Жандарм 5 - Никита Васильевич Семин
Пока ждал мальчишек с Ольгой, написал черновой вариант доклада на имя Баратина. Ну и самому Евгению Валерьевичу позвонил от консьержа. «Обрадовал» так сказать. Ожидаемое «в понедельник утром с докладом ко мне» принял как само собой разумеющееся. Скорее удивился бы, если б полковник такого не приказал.
Сашка, когда вернулся, пытался у меня узнать, что случилось, но тут пришлось ему жестко отказать. Так-то он и сам слухи собрать может, паренек любопытный. Но пока что рассказывать ему все как есть нельзя. И права не имею, да и не хочется загружать его взрослыми проблемами. Перед сном Ольга даже сделала мне массаж, желая поднять мое настроение.
Но на этом трудные выходные не закончились. Наступило воскресенье. День похода в ту самую церковь, где священник Никодим проповеди ведет.
Позавтракав, я сразу же отправился в свое отделение. Там меня уже ждал Артюхов.
— Вот, должно подойти, — передал он мне простой кафтан, штаны на подвязке, поношенные сапоги и треух.
Признаться, в церкви я был… даже и не помню когда. Потому спросил у поручика, как проводится воскресное богослужение. Тот очень удивился, но рассказал. Тут уже удивился я. И понял, что внешний вид — это не самое трудное, что меня сегодня ждет. Молитвы и пение в течение пары часов — вот настоящее испытание, что мне предстоит. И это еще малое богослужение будет! Потому что никакого праздника нынче не было. А то бы оно до четырех часов растянулось.
— Когда он свои проповеди-то успевает читать? — потрясенно воскликнул я.
— Так сразу после богослужения, — пожал плечами Емельян Никифорович. — Часа три выслушивает исповеди, в которых советы разные и дает, да потом еще час говорит со всеми оставшимися. Как раз дожидаются самые стойкие, да незанятые.
Вздохнув, я принялся переодеваться.
К церкви мы подошли пешком. Не на извозчике же нам ехать. Народу собралось не мало. Церковь оказалась забита почти битком. Артюхов стоял рядом со мной и периодически подсказывал, что делать. Но особых сложностей, как я опасался, не было. Крестись, да поклоны бей. Основной «удар» на себя взял церковный хор, который и пел молитвы да здравицы господу. Остальные подпевали в некоторых местах по мере сил и способностей.
По окончанию богослужения примерно половина набившихся в церковь людей ушла. А оставшиеся выстроились в очередь на исповедь. Встал в нее и я. Так-то очередь двигалась довольно быстро. На каждого человека в среднем Никодим тратил по минуте, реже — две. Но иногда исповедь растягивалась и до трех-пяти минут. Таких задержавшихся людей я старался подмечать и запоминать. И вот очередь дошла до меня.
Глава 19
Исповедь. Никогда до этого момента я не исповедовался и даже не представлял, как это нужно делать. Я стоял перед священником Никодимом в трех метрах от остальной толпы прихожан и собирался с мыслями. Тот меня не торопил. Взгляд у него был спокойный, губы скрывала широкая борода — не поймешь, улыбается он или хмурится. На широком лбу складок нет. Ну прямо как с картинки — внимательный пастырь, который действительно воспринимается как духовный отец и наставник.
— Простите отче, я согрешил, — прервал я молчание.
— Смелее, — впервые заговорил он со мной. — Бог наш милостив. Раскаяние — первый шаг к прощению.
— Я хочу добра своим близким, но это заставляет меня лгать, — осторожно подбирая слова, начал я. — И даже возможно мне придется совершить грех убийства, чтобы люди вокруг наконец очнулись.
Слова… Мои слова были такими, как я видел «исповедь» революционера. Что бы они сказали Никодиму. И мне было интересно, что он отвечает в такие моменты. В этом мире люди гораздо более богобоязненны, чем в моем прошлом. И гораздо больше верят в бога и церкви. Какими бы революционерами они не были, но в такие вот моменты должны были частично раскрываться.
Впервые на лбу священника пролегли складки — он нахмурился.
— Какое бы благое дело и начинания тебя не вели, но совершать такой грех нельзя. Ибо сказано в заповедях «не убий». Подумай, наверняка есть другой способ достичь того, что тебя беспокоит.
— А если нет?
— Всегда есть выбор. Благословлять тебя на грех я не буду. Лишь предостерегаю — подумай, зачем тебе это. Не губи свою душу.
Скомкано попрощавшись с Никодимом, я отошел в сторону, освобождая место для следующего исповедующегося прихожанина.
Итак. Если остальным людям священник Никодим говорит то же самое, то как минимум не причастен к радикалам революционного движения. Осталось дождаться окончания исповеди и послушать остальную проповедь.
Очередь продолжила двигаться дальше, а я осмотрелся. Вокруг уже человек семьдесят собралось, кто никуда не уходил, а ждал проповеди. И если поначалу на меня не особо обращали внимания, то потом я начал ловить на себе удивленные, а иногда даже неприязненные взгляды. Странно. Вроде одет я также как они, во время службы тоже не выбивался из толпы, да и мою исповедь никто кроме священника не слышал. Напряглись, увидев новое лицо? Большинство здесь уже друг друга знают? Тогда понятно удивление, но откуда неприязнь?
— Григорий Мстиславович, — вдруг тихо позвали меня сбоку.
Обернувшись, я увидел Сергея — одного из троицы моих «агентов», когда-то завербованных в самом начале моего приезда в Москву. Что он здесь делает? Хотя… это ведь он мне когда-то рассказывал о здешнем священнике. Еще до моего отъезда на Аляску.
— Здравствуй, Сергей. Давно не виделись.
— Да уж давненько, — слегка хмыкнул он и тут же посерьезнел. — Вам лучше уйти, Григорий Мстиславович.
— Это еще почему?
— Вы слишком выделяетесь. И вызываете много вопросов.
— И чем же я выделяюсь? — искренне удивился я.
— Это так сразу не объяснишь, но по вам видно — барин ряженый.
Тут он задумался, и все же смог найти подходящие слова.
— Руки у вас холеные. Мозоли вроде есть, но не такие, как у рабочих. Усы как у дворянина подстрижены. И пусть сделано давно и даже щетина у вас уже видна, но все равно — выбивается. Простой люд так не стрижется. Держитесь вы ровно и независимо. Уверенно. Шапку ломили во время службы словно нехотя. Непривычно вам это. Я еще удивился, когда вас увидел, но подходить не стал. Мало ли, зачем вы здесь.
— А сейчас почему подошел тогда?
— Сюда на службы иногда дворяне приходят.
