Проклятый Лекарь. Том 8 - Виктор Молотов

— Повторяйте за мной, — сказал я, беря ее руку в свою.

Кровь смешалась. Теплое с теплым, жидкое с жидким, жизнь с жизнью. Древний символ — кровное братство, но извращенное. Не равные становятся братьями, а раб присягает господину.

— Кровью клянусь и Живой свидетельствую, — начал я. Голос стал глубже, резонанс изменился. Магия откликалась на ритуал. — Хранить тайны доверившего, не предать ни словом, ни делом, ни мыслью. Да будет молчание моим щитом, а верность — мечом. И если нарушу клятву, да поглотит меня тьма и да иссохнет моя Жива.

Лилия старательно все повторила до одного момента:

— И если нарушу… — она запнулась. — Это обязательно? Про поглощение и иссыхание?

— Обязательно. Это ключевая фраза. Без нее клятва не работает.

— И если нарушу клятву, да поглотит меня тьма и да иссохнет моя Жива, — выговорила она быстро, словно боясь передумать.

Начал плести заклинание.

Некромантическая энергия потекла через наши соединенные руки — холодная, темная, вязкая. Как жидкий азот, только магический. С привкусом могильной земли и запахом тления.

Лилия вздрогнула, попыталась отдернуть руку, но я держал крепко.

Слова слетали с губ. Язык Первых Некромантов, тех, кто заключил первый договор со Смертью. Тех, кто отказался от света ради власти над тьмой.

Между нашими ладонями вспыхнула искра — черная с фиолетовыми прожилками. Не горячая, а ледяная. Лилия ахнула, дернулась, но было уже поздно.

Искра проникла в рану, растеклась по венам. Я видел некромантическим зрением, как темная энергия расходится по ее телу. Поднимается по руке, через плечо, к сердцу. Оплетает сердечную мышцу черными нитями. Поднимается выше, к мозгу. Проникает в речевой центр, в центр принятия решений.

— Готово, — отпустил ее руку. — Клятва принята и скреплена. Отныне и до смерти.

Лилия пошатнулась, схватилась за стол. Лицо побелело еще сильнее, теперь оно было как мел:

— Я… я чувствую это. Как будто что-то холодное свернулось внутри. Как змея. Или червь. Что-то чужое. Что-то, что следит.

— Это магия клятвы. Теперь вы физически не сможете предать. Попытаетесь рассказать о моих тайнах — язык онемеет, превратится в кусок мяса. Попытаетесь написать — рука откажет, пальцы скрючатся. Попытаетесь намекнуть — мозг откажется формировать мысли, впадете в ступор.

— А если под пытками? Если будут ломать кости, вырывать ногти?

— То же самое. Плюс болевой шок, который вырубит вас быстрее, чем успеете что-то сказать. Клятва защищает информацию любой ценой. Даже ценой вашей жизни.

— Жестоко, — пробормотала она, разглядывая ладонь.

— Практично, — поправил я. — Защищает и меня, и вас. Мертвые не выдают секретов. По крайней мере, живым.

Хотя это не совсем правда. Мертвые отлично выдают секреты, если знаешь, как спрашивать. Пытать труп бессмысленно, но допросить дух — совсем другое дело. Но ей об этом знать необязательно. Пусть думает, что смерть — это конец. Так спокойнее.

— Рана, — Лилия посмотрела на ладонь. Кровь уже сворачивалась, но надо было позаботиться о надрезе. — Нужно обработать. Антисептик, повязка. Может, антибиотик для профилактики.

— Не нужно. Смотрите внимательно.

Рана уже затягивалась. Края сближались, как в ускоренной съемке. Некромантическая энергия ускоряла регенерацию — побочный эффект ритуала. Через минуту останется только тонкий белый шрам. Память о клятве.

— Невероятно, — прошептала она, наблюдая за заживлением. — Это часть некромантии? Ускоренная регенерация?

— Малая часть. Некромантия — это не только смерть, как думают обыватели. Это управление границей между жизнью и смертью. Балансирование на грани. Жизнь и смерть — две стороны одной монеты. Некромант может толкнуть монету в любую сторону.

В дверь постучали. Три коротких стука, пауза, еще два — условный сигнал Кирилла. Паранойя? Нет, просто разумная предосторожность. В здании полно ушей и глаз.

— Войдите, — крикнул я.

Кирилл заглянул в кабинет. Выглядел он усталым, но довольным. Рубашка помята, на щеке след от чужой ладони — кто-то из санитаров сопротивлялся? Или Зайцев попытался вырваться?

— Святослав Игоревич, Зайцева разместили в изоляторе. Палата с мягкими стенами, решетки на окнах, дверь запирается снаружи. Дали полную дозу галоперидола — двадцать миллиграммов внутримышечно, плюс диазепам десять миллиграммов для седации. Он в глубоком медикаментозном сне. Медсестра говорит, проспит минимум двенадцать часов. Может, больше.

— Хорошо. Потом переведут на поддерживающую терапию. Пять миллиграммов галоперидола два раза в день. Пусть посидит недельку-другую, подумает о своих грехах. Если вообще сможет думать под нейролептиками.

— А что потом? — спросил Кирилл. — Отпустим? Или держать будем вечно?

— Посмотрим. Зависит от его поведения. Может, память сотрем — есть препараты, вызывающие ретроградную амнезию. Может, в государственную психиатрическую больницу отправим — там его долго продержат. Возможно, Орден сам за ним придет — тогда наши проблемы решатся сами собой.

Кирилл кивнул, принимая жестокую практичность. Парень быстро учится, в нашем мире сантименты — непозволительная роскошь. Добро должно быть с кулаками. И с ядом в кармане.

Я повернулся к Лилии:

— Как только граф Бестужев назначит нового главврача, немедленно вызовите меня. Я должен буду его проинструктировать. И проверить на вшивость. Не хочу повторения истории с паразитами и предателями.

— Конечно, — кивнула она деловито. — И… Святослав Игоревич?

— Да?

— Я хотела еще раз поблагодарить. За всё. Вы спасли не только клинику, но и всех пациентов. И меня лично. Я в неоплатном долгу.

— Это моя работа, — пожал плечами. — Спасать жизни.

Даже когда не хочется. Особенно когда не хочется.

Потому что проклятие не оставляет выбора. Спасай или умри. Простая формула выживания.

Вышли из кабинета. Лилия осталась — сказала, нужно разобрать бумаги Зайцева, проверить финансовые документы, убедиться, что он не натворил еще бед. Не украл ли денег, не заключил ли сомнительных контрактов.

Мы шли по коридору к выходу. Вечерняя клиника выглядела сонной, умиротворенной. Большинство пациентов уже спали — снотворное в капельницах делало свое дело. Медсестры дежурной смены сидели на постах, попивая чай из термосов. Санитарки мыли полы, двигаясь медленно, экономя силы — впереди долгая ночь.

Эффект паразита полностью исчез. Никакой эйфории, никакого ложного счастья, никаких чудесных исцелений. Обычная больница с обычными больными людьми. С их обычными болями, страхами, надеждами.

Так даже лучше. Честнее. Болезнь есть болезнь. Боль есть боль. Не нужно притворяться, что всё хорошо.

— А что это с ней было? — спросил Кирилл, когда мы вышли на улицу. Вечерний воздух был прохладным, свежим после спертой больничной атмосферы. — Лилия Павловна какая-то расстроенная выглядела. И покрасневшая. И блузка неровно застегнута — третья пуговица не в ту петлю. Вы ее отчитали за что-то?

Я усмехнулся. Парень наблюдательный, это хорошо. Но наивный, это поправимо:

— Женское. Подрастешь, поймешь.