Небо на ладони - Владимир Владиславович Малыгин
И во время полёта постоянно осматриваю местность под нами, подыскиваю подходящие посадочные площадки. Так, на всякий случай. Оно и спокойнее, и надёжнее. В районе ипподрома я как бы уже всё изучил, могу с закрытыми глазами самолёт посадить при отказе двигателя, а вот в городе…
Короче, мысли такие от себя гоню, но при всём при том площадки для аварийной посадки нужно знать!
Набираю высоту, разворачиваюсь на сто восемьдесят и беру визуальное направление на устье Чёрной речки. Проходим над Невкой и Александр Карлович начинает готовить плакатики к сбросу. Ножиком режет бечеву на плотно упакованной первой пачке.
Пачка тяжёлая, приходится держать её на коленях и выбрасывать в приоткрытую дверку порциями. Сколько получится ухватить, столько и полетит за борт.
Самолёт идёт ровно, не болтается, нет никакой турбулентности. И даже над речкой не тряхнуло. Потому что до полудня ещё далеко, и воздух только-только начинает прогреваться. Слева в боковое стекло кабины заглядывает жгучее солнце и заставляет щуриться. Жарко. И уже далеко справа, над заливом, начинает образовываться первая кучёвка. Облака пока небольшие, круглые и похожие на куски белоснежной ваты. Хотя, здесь такой ваты нет, она в аптеках серая, как будто не отбеленная. Это я недавно узнал, когда к перелёту готовился и аптечку собирал.
Скоро внизу станет совсем жарко, начнётся активное испарение влаги, и облака эти заклубятся причудливыми изменчивыми формами, пойдут в рост, вымахают на много километров в высоту. Интересное зрелище, я вам скажу! Особенно, когда верхушка сверкает в солнечных лучах ослепительной белизной.
Потом эти облака разрастутся ещё больше, набухнут, наберут влаги и посереют в нижней их части. И тогда уже точно станут похожими на местную вату. Могут при благоприятных условиях разрастись ещё больше и превратиться в мощно-кучевые и даже в грозовые, свинцово-чёрные, опасные молниевыми разрядами и повышенной турбулентностью вокруг них. От таких лучше держаться подальше.
А пока они радуют глаз своей белизной и мультяшным видом, и смотреть на них просто одно удовольствие! И мы летим в прозрачном воздухе, под нами проплывают кварталы Петроградки, чётко впереди высится указательным створом шпиль Петропавловки, который я на этот раз обхожу стороной. Недалеко, потому что здесь нам предстоит начинать разбрасывать плакатики.
Дальше Нева, Зимний и Адмиралтейство. Паньшин торопливо потрошит вторую пачку бумаги, а я очень пологим и плавным левым доворотиком выхожу на Невский. И вообще стараюсь не допускать резких маневрирований, потому что правая дверка у нас приоткрыта. Мало ли? Александр Карлович хоть и пристёгнут, но чего только в жизни не случается…
С Невского на Смольный, девиц-воспитанниц тоже нужно интересным зрелищем порадовать, оттуда на Лавру и Сенную площадь. Фонтанка остаётся слева, а я разворачиваюсь как раз за Никольским собором и иду между Мойкой и каналом. На траверзе Исаакия блинчиком разворачиваюсь на Адмиралтейство, оставляя Собор по левую руку. И повсюду за нами стелется шлейф из разрисованных плакатиков. Вниз не смотрю, не до того мне. Слишком тяжкая работа, визуально держать горизонт и скорость на одной и той же высоте. Только отмечаю нужные курсовые ориентиры и стараюсь выполнить задуманный и согласованный с организаторами маршрут. Они меня уверяли, что власти согласились на мой пролёт над центром. И даже не возражали против разбрасывания листков бумаги. Поэтому лечу спокойно и ни о чём плохом не думаю. Да краем глаза всё время контролирую Александра Карловича, чтобы он, не дай Бог, в проём на выпал. Мало ли…
Ну, об этом я уже упоминал и кажется, точно такими же словами. Ну и что, что повторяюсь? Авиация, она вообще новое не особо любит. Лучше по старинке, по сапогу, как мы сейчас. Надёжнее как-то…
Адмиралтейство остаётся по левую руку, и мы уже почти его прошли, как вдруг прямо передо мной древесина козырька щепится острыми лохмотьями! Паньшин же ничего этого не замечает, он упорно продолжает выбрасывать в дверную щель остатки плакатиков, в кабине гуляет сильный сквозняк, воздух шумит, поэтому ничего не слышно. Щепа попадает в глаза, и я на мгновение слепну от сильной рези и боли. Слёзы текут ручьём!
Левой рукой осторожно проверяю глаза, промаргиваюсь. Больно, конечно, то ли стружка, то ли крошки не хотят вылетать из-под век, но и пусть с ними. Главное, что зрение в порядке, и я кое-как, но вижу! И вдвойне отлично, что рука на ручке управления не дрогнула, что самолёт так и идёт по прямой и никуда не валится. А на крыле между тем появляется ещё одна пробоина, и я понимаю, что по нам стреляют!
Тут же правую педаль до упора в пол, газ на максимальные обороты! Ручку чуть от себя, газ на холостые, и самолёт уходит в скольжение на правое крыло. И снижается, снижается…
Но и этого оказывается мало! Тут же следуют несколько сильных ударов по корпусу. Кто же там такой меткий?
Аппарат вздрагивает, дрожь пробегает по корпусу, отдаётся в ручке, всхлипывает мотор, из-под капота выбивается пар и окутывает кабину белым облаком. И, как будто уже сделанного мало, сдавленно вскрикивает Александр Карлович, и его безвольное тело обвисает на ремнях. Над его головой красными брызгами окрашивается потолок кабины. Перехватываю ручку левой рукой и правой трясу его за плечо и делаю только хуже — тело тут же заваливается на левый бок. Дальше ремни не пускают. Тут же достаётся и мне. Правый бок обжигает сильным ударом, рука немеет и теряет всякую подвижность. От боли темнеет в глазах, но сознание не теряю. Нева и Зимний остаются чуть слева, а впереди и почти подо мной Дворцовая площадь. Высоковато, но и деваться мне некуда, нужно как-то садиться. Мотор сдыхает окончательно, но и пар пропадает. Ручку от себя и мы падаем, падаем вниз…
Глава 15
Сиденье подо мной становится скользким, как мыло. И горячим. Кровь обжигает, струится по боку. А я начинаю медленно, но уверенно сползать вниз, наваливаться грудью на переднюю панель. Привязные ремни удерживают от окончательного сползания с сиденья. Вижу перед собой грустного золотого ангела с крестом в руке, и в затуманенном от сильной боли и кровопотери сознании уже видятся яркие картинки райских кущ. И этот ангел меня уже встречает. Даже рукой манит, вроде бы как подзывает к себе — «пора, брат, пора»…
«Бред сивой кобылы! Рано мне ещё к тебе!» — вспышка ярости разгоняет сумерки в моей голове, и я уже не ангел, и Александровскую колонну во всей её красе наблюдаю перед собой. И если тотчас
