Ворота богини Иштар - Александр Васильевич Чернобровкин
Еще один удар — и сотрапезник Белшаррушура, сидевший слева от него и с кумарной ухмылкой наблюдавший за избиением пирующих, остался без головы, которая прокатилась, подпрыгивая по столу и упала на край пьедестала, а потом на пол у столов для пирующих более низкого ранга. Четвертый холуй куда-то исчез.
Поскольку избиение безоружных подходило к концу, я вернулся к тому, что всего несколько минут назад считалось соправителем Вавилонской империи, выдернул из ушей длинные золотые серьги с сердоликами, снял с рук по два широких решетчатых золотых браслета и еще пару массивных с ног. На последних были расположены по кругу в верхнем ряду овальные сердолики, а в нижнем — лазуриты. С пальцев обеих рук снял пять толстых перстней: четыре с красно-коричнево-желтым нильским камнем, как здесь называют египетскую яшму, и пятый — печатка с львом и именем владельца, Лев оказался плюшевым.
50
Как рассказал Белшуна, караула возле ворот богини Иштар не было. Его предупреждали, что с ними поработают жрецы, но результат переговоров не знал, поэтому обрадовался. Ворота открыли, опустили подъемный мост. На одной из башен развели яркий костер, чтобы был виден на третьей городской стене. Небольшой отряд вышел к развилке у храма бога Сина, чтобы показать кратчайший путь в город. Сопротивление собрался было оказать гарнизон замка возле ворот богини Иштар, но, когда им сообщили, что Белшаррушур убит, передумали. Заперлись и просидели тихо до рассвета. Возможно, еще кто-то погеройствовал бы, дураков всегда хватает, но узнали о смене власти утром, когда на улицах были смешанные патрули из мидийских и вавилонских воинов, и все горожане уже знали, что произошел государственный переворот.
До прибытия большей части байварабам в Старом городе была своя движуха. Неизвестные отряды врывались в дома сторонников Набунаида, убивали жильцов и уносили все ценное. Кто это был, осталось невыясненным. Поговаривали, что, судя по организации, действовали боевые дружины храмов. У них есть свои армии так называемых сторожей и охранников, набранных из рабов. Вернули себе все, что потеряли из-за действий Набунаида.
Утром я съездил домой, оставил коня в конюшне и сложил добычу в сундук. Кроме снятого с Белшаррушура и его ближних холуев, мне досталась доля от дорогой и большой посуды, которую не заныкаешь втихаря. По соотношению риска, затраченного времени и полученной выгоды это была одна из самых удачных операций за все мои жизни.
На обратном пути в Южный дворец, где был штаб байварабам, я сделал крюк, посетив дом Набуаххеиддина. Старик принял меня в той же комнате. На этот раз он лежал на топчане, и юная гибкая рабыня делала массаж тонкими пальчиками, глубоко погружая их в толстое, рыхлое, складчатое тело хозяина. Выражение лица у самого богатого вавилонянина было, как у нажравшегося крокодила, выползшего на речной берег, залитый солнечным светом.
— В Южном дворце погиб твой сын Иддинмардук. Прими мои соболезнования! — сказал я и добавил, перекладывая вину и на него: — Если бы знал, что он там, защитил бы, но ты не предупредил
— Я говорил этому дураку, чтобы не ходил туда. Он меня не послушал, — спокойно, будто речь шла не о сыне, сообщил Набуаххеиддин.
Вполне возможно, что Иддинмардук был в детстве усыновлен или зачат другим человеком. В Вавилоне такое часто практикуется. Так что его смерть не такое уж и печальное событие для «отца».
— Как ты думаешь, Куруш останется в Вавилоне или вернется в Мидию? — спросил Набуаххеиддин.
— Конечно, отправится в Мидию, — уверенно заявил я. — Он считает наш город гнездом разврата.
— Умманманда, — коротко охарактеризовал Набуаххеиддин шахиншаха. — Пусть сидит в своей занюханной Экбатане.
— Он уже строит новую столицу Пашрагаду на своей родине, — подсказал я.
Побываю в этом городе в составе македонской армии, посмотрю на мавзолей Кира Великого, как его будут называть греки. Александр Македонский назначит смотрящего за ней, выделит деньги на ремонт. Пока будет в Индии, мавзолей разграбят. По его приказу грабителей найдут и казнят. Выяснится, что брать там нечего было, кроме истлевшей одежды. Александр Македонский подивится скромности великого правителя и скажет, чтобы его самого похоронили так же. Желание это в меру своих мечтаний выполнят усердные дураки.
— Она дальше от Вавилона, чем нынешняя? — поинтересовался богач.
— Намного, — ответил я.
— Тогда еще лучше, — сделал он вывод и перешел к другому вопросу: — Он назначит нам своего белпахати (начальника провинции), рядом с которым должен быть надежный вавилонянин. Я помогу тебе занять это место.
— Спасибо, но нет! — не задумываясь, отказался я и объяснил: — Как и ты, предпочитаю управлять из тени.
Набуаххеиддин растянул пухлые синевато-черные губы в ухмылке и произнес иронично:
— У меня еще были сомнения, действительно ли ты умен? Ты их развеял. Ладно, найду кого-нибудь поглупее.
В помещение зашел пожилой раб с не выбритой, как положено, наполовину головой, видимо, пользуется особым доверием хозяина, и произнес, поклонившись:
— Прости, что побеспокоил, к тебе гонец со срочным известием.
— Впусти, — разрешил хозяин.
Гонцу было лет восемнадцать. Бородка коротенькая и жиденькая, но за ней старательно ухаживают. Одет в небеленую тунику и кожаные штаны. Судя по тому, как сильно вонял лошадиным по́том, скакал верхом несколько часов.
Низко поклонившись, гонец радостно и громко оповестил:
— Я летел к тебе, как птица, мой господин, чтобы принести важную весть: два дня назад Куруш разбил армию Набунаида! Погибло очень много халдеев!
— Молодец, — спокойным тоном похвалил Набуаххеиддин и приказал рабу: — Выдай ему манну серебра.
— Благодарю, мой господин! Ты самый великий и щедрый из людей! — кланяясь и отступая задом, произнес гонец.
Заметив, что я с усмешкой наблюдаю за прогибами принесшего благую весть, Набуаххеиддин смиренно произнес:
— Это обязательное приложение к богатству, никуда не денешься.
51
Шахиншах Куруш прибыл в Вавилон через два дня. Вместе с ним пришла всего одна байварабам всадников, не считая двух хазарабан личной охраны. Расположился в Летнем дворце между второй и третьей городскими стенами. К нему тут же вереницей потянулись знатные и богатые вавилоняне, чтобы засвидетельствовать свое почтение, поклясться в верности до гроба. Многие произносили эту клятву десятки раз, дело привычное.
Меня принял без очереди. На этот раз он не медом баловался, а пил финиковую сикеру из серебряного кубка с барельефами в виде летящих орлов. И то, и другое — подарки вавилонян. Рядом с ним восседал с таким же кубком двадцативосьмилетний сын Камбуджия —
