Национальность – одессит - Александр Васильевич Чернобровкин
— Можно отсюда по суше добраться до Москвы и там пересесть на поезд до Одессы? — полюбопытствовал я.
— Конечно. Ходят поезда, скорый и пассажирский, — ответил молодой клерк.
— Не знаете, как долго ехать и сколько стоит билет? — задал я следующий вопрос.
— На скором поезде доберетесь за тринадцать дней, четыре часа и двадцать минут. Билет первого класса стоит двести семьдесят два рубля шестьдесят пять копеек. На пассажирском — за шестнадцать суток, четырнадцать часов и девятнадцать минут. Билет третьего класса на нем стоит шестьдесят четыре рубля двадцать копеек. У вас как раз хватит денег на него, — четко доложил пожилой клерк, видимо, тоже подумывавший о бегстве из Порт-Артура.
У меня и на первый класс хватит, но остальное серебро решил не менять пока. Уж слишком обрадовались оба клерка, увидев его. Наверное, на черном рынке, а такой всегда есть в любом приличном китайском населенном пункте, этот металл ценится дороже.
Полицейский участок находился через квартал от банка. Если бы не вывеска с двуглавым гербом Российской империи, я бы прошел мимо. Почему-то казалось, что перед входом должен торчать городовой при полном параде, с саблей на боку. Не было постового и за дверью. Дальше по коридору справа находилась дежурная комната с большим окном из шести стекол в два ряда в темно-зеленой деревянной раме, и в нижнем среднем была форточка, закрытая изнутри. В помещении сидел за узким столом пухлый мужчина с роскошными усами, загнутые вверх метелки которых, казалось, щекотали мочки ушей, и сонным взглядом смотрел на меня. На нем была белая рубаха, и зелено-желтые подтяжки поддерживали темные штаны. Темно-зеленый китель был перекинут через спинку соседнего стула. На столе лежала темно-зеленая кепка с бронзовой кокардой в виде двуглавого орла и черный револьвер в темно-коричневой кобуре.
— По какому вопросу, господин хороший? — с легкой иронией спросил полицейский, открыв «кормушку».
— Зарегистрироваться и паспорт восстановить. Мой утонул вместе с пароходом, на котором я работал штурманом. Наскочили на мину, — дотронувшись до шишки на лбу, чтобы стало понятно, где обзавелся ею, ответил я.
— Столько народу мрёт от этих мин! Каждый день регистрируем! — пожаловался полицейский, после чего сказал: — Пройдите к провинциальному секретарю, пока он не ушел. Третья дверь слева.
— А куда все подевались? — полюбопытствовал я, логично предположив, что в таких заведениях не должно быть так пусто и нижние чины так нарушать форму одежды.
— Обеспечивают порядок на вокзале. Наместник адмирал Алексеев сегодня уезжает, — проинформировал он.
Я постучал в массивную дубовую дверь, третью слева, услышал невнятное «Войдите» и открыл ее. Внутри сидел сухощавый мужчина лет двадцати шести и уже с приличной лысиной и подслеповатыми глазами, и тонкими короткими редкими усиками, причем волосины торчали порознь, как иголки у ежика. Он дожевывал что-то, спрятав остальное в ящик стола, который как раз закрывал, когда я зашел. Этот был в кителе с серыми погонами с красной продольной полоской посередине, на которой располагалась звездочка из желтого металла. В СССР такие погоны носили младшие лейтенанты, самому приходилось, когда забрали на переподготовку в Кронштадт, только у морских офицеров цвета были другие.
Я поздоровался и сразу выложил причину визита, коротко описав свои мытарства. Неудобно было отнимать время у голодного человека.
Он слушал меня с таким видом, будто старался припомнить, где встречал ранее, а потом сказал:
— Странно вы как-то говорите. Вроде бы по-русски, а не сразу понимаешь.
Что тут странного⁈ Мне нужно время, чтобы перейти на нынешний русский язык. Как и любой другой, он постоянно меняется. С начала восемнадцатого века, когда я говорил на нем много, до двадцатого изменится смысл некоторых слов, иногда на прямо противоположный, как в случае с прелестью и заразой, которые поменяются местами. Да и за время моей первой жизни, довольно короткой по историческим меркам, в предложении «Мальчик в клубе склеил модель» неизменным останется только смысл предлога.
— Вы кто будете по национальности? — поинтересовался провинциальный секретарь.
— Одессит, — ответил я в шутку.
— А-а, слышал о вашем городе! Один мой знакомый был там по делам служебным, рассказывал, что простолюдины говорят на такой тарабарщине, что не сразу поймешь, — сказал он, после чего перешел к делу: — Вы можете получить полугодичный вид на жительство в канцелярии градоначальника и с ним вернуться домой по суше.
— Мне бы хотелось устроиться на какой-нибудь пароход и заработать, пока буду добираться домой, — высказал я пожелание.
— Тогда вам придется написать прошение на имя их высокоблагородия полицмейстера Вершинина Павла Антоновича, заполнить анкету и купить две марки по восемьдесят копеек каждая. Вас проверят, и в случае положительного решения вопроса получите свидетельство, дающее право обратиться в канцелярию градоначальника. Приложите фотографический портрет и заплатите десять рублей за бланк, и через несколько дней вам выдадут таможенный паспорт, — рассказал он.
Чем отличается таможенный паспорт от заграничного, я понятия не имел, но, если по нему можно выехать заграницу, сойдет и такой. Мне нужен хоть какой-нибудь документ, дающий возможность легализоваться в Российской империи. Еще при советской власти я усвоил поговорку «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек». К началу двадцать первого века она станет злободневной во всем мире. В неразберихе военного Порт-Артура, как мне кажется, это сделать проще.
— Сколько времени займет это всё? — поинтересовался я.
— У нас день-два и в канцелярии управлялись раньше за столько же, но сейчасу них много работы: война-с, — многозначительно ответил он.
Что ж, придется подождать.
— Ваше благородие, я не уверен, что смогу правильно написать прошение и заполнить анкеты. Не подскажите, кому можно поручить это и сколько будет стоить? — попросил я, потому что сильно сомневался, что справлюсь с нынешней орфографией, этими ятями, фитами, ижицами и твердыми знаками в конце.
— Конечно, можно. Вам его напишут за рубль. Оставьте деньги, я передам тому, кто этим занимается, — предложил он.
Значит, напишет сам. Это я и хотел узнать, после чего положил на стол зеленовато-красную невыразительную купюру в три рубля:
— Это за марки и помощь.
Ловко цапнув кредитный билет, провинциальный секретарь искренне произнес:
— Благодарствую!
Видимо, не избалован взятками.
— А нет ли здесь людей, которые бы от моего имени получили у вас справку и подали документы в канцелярию градоначальника? Само собой, не бесплатно. Я бы заплатил такому человеку десять рублей, — закинул
