Столичный доктор. Том II (СИ) - Вязовский Алексей
Слегка трясущимися руками я вскрыл конверт и достал письмо. «Уважаемый Евгений Александрович», ну и дальше извинения за беспокойство, сдача источника (Николай Васильевич Склифосовский был столь любезен), просьба о приеме для обсуждения возможности лечения стрептоцидом.
Ох, дорогой мой Антон Павлович! Да я бы с радостью, причем совершенно даром, но… Ни стрептоцид, ни грядущий пенициллин проблему туберкулеза не решат никак. Микобактерия хитра и осторожна, чуть что — инкапсулируется, и ее даже кислота не берет в таком состоянии. А на антибиотики она и вовсе реагирует не очень. Нет у меня ни рифампицина, ни даже стрептомицина в планах. Не знаю я, как их делают и из чего. Может, после нас кто поумнее найдется.
Но встретиться надо. И я отложил письмо в сторону, намереваясь ответить в ближайшее время.
— На вызов, Евгений Александрович! — закричал с улицы в открытое окно мой фельдшер. Я слышал звонок бригады, но как-то пропустил мимо ушей.
— Далеко хоть?
— Петровский бульвар, дом Хатунцевой.
— Сейчас поедем.
Не далеко и не близко. В районе Сретенской полицейской части. Километра три. На лошадке минут за пятнадцать-двадцать доедем.
Сретенка и прилегающие районы сейчас — ни разу не фешенебельные. Ночлежки, дешевые номера, бордели — от буквально копеечных до неимоверно дорогих. Наши клиенты, короче. На втором месте после Хитровки, пожалуй. Ездим часто.
Приехали. Даже снаружи дорого-богато. Городовой стоит неподалеку, бдит. А как же, бордель не из дешевых, нищие студенты в такие не ходят. За такой красивой дверью рублей по пять за визит берут, а то и больше. И публика соответствующая.
Открыл швейцар, который здесь и за вышибалу, наверное. Поменьше моего чухонца, но не очень.
— Прошу, — пробасил он и распахнул дверь пошире.
Внутри тихо и спокойно, никаких полуголых девиц и пьяных компаний. Нет, что бордель, сразу понятно — и шторы бархатные красные, и шнуры на них золотые, и лепнина с позолотой, и картинки фривольные на стенах. А главное — запах какой-то специфический.
Впрочем, раздумывать о природе бордельного аромата мне не дали — выскочила умеренно встревоженная дама лет сорока пяти, в закрытом синем шелковом платье, и единственной ниткой жемчуга на шее. Что примечательно, на пальцах ни колец, ни перстней.
— Прошу за мной, — без лишних прелюдий сказала она и, не оглядываясь, пошла по лестнице на второй этаж.
— Носилки брать? — спросил Урхо, явно чувствующий себя здесь не в своей тарелке, а потому постоянно озирающийся по сторонам.
— Зачем? Сейчас всё узнаем.
Мы пошли за провожатой, которая уверенно открыла дверь по левой стороне. Ого, комната метров двадцать пять, не меньше. Кровать в стиле «сексодром», шелковое белье, зеркала во весь рост, тяжелые шторы на окнах, такие же как и внизу.
Наш клиент лежал на кровати. Пожилой, точно за шестьдесят. Волосы седые, лысина была скрыта зачесанными с затылка прядями, сейчас несколько растрепанными. Их одежды — один носок на подвязке. Но пах слегка прикрыт простыней.
— И зачем нас вызывали? — поинтересовался я, оттянув верхнее веко и посмотрев на ожидаемо расширенный зрачок. — Он остывать скоро начнет.
— Так когда звонили, живой был, — ответила дама. — Девочка прибежала, говорит, в судорогах дергается.
— Он у вас кокаину вынюхал килограмм, наверное, — показал я на припудренные ноздри. — Вот сердце такой гонки и не выдержало. Или барышня его загоняла хлыстом.
Орудие БДСМ-забав лежало рядышком. Ценник тут, может, и вся двадцатка, такие фокусы стоят намного дороже, чем обычный перепихон. Я перевернул труп. Ага, спина исполосована. Какие тут затейники, однако…
— И что же теперь?
— Интересная вы, хозяйка. Первый раз, что ли? Таким делом занимаетесь, а вопросы задаете. Городовой у вас прикормленный, перед дверью торчит. Пусть вызывает своих, в морг отвезут, а там уже будут выяснять, кто он и откуда. Карманы ведь проверили уже? Есть документы?
— Девочку для опроса звать?
— В полиции займутся, — отмахнулся я.
Глава 23
Смерть до прибытия — один из самых козырных вызовов на скорой в будущем. Потому что делать ничего не надо, а очередь прошла. Можно спокойно сесть и попить чайку. По старой памяти заехали в Сретенскую полицейскую часть, позвонил оттуда диспетчерам. Пользоваться телефоном в вертепе не захотел. А так — что напрасно подвижный состав гонять туда-назад без толку?
Оказалось, что не напрасно. В Алексеевскую слободу, что-то с родильницей случилось. Ох, не люблю я эти акушерские штучки! Не лежит у меня к ним душа. Мне бы по старинке, как привык — полостные операции. Тут я в своей стихии. Как говорится, столько не выпить, чтобы не смог. Если я что больше в хирургии не люблю, чем акушерство, так это фигня с сосудами. Смогу, но не хочу. Когда после удаления основной ветви начинается кажущийся бесконечным гемор по мобилизации и выкручиванию мелких ветвей… Как вспомнишь, так и вздрогнешь. Да и нет даже завалящего гепарина, и исследовать систему свертываемости крови можно только во сне. Или в мечтах. Так что заниматься сейчас венами нижних конечностей — просто не хочу. В ближайшие лет десять, или больше, ничего такого в нашей больнице не будет. Разве что кто из последователей решит этим заняться самостоятельно.
Алексеевская слобода — место жительства купчин средней руки. Героев пьес Островского и книг Ивана Шмелева. Встречал нас приказчик — лет пятидесяти, среднего роста, с совершенно обычной внешностью, в полотняной поддевке и сапогах в гармошку. На такого посмотришь — и забудешь сразу. Но не мельтешил, не лебезил. Поздоровался, причем кивком обычным, сказал: «Идите за мной». Следующим этапом оказался хозяин. Внешне — родной брат приказчику, типаж совсем не тот, что в «Славянском базаре», куражась, мажут официантов горчицей. Он, может, в ресторане ни разу в жизни и не был.
Впрочем, и от этого мы ничего не узнали. Махнул рукой, что у баб что-то там случилось. И нас повела на женскую половину дама, лица которой мы не видели, только сгорбленную спину. И лишь парой проходных комнат спустя мы узнали, зачем мы здесь.
— Грудница у невестки, — коротко сообщила ожидавшая нас пожилая женщина в темно-зеленом платье с неимоверно широкой юбкой и накинутой сверху цветастой шалью. — Криком кричит, охрипла уж совсем.
Родильница и не кричала уже — только стонала. Запах гноя крепко укоренился в воздухе. Чует мое сердце, сейчас вернемся на станцию, с больной.
Я протер руки спиртом, и послал фельдшера ставить термометр и измерять давление.
— Окна откройте, пожалуйста, — попросил я. — И показывайте, что тут у вас.
Да уж… Сама родильница соответствовала купеческим стандартам красоты на все сто. Самых худощавых из них потом выразительно изображал художник Кустодиев. Грудь у нее тоже была соответствующих размеров — натуральный доильный аппарат. После родов, вполне естественно, увеличилась. А так как воспалилась, то масштабы были совсем уж гигантские. Тут сцеживать даже пытаться не стоит — под это дело надо человека три с очень крепкими руками. Это по нижней планке. Так что застой, закупорка протоков, воспаление, сначала простое, потом гнойное. Это еще повезло, что только одна железа, левая, правая в более-менее пристойном состоянии.
— Тридцать девять и две, — доложил Пеккала данные термометрии.
— А что думать? Грузим на носилки, в больницу поедем. Операцию делать надо.
— Куда? — спросила хозяйка.
Судя по скудности эмоций, вряд ли невестка была ее любимицей. Или устала уже.
— К нам, на Большую Молчановку. Можете привезти ей вещи потом, переодеться. И желательно кого-нибудь, чтобы сцеживаться помогал, тоже пусть приходит. С сильными руками.
— А как же Сонечка? Дитятко мое? — наконец-то подала голос больная. Даже стонать перестала. — Я без нее никуда! Дома останусь!
— Помрешь, дура! — заткнула излияния чувств свекровь. — Кормилицу найдем.
Молодец, хорошо у нее получилось. Уважаю настоящего мастера. Хотя в таком состоянии… Я бы пока ставок на благоприятный исход не делал. Гнойное воспаление, интоксикация, сепсис… И антибиотиков у нас все еще нет. Дела с плесенями идут ни шатко, ни валко, продуктивного варианта мы так пока и не нашли. Зато завели на заднем дворе «звероферму». Заражать кроликов разной бякой и пробовать, пробовать до морковного заговенья разные штаммы. По фэншую полагается потом тестировать на обезьянках, но где мы их тут возьмем?
