Гридень. Начало (СИ) - Старый Денис
Я всегда уважал силу, даже хитрость, если она на войне или для благого дела. Но никода я не терпел манипуляторов, тех, кто подлостью, или какими психологическим уловками проникают в голову человека и копаются там.
И вот сейчас я смотрю на крест и уже улыбка посещает мое лицо. А чем меня могут остановить, если вот прямо сейчас я направлюсь к Илье и сломаю ему челюсть, так смеха ради? Он покажет мне крест? А я должен пасть ниц?
Всегда относился к вере с почтением, как известно, на войне не бывает атеистов. Но вера для меня это… Сакральное, то, чем нельзя манипулировать, что должно быть внутри и помогать, а не разрушать, унижать, убивать. И теперь я понимаю, что та вера, которую насаживает Илья, это только манипуляция для улучшения материального обеспечения манипулятора.
— Развяжи его! — потребовал человек, которого, как я понял, зовут Воисвет и он ратник.
— Ты не будешь здесь приказывать, ратник, тут божье место, — не стушевался Вершила.
— Ты Бога не поминай, нет тут его, — отвечал воин.
Уже ясно, что Воисил из дружины того князя, что прибыл в город, дабы пополнить свое воинство.
— За Бога говори с отцом Ильей. Мне до того дела нет, тут земля вольная. И я не стану развязывать. Принесешь десять гривен серебром, вот тогда и отдам, — Вершила был неуклонен. — Я в праве своем.
— Ты же понимаешь, что более он не будет покладистым, коли раз ударил, ударит и второй. Вона какой у тебя глаз заплывший, — усмехнулся Воисил. — Отдай за две гривны, более у меня и нет и не будет.
— Батагами отхожу, строптивость выбью. А за порушение обета… — Вершила не договорил, был перебит Воисилом.
— Да не тебе он обет давал, не тебе с него и спрашивать! Десяти гривен за него не дам, подумай, и приходи, когда второй глаз затечет! Не брал он у тебя купу под рост, никак не брал. Даже тут, в вольном граде вашем позор сие, жидовство, давать серебро в рост. Еще спросить бы с тебя, где его доброе оружие, кое-быть должно, да кони. Он же половцев побил? На коне приехал? Думай, Вершила! А я, коли было бы время, так круг городской собрал бы, чтобы спрашивать с тебя, — жестко говорил пожилой воин.
Послышались шаги, говорившие выходили из того помещения, где я валялся. Наверняка, это был Воислав, ушедший ни с чем.
И вообще… А десять гривен, это сколько? Память молчит. Нет, я не темный человек, историю учил и делал это добросовестно. Но имею смутное представление о нынешних ценах. Хотя… Была же история, что князь Ярослав Владимирович платил виру за человека и там было восемьдесят гривен за персону. Обидно, если честно, что за меня только десять и то, покупатель сдулся. Впрочем, еще нужно доказать свою значимость.
— Хех, — прилетел удар рядом со мной в стену.
Это, видимо, Вершила так эмоции проявляет. Но не решается, паразит, бить по мне. Надеюсь, что от страха передо мной, а не от того, что не хочет испортить «товар».
В этом времени за все можно откупиться, если я хоть чуточку понял период, куда попал. Убил человека? Сколько там, восемьдесят гривен и дело с концом? А сколько мне нужно будет оплатить, чтобы спалить здесь все, вместе с паразитами, такими, как Вершила? Наверное, дорого. Так что эмоциями не фонтанируем, а думаем.
— Вот же стервь… Жил бы и далее при храме, да обет свой исполнял. И серебро на тебя давали, когда прослушивали историю про половцев и работал зело справно. Нет жа, заговорил, образина! Ешо и око подбил! — причитал Вершила так же удаляясь.
Только я подумал, что этот мужик уже ушел, уже настроился на то, чтобы начать расшатывать веревки, как он, продолжая причитать, как я, оказывается, неблагодарный, вернулся.
— Сие вода святая, токмо сего дня освященная. ставлю у креста. Смотри, шелохнешься, скрынку разольешь, худо будет, что святая вода разлита. Да и сам обжечься можешь, коли бес из нутра полезет. Так что лежи тута, — сказал Вершила и, как я понял, с уверенностью, что нагнал на меня страхов, все-таки ушел.
Вот же гад. И сам же во все это, похоже верит… Мысль я не успел додумать, так как, оказывается я валяюсь в месте повышенной проходимости. В будущем рядом со мной могли бы какой Озон или Валберис открывать, уж больно много людей тут шастает. Только-только под мысли о людских суевериях начал расшатывать, причем небезуспешно, веревку, как еще кто-то пришел.
— Эй, слышишь меня? — прошептал звонкий голос.
Звонкий, но все же мужской голос, продолжал допытываться у меня состоянием. Всегда поражало вот это: «Ты спишь?» Ну если сплю, так не отвечу, а если не сплю и не отвечаю, так иди лесом, с тобой не хотят общаться. Так, нет, будут спрашивать, пока либо не разбудят, либо не получат в ответ грубость.
— Чего тебе? — спросил я, все еще пялясь в стену и рассматривая мох между бревнами, которым, видимо, забивали щели.
Еще раньше удалось грязную тряпку вынуть изо рта. Как бы при этом не опошлить ситуацию, но язык у меня оказался рабочим, при его помощи и вынул кляп. Еще бы минуты три-четыре, так и от веревок избавился. Правда что делать дальше есть только смутные представления. Но из этого состояния, хлева, к котором меня держат, нужно уходить, как, наверняка из города тоже. Эта локация оказалась ко мне не дружелюбной. Если есть люди, которые за меня просят, я о том Воисиле, или как там зовут мужика, голос которого я слышал, то нужно искать встречи с ним. А еще лучше вот прямо сейчас хоть что-то для себя прояснить.
— Ты енто, стало быть не Фомка, а Влад? — прозвучал очередной вопрос.
— Ты, стало быть, переверни меня, кабы разговор состоялся. Не привычно мне быть спиной к мужчинам, стало быть, — подражая стилю общения очередного гостя сказал я.
Меня перевернули и я увидел парнишку. Худощавый, явно не воинственного вида, в рясе. Если называть священников попами, то передо мной был, скорее, «попок», поп на минималках. И был бы он грозного вида, или хотя бы не такой тщедушный, я даже с еще до конца не развязанными руками смог бы огреть гостя хоть в пах, хоть в грудь, тем камнем, который уже успел перетащить и оставить у связанных рук. Кстати, о них!
— Руки! — потребовал я.
— Э, не, мил человек. Сперва уговор, опосля руки, — собеседник замахал в отрицании своими передними конечностями.
Опа, а мы с ним оказывается о чем-то договаривались? А как, на пальцах? Если я обет хранил?
Впрочем, я уже и не нуждался в его услугах. Наверное, слишком был уверен Вершила, что я испугаюсь креста с водой и даже не попытаюсь выпутаться, иначе как этими соображениями я подобные нелепые узлы я не могу объяснить. Бывшие мои путы, уже валялись рядом.
Резко хватаю дьячка за шею, двигаю его к себе, перехватываю руку и беру ее на слом, втыкая голову дьячка в то сено, на котором я только что лежал.
— Где я? Это первый вопрос. Отвечать быстро! — жестко говорил я.
Следовало сверить реальность и новую старую память реципиента.
— Град вольных людей Берлада, что у Дуная, — уже четко отвечал дьячок.
— Кто я? — спросил вновь я и даже сам поморщился.
Этот вопрос звучал ну очень странно. Так можно и статус юродивого заработать. А там и люди шарахаться начнут. Если такие людишки, как Вершила стороной станут обходить, так и хорошо, но мне же нужна социализация. Надолго ли я вот здесь? Не понятно, может это кома, но не столь важно. Важнее иное, нужно быть собой будь все происходящее даже плодом моего воображения. И жить и действовать так, как хотел жить. По справедливости, как я ее понимал.
Мне рассказали, кто я. При этом, парень не стал задавать вопросов про бесов или еще чего, чем, на самом деле, спасал свою жизнь. Начни он тут мне задвигать о том, что в меня бесы вселились, или еще какую ерунду, то мог и…
— Чего хочешь? — спросил я в нетерпении, между тем, не показывая вида, что мне больно от того, что расшатываю веревку.
— Уйти, — дьячок приблизился ко мне еще ближе, заставляя поморщиться. — Обрыдло мне все тут, уйти нужно.
Зубы он не чистил давно… Никогда! Все же привыкли мы, люди из будущего, когда или посторонних запахов нет, или все вокруг благоухает парфюмом. Здесь и сейчас так все «благоухало»… всеми ароматами Франции, той, средневековой, где ночные горшки на голову выливали. Я никогда неженкой не был и на войне какие только ароматы не испробуешь, но сейчас приходилось напрягаться.
