Столичный доктор. Том V - Алексей Викторович Вязовский
Согнали на утро всех свободных от вызовов. Работающая смена тоже присутствовала, готовая рвануть в бой по первому сигналу. А много народу собралось. Если считать и конюхов с санитарами — почти сотня. Чтобы не создавать трудности с доступом кислорода, распахнули настежь все окна.
Народ прекратил гул в сразу, как мы с Моровским вошли в зал. И я приступил, не дожидаясь, когда главврач сядет на свое место.
— У нас произошло очень печальное событие. Погиб наш коллега, врач Винокуров Александр Николаевич, заведующий второй подстанцией. Вечная ему память, — перекрестился я на красный угол и дождался, когда мой жест повторят все собравшиеся. — К сожалению, смерть хорошего человека оказалась связана с революционерами. Дома у покойного обнаружена целая библиотека подрывной литературы, а сам убийца тесно связан с бомбистами.
Бомбистов у нас не очень любят. По ряду очевидных причин. Ибо народ они не очень аккуратный, попутный ущерб в виде непричастных к этому лиц случается, да и выступать против власти для большинства населения сейчас — совсем не комильфо. Поэтому среди слушателей начались охи и выкрики неодобрения.
— Тише! — вскочил Моровский. — Обсуждать потом будете! Извините, Евгений Александрович.
— Да я, собственно, почти всё. В связи с происшедшим руководству скорой помощи придется осмотреть служебные помещения, нет ли там чего, не относящегося к работе. И я не про самовары и чашки с ложками. Всё найденное сдавать сюда, диспетчеру. Вацлав Адамович, вам слово.
— Приказ по станции Московской скорой помощи. В связи с гибелью заведующего второй подстанцией Винокурова назначить исполнять обязанности врача Лебедева Никиту Егоровича…
Ну и всё, поговорили, разошлись. Не думаю, что улов получится очень большим, но моя совесть будет чувствовать себя спокойнее. Может, хоть один из сотрудников благодаря этому не пострадает. Пусть лучше борются за счастье народное на своем посту.
Я сел рядом с Моровским, подождать, когда все выйдут. Мне как бы спешить некуда, а им работать. Заговорили о Лебедеве, других врачах первого призыва, с которыми начинали всё это. Конюха, мнущего в руках картуз, я заметил поздно. Он остался один, стоял у двери, явно ожидая, когда мы освободимся.
— Вы что-то хотели? Говорите, не стесняйтесь, — я встал и шагнул к нему навстречу.
— Тут такое дело… Вы не серчайте, барин, вот вы сказали про книжечки…
— Зовут вас как?
— Так Васькой, конюхом мы тут…
Несчастный картуз претерпевал массу метаморфоз в его руках. Волнуется.
— Смелее, Василий, не стесняйтесь.
— Так приходил Емелька, по весне еще, аккурат на Чистый четверг, схоронить кой-чего… Я и не смотрел…
— Заплатил? — спросил подошедший Моровский.
— Ну поднес шкалик, как без этого, — смутился конюх. — А потом забрал, другое принес…
— Чем кончилось? — не выдержал я барахтанья в междометиях и мычании.
— Так лежат у меня книжечки, — выдохнул Василий.
— Неси сюда, — скомандовал я. — Не бойся, наказывать не будем.
Через пару минут я смотрел на то, как конюх разворачивает рогожку, в которую была замотана картонная коробка. Нам в таких лекарства привозят, обычная, серовато-коричневая.
Да уж, Емельян на революции женился крепко и всерьез. Листовочки, две пачки, с агитками на уровне «прокламации для чайников, вводный курс», уже мелькавшая у жандармов брошюрка Ульянова про друзей народа, только вторая серия. Я взял, полистал. Да уж, полемика — на уровне розничных торговок жареными семенами подсолнечника однолетнего. Не блистал самый человечный человек в начале творческого пути, философией не заморачивался. И творения организации «Освобождение труда» в полном составе, разложенные как в мнемоническом приеме: Плеханов, Игнатов, Засулич, Дейч, Аксельрод. Попробуй не запомнить. Манифест компартии впридачу. Помню студенческий стишок — как у Маркса в жопе разорвалась клизма, ходит-бродит по Европе призрак коммунизма. Вот это про него.
— Отнести на задний двор и уничтожить, — сказал я, бросив назад в коробку третий том сборника «Социал-демократ». — Даже на растопку ничего не оставлять.
К сжиганию книг я отношусь плохо. Нехорошо это. И не так уж и важно, жгут ли Томаса Манна со Стефаном Цвейгом, или Владимира Сорокина с Баяном Ширяевым. Но тут… Эта коробка может принести кучу неприятностей как отдельному конюху, за символическую плату хранившему макулатуру, так и всей скорой. Да и не книги это, агитки. Примерно как газеты, только сброшюрованные. Придется, конечно, муки совести коньяком заливать, но ничего, если для дела надо, я и это стерплю.
* * *Мне бы из Москвы уехать, чтобы выпутаться из этого фатального водоворота глупых несуразностей, но машина запущена: тут и с геральдической палатой завершить надо, и документы второй день обещают через час подготовить. Сижу, жду, никого не трогаю, после тренировки медитирую. Спрашиваю совета у Вселенной. Ли Хуан намекнул, что если правильно сформулировать запрос — ответ обязательно будет.
Что у нас в планах? Первоочередные задачи? Пенициллин, конечно. Очистка и контроль. Повторные испытания, с более тщательным подбором. Вот зачем включили в исследование умирающего больного? На самом деле, сам виноват. Пустил на самотек, не проинструктировал. Еще дополнительный аргумент за то, чтобы не работать с бухты-барахты, наскоком. Один раз с серой прокатило, так там же просто всё как зубило, испортить невозможно. Ладно, со стрептоцидом тоже. Вот и поверил в необычайную удачливость, мол, неприятности, это не про нас, все взлетает ракетой.
И вдруг — какой-то разговор у входной двери. Первый участник — Вовка, бухтит что-то. В ответ слышу — женский голос, мол, доложи. Меня желает видеть Виктория Августовна. И нет сил в природе, которые ее остановят.
Госпожа Талль ворвалась вихрем.
— Женя, здравствуй! — ворвалась она в кабинет. — Скажи уже своей прислуге, чтобы меня не задерживали! Я так переживала!
— С чем пожаловала? — я встал, аккуратно пожал ей руку, так, самые кончики пальцев. Приличия надо соблюдать.
