Валерий Большаков - Командор

— Господи, господи… — запричитал Пончик, не стесняясь выступивших слёз. — Неужто всё?!

— Ужто, Понч! — выдохнул Яр. — Ужто!

Гидроцикл оседлал Димка, один из матросов, знакомых Олегу по последнему «туру в Византию».

— Привет! — заорал Димон. — Вернулись?

— Ещё не уверен! — ответил Быков.

— Ха-ха-ха!

Тут и сама яхта пришла в движение.

— Понч! — крикнул Сухов. — Витька! Спустить паруса! Кранцы на борт!

— Есть, командор!

Вскоре белая красавица-яхта мягко приткнулась бортом к галиоту.

Быков-старший спрыгнул на палубу «Синей чайки» и молча пожал Олегу руку.

— Спасибо за моего оболтуса, — сказал он. — А то пропал бы! Одна тысяча шестьсот двадцать девятый?

— Точно, — улыбнулся Сухов. — Ребята из «Интер-мондиума» постарались?

— Они! Знать, не зря хлеб ели с маслом!

— И с икрой! — подлизался Акимов, чуя вину за содеянное.

А с яхты уже прыгали хронофизики — Ахмет, Ан-тоха, Вован, Колян…

— Витька! Здорово! Там сейчас такой хроноклазмик случился — обалдеть! Энергии столько и сразу, что у нас прибор сгорел!

— Это, наверное, тот дядька со шпагой! Он попал под закрытие портала, и его «снесло» по вектору в силур[43]

— Ого! А корабль?

— А корабль в своём времени остался!

— Только без носа!

— Ага! Сейчас ему устроят…

— Сейчас! Скажешь тоже!

Отмахиваясь от учёных, Олег спросил у Сергея Михайловича, щедро раздающего отеческие подзатыльники чаду:

— А есть телефон? Девчонкам позвонить?

— Возьми в кают-компании! — ухмыльнулся Бы-ков-старший.

Сухов запрыгнул на палубу яхты, всё ещё находясь в раздрае чувств. Не верилось, что он уже здесь, а не там.

Рассудок с трудом привыкал к иной реальности, словно пробуксовывал, настраиваясь на реалии иного времени.

Олегу это уже было знакомо. Странный, неприятный даже период межвременья. Но это пройдёт…

Он спустился по лесенке в коридор, отделанный амарантовым деревом, и вдруг замер — из дверей кают-компании явственно донёсся голос Алёны:

— Чего это они там так расшумелись? Пойдёмте, глянем!

Сухов так и стоял, когда ему навстречу вышла Алёна.

Елена Сухова, в девичестве Мелиссина. Всё такая же стройная, изящная, талия тонюсенькая, груди платье рвут…

— Олег!

Женщина бросилась ему навстречу, и Сухов сжал её в объятиях. И больше ему ничего не надо…

Ни сокровищ, ни дурацких приключений… Век бы тискал эту прекрасную женщину…

— Алёнка… Помнишь, ты мне звонила, что в Доминикану отправляешься?

— Ну да! Недели две назад.

— Две недели… А я тебя два года не видел…

— Бедненький ты мой… — Алёна погладила Олега по голове. — Сергей Михалыч нам всё… ну не всё, конечно, но рассказал. А я как-то верю с трудом. Два года и две недели…

— Я и сам не верю…

— А ну-ка… Эй, муженёк! Ну ничего себе!

— Что-о?

— Да ты никак помолодел!

— На немножко совсем…

— Ага, на немножко! Сейчас себе кого помоложе найдёшь… Правильно, зачем тебе такая старуха, как я?

— Старушенция ты моя, — нежно проворковал Сухов. — Ты самая-самая лучшая женщина во всех временах и пространствах! Уж поверь мне.

— Верю, — кротко вздохнула Алёна. — Что мне остаётся?

Рассмеявшись, она крикнула:

— Девчонки! Это наши вернулись!

— Да ты что?!

Из кают-компании выбежала Гелла. Ослепительно улыбнувшись Олегу, она чмокнула его мимоходом.

Ингигерда, красавица-стервочка, задержалась подольше, одарив Олега не простым поцелуем, а язычком разомкнув его губы.

— Вот паршивка! — Алёна шлёпнула подругу по мягкому месту.

Подруга, взвизгнув, убежала. А Сухов подумал, что мягкое место у «Инги Егоровны» очень даже упругое…

— А я тебе сувенирчики привёз, — сказал он, словно заглаживая маленькую изменку в мыслях.

На палубе галиота уже вовсю шла раздача подарков.

Пончик открывал сундучки и ларцы, девчонки примеряли «ювелирку», причём Гли-Гли настолько быстро сошлась с жёнами друзей Акимова, что, чудилось, они знакомы с детства.

— Позволь тебе представить, — улыбнулся Олег. — Это Галина, супруга нашего Виктора.

— Витька женился?! — ахнула Елена. — Ну наконец-то! — и протянула руку Гли-Гли: — Елена. Или Алёна.

— Галина, — рассмеялась «супруга Виктора». — Или Гли-Гли.

Примерив ожерелье из Маноа, Алёна была впечатлена. И вдруг замахала рукой:

— Наташка, сюда!

— Папа! Папочка! — раздался радостный визг, и с палубы «Мисхора» прямо в Олеговы руки прыгнула малолетняя блондинка, смеясь и дрыгая ногами.

Никто не знал, кто её настоящий отец, но отчество «Олеговна» Наталье шло.

— Привет, красавица! Маму не обижала?

— Ага, обидишь её!

Проходивший мимо Пончик, тискавший свою Геллочку, вздохнул:

— Ну вот всё и кончилось…

— Ты не рад? — округлила глаза Гелла.

— Рад, конечно! — всполошился Шурик. — Что ты… Больше всех рад. Угу… И всё равно…

Олег, прижимая к себе Алёну (Наташка обнимала его за ногу), остановился у борта, подумав, что разделяет мысли и чувства Шурки.

Он стоял на палубе того самого галиота, что был выстроен в Кадисе или в Барселоне четыреста лет тому назад…

Сухов покривился: к чёрту иные времена! Он в своём родимом. 2012-м. И оно его вполне устраивает.

Море было чисто до самого горизонта. Серебристой мошкой в вышине сверкнул самолётик местных авиалиний, а на море ни кораблика, ничего.

Только волны размеренно катились с востока, слегка поднимали «Синюю чайку» на своих обливных валах, набегали на берег, добрызгивая пеной, и обессиленно отступали.

— Красиво, правда? — шепнула Алёна.

— Очень, сказал Олег.

Нос флейта повалился на песок, шлёпая по нему бушпритом, и фон Горн сам полетел вниз. Хлопнувший блинд накрыл его.

Яростно выпутавшись из жёсткой парусины, Альберт вскочил.

Где он? Вокруг тянулись пески, заметая совершенно плоскую равнину, тянулись до самого горизонта, пропадавшего в мутной дымке.

Фон Горн потряс головой. Да нет, его не оглушило, это просто тишина. Полнейшая.

Обойдя вокруг обрубленного носа «Дельфина», он присел на корточки и только головою покачал. Нос не отчекрыжило. Его словно отрезало, причём срез был идеальнейшим.

Бушприт здесь, и вонючий княвдигед, и блинда-рей, и дурацкая носовая фигура, изображавшая игривого дельфина.

А где же сам флейт? Где все? Где он сам?!

Поглядев по сторонам, фон Горн заметил блеск вдалеке. Море?

Он решительно пошагал, держа на этот блеск.

Песок и песок… Правда, не пустыня. Песок то влажный, то с хрупкой, рассыпчатой корочкой после высохшей росы. И луж полно. А вот и поросль какая-то…

Потрогав рукою странные сосудистые растеньица, Альберт пожал плечами и пошагал дальше.

В низинке высились, поднимаясь футов на десять, непонятные образования, чем-то смахивавшие на хвойные деревья, только окаменевшие будто. Фон Горн потрогал их. Да нет, мягкие вроде…

Приложив усилие, он отломил кусок — запахло сырыми грибами.

Господи, да это же и есть гриб! Куда же его занесло?

Сердце частило, а разносимая им кровь словно остывала, холодя ужасом.

— Господи пресвятый… — проскулил Альберт. — Спаси…

Полное молчание в ответ. И тишина… Ни единой пичуги в небесах, даже муха не прозудит.

Песчаный берег обрывался круто, но высоты тут было по пояс. Спрыгнув на скрипучую гальку, хрустя ракушками и выеденными панцирями, фон Горн подошёл к воде.

На мелководье колыхались шестилучевые губки, по дну шарились мелкие противные членистоногие трилобиты, перебегая дорогу своим пучеглазым соседям, со щупальцами и в раковинах конусом, а потом их всех распугала кошмарная тварь, похожая одновременно и на рака, и на скорпиона.

Вот ракоскорпион догнал и схватил своими клешнями толстого бахромчатого червя, а над ними обоими проплыла лучепёрая рыба, похожая на слизня…

Отпрянув, завыв в полном отчаянии, Альберт выскочил на берег.

— Где я?! — возопил он, но ответа не донеслось.

В тишине и покое на берег накатывались волны.

Размеренно, переливаясь под солнцем, они растекались по песчаному пляжу, добираясь до ботфортов фон Горна, и скатывались обратно, шурша песчинками.

Пологие океанские валы, гонимые ветром, бились о берег, отмеряя Вечность…

Примечания

1

Флуктуация — отклонение от наиболее вероятного состояния.

2

Эрупция — от  лат.  eruption — извержение.  Темпоральная эрупция (фант.) — мощная вспышка неизвестной природы, возникающая при линейном или кольцевом ретросдвиге.