Сердце Изнанки. Книга – 2 - Олег Валентинович Ковальчук

— Что значит «другим купцам»? — Недовольно спросил он. — Злобин сказал, что вы только ко мне обратитесь. Я ведь от чистого сердца, хотел предложить только самые лучшие условия! Так дела не делаются. Это же не по-добрососедски. Выходит, Роман Михайлович зря договаривался, чтобы я вам хорошие цены дал?

Мартынов оседлал любимого конька, и говорил бы так часами, но я сделав невинное лицо ответил.

— Абсолютно не зря, поверьте, — я поднял руки в капитулирующем жесте. — Напротив, только с вами мы и будем работать. Однако, сами понимаете, нам ведь надо понимать правила рынка и какие цены предлагают другие купцы. Исключительно для статистики, чтобы чётко о ознавать, насколько хорошие цены вы нам предоставите, чтобы по-достоинству проникнуться вашей щедростью. Надо ведь понимать, всю глубину вашего дружелюбия, — нахально заявил я.

Дмитрий вздёрнул брови пряча улыбку.

Мартынов выдохнул, смерив меня взглядом. Он явно был недоволен тем, что не удалось легко нас объекорить.

— Ладно, вот этот вот камень потяжелее берите, — произнёс он, указав слугам. — И вот это бревно покрепче давайте. И траву тоже тащите.

— Вот эти три пучка, — подсказал я, указав на три вида травы. — И ещё вот этот цветок, — указал я на небольшое растение, которое напоследок вручил мне один из паладинов перед отъездом, сказав что он тоже может быть ценным.

— Что ж, пока все будут таскать да оценивать, пойдёмте ко мне в кабинет, — предложил Мартынов, — да обсудим наши с вами дела. Житьё-бытьё, так сказать.

Кабинет Мартынова вполне мог бы внушать трепет простым людям своей роскошью. Но на мой это место скореетпоходило на логово дракона. Всё из золота, инкрустировано камнями да драгоценными породами дерева. Казалось, даже кресло его было отлито из чистого золота. Правда, выглядело это очень уж нелепо, словно хозяин пытался всеми силами продемонстрировать свое богатство, не заботясь об уместности или вкусе. Блеск металла отражался от каждой поверхности, создавая впечатление, что находишься внутри сокровищницы, а не в рабочем помещении делового человека.

— Ну как вы, молодые люди, какие у вас планы? В Братске-то бывали раньше?

Я покачал головой.

— Нет, я не бывал. Дмитрий бывал.

— О, это прекрасный город, — протянул Мартынов, — город возможностей, молодой, развивающийся. Сколько здесь всего интересного, какие здесь питейные заведения, какие салуны… — он прочистил горло. — Как вы, кстати, выпить не желаете?

— Так утро же ещё, помилуйте! — воскликнул Дмитрий.

— Я и вовсе не пью, — покачал я головой.

Во всяком случае, пить с этим мужчиной мне очень не хотелось. От него станется и зелье какое-нибудь подлить. К тому же я уже был опытен и понимал, с чем можно столкнуться. Вон Пылаев старший уже испробовал на себе воздействие редкого зелья, притупляющего инстинкт самосохранения. Мне такого добра не надо. Да и что-то было в манере Мартынова такое, что настораживало — слишком уж быстро он переходил к фамильярности, будто проверяя наши границы.

— Ну, хозяин — барин, — усмехнулся он. — А как вы по женскому полу? Любите это дело? А? — подмигнул он сначала мне, потом Дмитрию. — Есть здесь одно местечко, такие здесь дамочки — закачаешься. Как, не хотите компанию составить?

— Да, признаться, у нас дела, — оборвал я его. — Очень много чего решить необходимо, успеть до отъезда.

— Всё у вас дела да дела у молодёжи. А расслабляться когда? Это уж поверьте мне, пожилому человеку — ценить надо каждую минуту и радовать себя, не забывать отдыхать. Если всё время работать, так и до старости не доживёшь, — Мартынов рассмеялся, а потом вдруг осёкся. — Так постойте, вы сказали… вы — Пылаев?

— Так, а вы, Дмитрий, стало быть, Пылаев? Пылаев, Пылаев… — он прищурился, словно вспоминая что-то важное. — Не ваш ли отец Александр Филиппович? — спросил вдруг он.

— Мой отец, — произнёс Дмитрий с некоторым напряжением в голосе.

— О, как хорошо, что вы ко мне заехали! А вы знаете, что ваш батюшка задолжал мне?..

Дмитрий побледнел.

— Вообще-то мой отец мёртв, — произнёс он, и в комнате вдруг стало тихо.

— Вот как, — протянул Мартынов, и его интонация изменилась, стала расчётливой. — Ну, ваше семейство это не освобождает от долгов. — начал было он, но осёкся, натолкнувшись на мрачный взгляд Димы. — Но это, конечно же, потерпит… Как давно случилась трагедия?

— Вчера, — хмуро ответил Дмитрий.

— О, прекрасно! — снова оживился Мартынов, — А вы уже и дела делаете! Какие ушлые ребята, распродаёте имущество Папашки? Это дело правильное, — расхохотался купец.

Я холодно посмотрел на него и произнес твердым голосом:

— Уважаемый Геннадий Петрович, как бы ваши умозаключения не повредили нашему общему делу. Вы бы поуважительнее к Александру Филипповичу, земля ему пухом.

На лице купца промелькнула тень беспокойства. Он тут же изменил тон, словно осознав неуместность своих шуток.

— Ой, да-да-да, что-то лишнего я наговорил, слово право! Не проснудлся еще видимо, простите уж старика. Я ведь купец, а это откладывает отпечаток на душе. Ну, вы не воспринимайте слова старого кутилы всерьёз, — начал оправдываться он, нервно потирая руки. — Все-таки Александр Филиппович — мой давний друг, и пускай в последнее время мы с ним мало виделись, да и всё больше за картёжным столом… Ну какое это имеет значение? Память о нём светлая.

Он помолчал секунду, прочистил горло и продолжил с наигранной скорбью:

— Когда, стало быть, произойдёт ритуал погребения? Я бы с радостью приехал, посмотрел… — он замялся, — вернее, простился.

Видимо, он хотел сказать, посмотрел бы на имущество, которое оставил Пылаев, чтобы понять, что можно ещё поиметь.

— Прощание будет через три дня, — произнёс Дмитрий, сохраняя холодное спокойствие. — Во всяком случае, тогда нам отдадут тело. Точную дату напишет в некрологе Вениамин Семёнович — наш лекарь.

— Ах, Гюрзин, стало быть, знаю его, знаю! Достойный человек, достойный, — закивал Мартынов, расплываясь в неискренней улыбке. — Он многих людей спасал. Что ж, постараюсь прибыть, — сказал он и добавил с притворным участием: — К слову, а как матушка ваша поживает? Тоже здравствует и готовится к безбедной жизни?

— Она тоже погибла, — ответил Дмитрий сухо.

— Эх, как жаль, как жаль, — протянул купец с