Хамелеон 3 (СИ) - Буланов Константин Николаевич
— Да, ты предо мной, — в задумчивости произнес Геркан.
Идя на эту встречу, он не знал, кто же был той таинственной персоной, что оставила короткую записку в женевском отделение «Союза Швейцарских Банков» на имя Александра Никифоровича Сереброва с просьбой явиться на встречу в трактир «Старое древо» в любой четверг в два часа дня. Предполагал, что то был Юрасовский, решивший вытребовать сверх уже полученного дополнительную плату за молчание. Но жизнь подкинула ему иной сюрприз — фактически, такого же живого мертвеца, каким недавно стал он сам.
В Испанию его всё же выпустили. Пусть далеко не сразу, а только лишь в начале марта 1938 года, когда у республиканцев обозначились очередные проблемы с танками. Точнее, с их отсутствием, поскольку почти все поставленные в прежние времена машины оказались утеряны в боях, либо же вышли из строя по техническим причинам. Но удивляться такому положению вещей не стоило. Бои на юге Пиренейского полуострова велись зимой ожесточенные. И две дивизии тяжелых танков буквально сточились об оборону франкистов, воздвигнутую на подступах к Кадису. Сам раскинувшийся на полуострове город-порт так и не пал, поскольку атаковать его с суши по единственной узкой линии песчаной косы виделось чистой воды самоубийством, но вот вся ближайшая к нему континентальная часть оказалась в руках республиканских войск. На чём всё и закончилось. Как это не единожды случалось прежде, испанская пехота переставала идти вперед, стоило им только остаться без столь полюбившегося «танкового тарана», принимавшего на себя львиную долю огня противника. Геркана же отправили туда решить два более чем важных вопроса: проверить готовность республиканской промышленной базы к освоению производства танков Т-27, с которыми в РККА решили навсегда распрощаться, и подумать на месте насчет целесообразности поставки республиканцам Т-26, от чего сам Александр когда-то столь старательно отговаривал того же Сталина. Но мощных Т-24 у Советского Союза банально не осталось ни одной машины, а из Мадрида умоляли о немедленной поставке новых артиллерийских танков с 76-мм пушками. Тогда-то краском и пал смертью храбрых, взорвавшись вместе с одним из эвакуированных с поля боя подбитых Т-24. Официально. В реальности же, он тайком одним темным вечером протащил в разбитый танк труп павшего испанского солдата, оставил при нем все свои личные вещи, подготовил танк к подрыву оставшихся внутри снарядов и последующему пожару, после чего сообщил паре человек о своем желании осмотреть побитые машины на предмет возможности их скорейшего восстановления. Ведь кому, как не одному из непосредственных создателей этого танка, было знать, что там к чему! В общем, танк, прямо на глазах полудюжины свидетелей, взлетел на воздух пять минут спустя после того, как Александр уже покинул расположение ремонтного подразделения, выбравшись из боевой машины через эвакуационный люк в днище. А после в развороченном и почерневшем от копоти корпусе обнаружили остатки оплавившихся наручных часов, запекшийся пистолет и костяной прах, по которым и определили гибель высокопоставленного московского посланника.
Крик тогда поднялся простаки неимоверный! Но следующий на поезде в сторону Франции «кинохроникер Серебров» об этом уже не ведал, разве что догадывался. Что, впрочем, его совершенно не волновало. Ведь лично его там, впереди, ждала совершенно новая, очень обеспеченная, жизнь, лишенная того постоянного липкого чувства страха, которое преследовало краскома все последние годы службы. Его и выпустили-то из Союза лишь после того, как Сталин, наконец, решился вдарить по своим былым соперникам за власть, как говорится, со всей своей пролетарской сознательностью. Иными словами говоря, выпустили перед самым началом очередного «лесоповала», чтобы уберечь от участи становления «щепкой». Ибо был признан нужным и полезным специалистом своего дела в большом и сложном хозяйстве СССР. Да еще и готовым во всём слушаться «хозяина», что было даже более значимо. Таким вот образом он пропустил последний акт подзатянувшейся на целое десятилетие пьесы с названием — «Кто в доме хозяин?».
И, стоило ему покинуть Советский Союз, отчалив из порта Мариуполя к родине Кортеса и Колумба на везущем вооружение судне, как началось. Сперва, в марте, руками Ежова провели чистку среди потерявшей немалую часть власти региональной политической номенклатуры, отправив к стенке многих «старых большевиков» из числа тех, кто особо отличился в кровожадности при массовых репрессиях последних двух лет. Ну и Ягоду, наконец, сняли с начальствования в НКВД, да расстреляли как выявленного врага народа. Куда уж без этого. Слишком многое тот знал, не являясь при этом человеком преданным исключительно Сталину, да больно громко выступал против уничтожения старых большевистских кадров. А после завершения «разборок» и самого́ проявившего слишком нездоровый карьеризм Ежова, в котором нет-нет, да просыпался дух очередного Наполеончика, как это было с Тухачевским, перевели на новую должность наркома водного транспорта, заменив того Берией.
Но к моменту появления в СССР нового наркома внутренних дел, Александра уже «не стало», что с радостью списали на происки уже расстрелянных врагов. Так подошел к концу тот период в жизни Александра Морициевича Геркана, что оказался неразрывно связан с Советским Союзом. Правда, чтобы действительно в полной мере порвать все связи, ему прежде требовалось вывезти своих родных из Николаева, куда супруга с детьми должна была перебраться уже под новой фамилией — Серебровых, и предварительно спалив дотла всё, что оставалось за спиной. О чем у них случился предметный разговор прямо перед отбытием главы семьи в командировку. И тут вдруг неожиданно случился столь нежданный и приятный сюрприз — проверенный совместным преступлением опытный морской летчик сам приплыл к нему в руки! Даже не пришлось искать столь ценного и нужного ему специалиста! Как после такого не поверить в чудеса?
— Во плоти! — аж похлопал себя ладонью по торсу для большей достоверности усмехнувшийся Крыгин. — Не призрак, уж поверь!
— И как раз этого я понять не могу, — меж тем продолжил свою мысль Геркан, оставив без внимания некоторое ребячество собеседника. — Ради чего ты рисковал, оставляя такой след, как записка? Ты ведь не мог не понимать, что под личиной товарища Сереброва вполне себе мог прибыть совершенно другой человек, если бы меня арестовали и раскололи в НКВД?
— Прекрасно понимал, — стерев с лица улыбку, мгновенно сделался серьезным морской летчик. — Потому и не подошел к тебе сразу, а предварительно убедился в том, что ты это действительно ты.
— Ну вот, ты убедился, что я это я. И что теперь? — отпив еще глоток сока, подвел к главному теперь уже бывший краском.
— Те последние десять ящиков с золотом, что я так и не вывез из Испании. Их более нет на дне бухты. Я перепрятал золото. Так что мы имеем неплохую возможность прибавить еще не менее полумиллиона долларов к нашим сегодняшним активам, ежели рискнем за ними сунуться. Я даже готов отказаться от своей доли в том куше, но только при одном условии. Ты посодействуешь мне с вывозом моей родни из СССР. — Говорил ли Михаил Андреевич в данный момент правду? Да. Но не всю! Просто он умалчивал тот факт, что изначально планировал экспроприировать последнюю партию экспроприированного злата исключительно в свою пользу. Однако впоследствии не смог найти лазейку для вывоза своей семьи, вот и пришлось дожидаться появления в Женеве былого подельника, у которого явно имелся рабочий план для вывоза уже своей родни.
Вообще, тогда, аж целый год назад, в его намерения никак не входило разбиться прямо на глазах соучастника великолепно исполненного ограбления. Уже полностью получивший свою долю в целый миллион долларов пилот собирался сделать так, что его самолет, как и он сам, пропадут без вести на пути к Картахене. А после волны, вполне возможно, вынесли бы на берег близ Валенсии некоторые обломки его гидроплана, который он планировал посадить на морскую гладь и поджечь, прежде чем покинуть изрядно потрудившуюся для его блага машину. Ведь один миллион долларов и десять ящиков золота являлись куда большим кушем, нежели просто один миллион. Более того, те самые последние десять ящиков уже давно были изъяты им со дна бухты и перепрятаны в подвал небольшого домика, который он выкупил по дешевке в одной из прибрежных рыбацких деревушек. Однако, что произошло, то произошло. Кто ж знал тогда, что затык случится в той части его плана, в осуществлении которой он прежде был уверен полностью, полагаясь на свои познания России еще царских времен. Очень ошибочно полагаясь.
