Мир и нир - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
Я едва не задохнулся от счастья.
Только после этого она потащила меня скорее в спальню. Но не на ложе, а увидеть сына, которого колыхала ма. В голове это отложилось сумбурно, калейдоскопом.
Вместо благодарности, что загодя прислал Нирага с письмом, получил кучу упрёков, что не писал чаще (будто в Кирахе есть e-mail), что не приехал раньше… И был тут же прощён, раз всё же приехал – целый и невредимый. Только оголодавший.
Потом был папа, желавший утащить меня на стеклозаводик и взахлёб рассказать, как много ему удалось, пока я прохлаждался и развлекался. Его оттёрли и зашикали обе женщины. Спасибо, что не отхлестали какашной пелёнкой.
Выдержав бурю радости, честно – очень приятную, был подвергнут пыткой едой. Специально никто не готовил, я же не прислал эсемеску, что еду, зато количество… За полгода отъелся.
– Где же Бобик? – спросил отец, вращая обглоданной свиной костью, традиционным собачьим трофеем на один зуб.
– У Нимирха. Стережёт Бурёнку и остальных из Кираха.
На секунду все замолчали.
– Значит, ты скоро отправишься за ними? – первой рискнула спросить ма.
Именно это она должна была сказать, хоть режь. Нет бы промолчать и не портить вечер вместе. Её прямота порой бесит.
– Завтра. Отмечусь во дворце, собираю людей – и домой. Через портал Веруна они не пройдут. Тем более кхары и собака.
– То есть тебя не будет… столько дней? – всхлипнула Мюи.
– Зато потом никуда не собираюсь. Велосипед не поломала?
Её личико перекосила гримаса. Ещё бы, думает не о жене и сыне, а о велике!
– У него колёса сдуты!
Потом поняла, что шучу, заулыбалась.
Хорошо быть там, где тебя понимают.
Утром владеть моим вниманием пришла очередь папы и Саи. Начал со столпа экономики Кираха – самогоноварения. Здесь мои потрудились на славу – я бы сам так не смог.
Во-первых, дрожжи. Их много. И рожь собрана хорошо, и пшеница. С дрожжами выход нира увеличится в сколько-то раз…
– Полагаю, что не менее чем вдвое, – прикинула Сая. – Я ещё не считала выход на больших объёмах. Созревание браги намного быстрее. Яблочный сидр бродит на загляденье. Ничего не скисло, как в прошлый год.
В этот момент я чувствовал себя гениальным менеджером. Свалил на пять месяцев на войнушку – без меня правильно назначенные люди справились на отлично.
Во-вторых, в ход пошла сладкая свекольная патока, заменяющая сахар. Очень дешёвая, простая и чертовски эффективная вещь. Сладкие женские ликёры и настойки теперь делать куда проще, чем раньше, когда был ограничен мёдом.
Отец тоже не подкачал. Выполнив один королевский заказ, получил десятки, несмотря на военную пору. Оконное стекло стало прозрачным, как в том мире. С бутылками тоже неплохо. Научился делать их один в один каждого вида. Ровные, сужающиеся кверху, пузатые… И купцы начали брать бутилированный нир всё охотнее. Тысяче бутылок в одной партии можно не удивляться.
– Пап? А что с зеркалами? – спросил я, рассматривая новую бутылку, четырёхгранную, как от молдавского коньяка «Квинт». Понимал, что наглею. Всё равно, что если бы папа смастерил в средневековых условиях действующий автомобиль, а я бы доколупался: ну а «Мерседес» – слабо?
– Проблема в амальгаме, – признался он. – Конечно, могу сделать зеркало на стекле, куда лучшем, чем в вашей с Мюи спальне. Но вот отражающий слой…
– Понятно. Пробуй, – я стряхнул с себя маску строгого инспектирующего начальника и обнял его за плечи. – Ты всё очень здорово делаешь, па! Превзошёл мои ожидания. Честно! Я тобой горжусь.
Стоило вернуться домой хотя бы ради того, чтоб увидеть, как он расцвёл. Годами корпел в гараже, огребая только упрёки ма и подколки соседей. Творческой личности одобрение нужно как воздух!
Наконец, получил от мамы подробный финотчёт. Хоть налоги уплачены вперёд оконной сделкой, баланс таков, что могли бы оплатить их живым серебром дважды. При том, что основной капитал не лежит без дела. Дины вложены в рожь, пшеницу, уголь, свеклу, железо, дрожжи, мёд. Серебрушки, полученные от Каруха за долю в грабеже, погоды не сделали. А ещё в бренстве Нимирха пасутся девять десятков голов каросских кхаров, тоже очень не мелкая ценность.
Что-то я упустил в этом списке ништяков… Точно – мёд.
– Мама! Когда липы цвели, ульи ставили?
– Странная прихоть, сын. Но раз ты просил…
Конечно – просил. Сто пятьсот раз. И столько же раз объяснял – надо ради божественной пиявки. Но – «прихоть». У мамы на всё своё видение. Это не лечится.
Короче, дело к ночи. Вторые уже сутки начались, думал идти к роще Веруна на телепорт, чтоб спозаранку скакать в королевский дворец.
Но не факт, что именно завтра с утра там произойдёт что-то важное. Подковёрные игры длятся неделями и месяцами. Короче. Я взял смартфон, заряженный от яблок, и пошёл к специально вырытому сухому колодцу, укрытому крышей от дождя, с лестницей внутри. В правой – телефон, включённый фонариком. В левой – баночка с подношением.
Божественное явление случилось минут через двадцать. Не сомневаюсь, у Подгруна нечто вроде подземного нюха. Во всяком случае, липовый мёд он чует, где бы ни находился.
Присосался к банке как Леонид Ильич к губам Ясира Арафата в старой советской кинохронике. Чмокнул зубастыми лепестками-челюстями и прошёлся ещё – вдруг капелька осталась.
Надо его с мамой познакомить. Она очень любит, когда её угощение вылизывают до крошки. Правда, увидев худобу подземного бога, прописала бы ему свою диету и была бы неумолима: ешь! Хрен бы отмазался.
– Давно не приходил, – заметил Подгрун. Не наехал, а так – обратил внимание.
– Мой король призвал меня на войну. Далеко.
– И что?
– Я убил короля. Сначала своего. Потом вражеского. Вот война и кончилась.
Даже для червя это было слишком.
– Никогда не понимал вас, людей. Если бы вы, разрубленные пополам, превращались в двух молодых и росли, войны шли бы на пользу.
– Мы – не дождевые черви. Размножаемся в трудных родах, убиваем друг дружку безвозвратно. А потом сами себе не можем объяснить – зачем. Слушай! А ты клады поможешь найти?
– Клады?
– Да. Тайные места, где другие люди спрятали серебро или что-то другое ценное.
– Мёд ещё есть?
– Достану! – не стал уточнять, что мог принести раз в десять больше. Нефиг баловать.
– Придёшь в следующий раз с мёдом, покажу тебе клад.
Он ввинтился в земляную стену, ставшую однородной в свете телефонного фонарика. А стена в двух локтях от этого места начала мерцать с едва
