Польская линия - Евгений Васильевич Шалашов
– Ну да, а что такого?
Я и на самом деле разгружал вагоны. Давно, в пору студенческой юности. А вы попробуйте прожить на сорок пять рублей в месяц, даже если комплексный обед в студенческой столовой стоит всего пятьдесят пять копеек. Завтракать в молодости не обязательно, но нужно еще и ужинать. А кино девушку в кино сводить? Еще не говорю о том, что моей всегдашней слабостью являлись книги, и хотя в восьмидесятые годы двадцатого века дефицит книг перекрывал даже нехватку колбасы, но кое-что «выкидывали».
– А что, твои родители… – начал было Артузов, но, видимо, вспомнив биографию Аксенова, замолк.
Артузов с каким-то старческим кряхтением поднялся с места и пошел в наше купе. Вернувшись с двумя бумажными пакетами – один побольше, второй поменьше, положил их на стол.
– Сухари и сахар, – смущенно сообщил Артур.
Вот те раз. Не иначе, главному контрразведчику страны вдруг стало жалко своего товарища-сироту?
Татьяна, разливая кофе по чашкам, сообщила:
– Владимир Иванович, пока вас не было, Вадим приходил. – Потом поправилась. – Вадим Сергеевич, которого вы вместе с нашим электриком в Минск посылали. Очень хотел вас увидеть. Сказал, что будет ждать вас завтра около почты.
Комната не маленькая. Два окна, напротив них настоящий камин, по нынешним временам холодный, словно деревенский ледник. На каминной полке – персидская туфля, пропахшая табаком. В одном углу деревянный стол со множеством пробирок, штативов и спиртовок, в другом – скрипка в футляре и стойка с трубками. По обеим сторонам от камина полки, заставленные книгами и альбомами.
Перед камином два удобных кресла, а между ними – кофейный столик из красного дерева, стоявший на медвежьей шкуре. Наверное, в старые-добрые времена хорошо было посидеть здесь, поглядывая на пляшущие огоньки, потягивая виски, а еще лучше, отхлебывая кофе.
Что-то это мне напоминало. Но что именно? Господи, так это же декорация к одной из серий «Шерлока Холмса». И что, в гостиной Холмса и Ватсона постелена медвежья шкура? Не помню, хотя читал Артура Конан Дойла и пересмотрел множество фильмов.
Ни кофе, ни даже чая не было, но в одном кресле сидел я, в другом – Платон Ильич Зуев, мой бывший работодатель, идейный противник и просто враг.
– Я рад, что вы все-таки меня навестили, – сообщил Зуев. Обведя взглядом комнату, сказал: – Дом принадлежал моему покойному приятелю, любителю бульварного чтива, особенно «шерлокианы».
Эх, услышали бы мистера Зуева поклонники, а особенно поклонницы хоть нашего Ливанова, хоть ихнего Камбербэтча, порвали бы на британский флаг.
– А как вы выяснили, что я вообще отправлюсь в Польшу? – поинтересовался я.
– О, если бы вы знали, какая у нас обширная агентура, – несколько театрально воскликнул Зуев. – Даже несмотря на некоторые потери мы успешно работаем. Вы догадываетесь, что мы консультируем польскую разведку и контактируем с оффензивой? Через три дня после того как у вас создали правительство социалистической Польши, список сотрудников уже лежал в Варшаве, а через несколько часов в Лондоне. В Лондоне знают, что Владимир Аксенов – начальник Архангельского чека, мой старый знакомый…
При этих словах Платон Ильич слегка закашлялся. Я бы тоже покашлял, если бы меня целую неделю держали взаперти, вытрясая информацию. Странно даже, что его отправили. А что если…
– Платон Ильич, скажите-ка честно, вы сообщили руководству о провале? – поинтересовался я.
Господин Зуев смутился.
– Стало быть, Secret Intelligence Service, не в курсе?
Мне стало весело. Значит дражайший библиотекарь не соизволил уведомить своих хозяев о том, что по его милости ВЧК накрыло в Москве целую сеть шпионов? А ведь это очень интересно. Может, в будущем пригодится для какой-нибудь игры? Надо подумать над этим.
– Не было оснований, – дернул плечом Зуев. – Я добросовестно выполнял свою работу, а все сотрудники, арестованные в России, были русскими. Руководство решило, что они проявили неосторожность, либо просто кто-то попал под облаву и выдал остальных. На тот момент, когда вы держали меня взаперти, в Архангельске не было представителей Британии, стало быть, никто о моем разоблачении не знает. В том случае, если бы вы выступили в печати с обвинением, я бы просто заявил, что мой бывший сотрудник, которого, кстати, я лично сдал в контрразведку союзников, каким-то образом выжил и теперь сводит со мной старые счеты.
– Честное слово, Платон Ильич, вы гений. Я до такого точно бы не додумался, – восхитился я. – Но все-таки, зачем вам понадобился я? Мне казалось, что вы не жаждали пообщаться со мной. И воспоминания не самые лучшие.
– Допустим, изначально вы понадобились не мне, а руководству. То, что Владимир Аксенов является начальником Архангельского чека не секрет. Потому оно обратилось ко мне. Моя задача – установить с вами контакт и, по возможности, наладить хорошие отношения и склонить вас к сотрудничеству с Великобританией. Если вы серьезный человек, то вы не станете мстить мне за такую малость, как выдача вас контрразведке. Тем более, союзническая миссия к вам отнеслась достаточно лояльно, а за эксцессы контрразведки Северного правительства она ответственности не несет.
У меня сразу же заныли битые ребра, захолодели шрамы. Да уж, бритты отнеслись ко мне очень лояльно… Подумаешь, сдали союзникам, а те отправили на Мудьюг, в концлагерь.
– Думаете, это реально?
– Как говорят у вас в России – попытка не пытка, – усмехнулся Зуев. – Тем более, что ваша пролетарская республика в ближайшее время превратится в обычную – как вы говорите, буржуазную республику. В РСФСР уже объявлен нэп, дело за малым – введение его в жизнь. Замена продразверски продналогом приведет к появлению излишеств, виноват, излишков, а это, в свою очередь, начнет стимулировать торговлю. Понимаете, что крестьянин должен будет куда-то сбывать свое зерно, чтобы получить нужные товары. А чем станете торговать, если российская промышленность разрушена? Нужно восстанавливать фабрики и заводы. Опять-таки, понадобятся специалисты, которых у вас нет. Государство не сможет своими силами восстановить экономику. Значит, вам придется обращаться за помощью к нам. И все вернется на круги своя.
Зуев посматривал на меня как истинный европеец на туземца – высокомерно и презрительно. И впрямь, что мы для них? Потенциальная колония, где есть дешевая рабочая сила, сырье и рынки сбыта. Ну-ну…
– Все равно, не очень хорошо
