь вовремя распознать, когда действительно Надо что-то делать, пусть даже не вполне законное, а когда тебя просто «на слабо» берут.
— Что с головой-то? — поинтересовался шагающий рядом Федька, прервав ненадолго поток сознания.
— С головой? — я поднял кепку и тронул пальцами голову, по которой меня саданули рукояткой револьвера. Кровь… Голова, к слову, не болит, обычное поверхностное рассечение. Неудачно вышло… или напротив — удачно?
— А… — отмахиваюсь, как от незначительного, — потом расскажу!
Янечевского аж распирает от любопытства. Я вижу, как он делится информацией о рассечённой голове… вижу любопытные глаза и
