Десятое Блаженство (СИ) - Большаков Валерий Петрович
Да и то… Разве Кольцо сыпется настоящими метеоритами? Настоящие, они летят, одолевая сто километров в секунду, а те, что сеются с Кольца — от силы восемь!
Но и сто лет спустя тепловозы и вагоны крыли настоящей броней — во избежание.
«Жить захочешь, еще не так раскорячишься!» — кисло поморщился Браилов, и покосился на своего попутчика. Коста Вальдес, студент-недоучка, встретился ему на нижних ярусах Лос-Анджелеса — там, где вечная полутьма и духота, полчища крыс и страшная вонь. Светлый верх, темный низ.
Кому это нужно — тянуть освещение для босяков, калеченных трудяг или стариков? А переводить на этих отверженных кондиционированный воздух — чего для? Крысы? Какие крысы? Ах, эти… Ну, а что вы хотите! Где дрожжевые чаны, там и грызуны. И надо же чем-то питаться оборванцам с Низа, хе-хе…
Вон, на средних ярусах, ни одной голохвостой твари не встретишь, спасибо Дозорной службе! Правда, там дрожжами пованивает, особенно в жилых блоках инженеров и техников. Ну, так… Вот им и мотивация, чтобы стремиться попасть на Верх! Там, говорят, свет не электрический, а дневной — через толстые стеклянные колпаки лучи солнца падают в межэтажные атриумы, где зеленеет травка, растут цветы…
— «Когда я вернусь в Ларедо…» — завел Коста. Явный признак, что этот забулдыга выпил.
— Ты где уже успел набраться? — поинтересовался Михаил, неприязненно морщась.
— Нашлись добрые люди, угостили! — хихикнул Вальдес. — Но ты же знаешь — я не пьянею! Все вижу, все слышу… О, кстати! У тебя грим смазался. Не, не! На правой щеке!
«Вот же ж, гадость какая!» — раздраженно скривился Браилов, поспешно вытаскивая баночку с краской.
Они ехали четвертым классом, и в их клетушке зеркал не висело. Ориентируясь на команды Вальдеса, Михаил кое-как зачернил щеку.
«Что гадость, то гадость…» — уныло вздохнул он.
За крошечным толстым иллюминатором, прикрытым бронешторкой, тянулась безрадостная Пустая полоса — от Скалистых гор до Миссисипи. Кратеры, лавовые поля, пески…
Коста приткнулся вздремнуть, подложив вместо подушки сумку с пожитками, и «попаданец» хмуро глянул на него.
Если хорошенько разобраться, то Вальдес спас ему жизнь…
…Первый день в «Дельте» вполне мог стать для него и последним. Когда Михаил, заледеневший и плохо соображающий, добрался до крайнего, Голливудского купола, то уткнулся в основание выпуклой стены из железобетона. Ни ворот, ни дверей, ни окон…
Без сил опускаясь на разбитый асфальт кольцевой дороги, обтекавшей купол, он заплакал, жалея себя.
«Замерзну к утру, — думалось ему, — то-то шестиногие гады обрадуются…»
Словно во сне, Браилов увидал негра в спецовке — тот спускался по лесенке из кабины громадного мусоровоза.
— Эй, бледнолицый, ты хоть живой? — спросил черномазый по-английски, но с чудовищным акцентом южанина.
А Михаил лишь моргал, равнодушно глядя на человека, склонившегося к нему. Черты лица напротив выглядели вполне европейскими, лишь кожа отливала темной бронзой.
— Yes I’m alive… — сипло выдавил «попаданец», и будто канул во тьму.
Очнулся он в грязной каморке, смердевшей дрожжами — этот сладковатый, парной запах будет долго преследовать его. Коста накормил спасенного какой-то странной комковатой кашей, не слишком вкусной, но сытной. И потянулись дни, похожие на ночи…
Прикинувшись беженцем с Дальнего Юга, Браилов выспрашивал Вальдеса о мире, куда его занесло, а тот охотно отвечал.
Коста и сам был «полупришельцем» в Америке. Его дед нелегально пересек границу Конфедеративных Штатов — она повторяет изгибы Панамского канала.
«Дальний Юг… О-о! — сокрушенно качал головой Коста. — Страшные места! В Венесуэле или в Колумбии — еще ладно, там пампасы, трава, пастбища… А дед добирался сюда из самой Бразилии! Там на тыщи километров — сухая, растрескавшаяся земля, камни да песок, и обжигающая жара — плюс семьдесят в тени! Хотя какая там тень… Даже кактусы южнее Ориноко не растут!»
Пока был жив отец Вальдеса, его сын усердно постигал науки в Калтехе, подавая большие надежды.
«Папа так хотел, чтобы я поселился на средних этажах… — сокрушенно вздыхал Коста. — Всё мечтал, как я получу диплом, как выйду в техники, а потом, глядишь, и в инженеры переведут… Ну, и он ко мне переберется — инженеру полагается жилой модуль вчетверо больше этого! И заживем…»
Не сбылось. Папу, простого обходчика, сильно обварило в гидросистеме Вестсайдского купола — и все накопления разом ушли на больницу, на лекарства… А что делать? Не бросать же.
И пошел студент водить мусоровоз…
Платили сносно, а незаконченное высшее послужило ключиком к членству в Гильдии мусорщиков.
«Зря кривишься! — обидчиво фыркал Вальдес. — Знаешь, сколько всего можно на свалках найти⁈ Вон, как-то я перстень высмотрел — и обменял на кондиционер с ионизатором! А сколько „верхние“ продуктов выкидывают, ты бы видел только! Даже не просроченных! Чуть банка помята — в мусоропровод! У-у… Я даже крабов ел! Мякоть омара! Мраморную говядину!»
Коста с удовольствием повествовал, излагал, болтал, и дельта-пространство становилось для Браилова всё понятней, всё ясней. Вот только до элементарных вещей пришлось доходить самому…
Отлежавшись у мусорщика, Михаил впервые вышел прогуляться по мрачным туннелям нижнего яруса, где вечно хлюпала и капала вода. По кривоколенным, протяженным коридорам, освещенным редкими лампами, да и то вполнакала. По анфиладам блоков общего пользования — тут местные скупали краденое, торговали вариациями на тему шаурмы (наверняка, с тушеной крысятиной), назначали свидания, выясняли отношения, танцевали, сушили белье…
Тротуарами им служил дырчатый профнастил, гулкий и дребезжащий. Их небом были трубы — шипящие и булькающие, крашеные веселенькой голубой эмалью или латанные, в ржавых потеках, с обвисающими мерзкими сосульками. От труб с горячей водой несло теплом, а с тех, по которым текла холодная, капал конденсат.
Оч-чень неприятным открытием для Браилова стала расовая принадлежность человечества в «Дельте».
Вполне возможно, что исход Homo sapiens sapiens из Африки произошел тут, как и в «Альфе» или «Бете», только из саванн не восточной, а северной части континента. А вот дальше этногенез двинулся по иному пути: пояс умеренного климата в «Дельте» отсутствовал начисто, оттого и предпосылки для формирования европеоидной расы — йок. Практически все люди здесь — черные и узкоглазые!
Коста рассказывал, что где-то в Азии, загнанные в горы, доживают свой век несколько племен «желтопузых» азиатов.
А вот светлокожие и светлоглазые… Ну да, такие тоже иногда рождаются, но на них смотрят, как на выродков, как на генетическую аномалию…
Об этом Вальдес рассказывал, сноровисто прикладывая тампоны с остро пахнувшей мазью к ссадинам и кровоподтекам своего странного гостя — местные с наслаждением отметелили «белого ублюдка». А с какой фантазией они издевались!
«Парни, позырьте — у него рожа бледная, как змеиное брюшко!» — «Не, как сырая штукатурка! Так и хочется ее размалевать!» — «Врежь ему, Фредди, ты ж у нас художник! Га-га-га!»
Когда Браилова перестало тошнить, и головокружение пошло на спад, он решил, что ему повезло вдвойне. Ведь Вальдес и сам — отклонение от нормы. У Коста «нормальный» разрез глаз, и не черных, а голубых…
Нутро паранорма не подвело — дня за три синяки сошли, а ребра срослись. Мысли о мести бродили в голове, вот только смысла в вендетте Михаил не видел, от слова совсем.
Надо было как-то устраиваться в этом мире, чужом и опасном, как-то приспосабливаться к нему… Чтобы потом прогнуть под себя!
Да, размышлял «попаданец», изобразить предиктора в «Дельте» ему не суждено… Но почему бы не попробовать выйти на «верхние ярусы» КША? В Ричмонде, здешней столице? Заинтересовать чернокожего презика, склепать «гамма-ретранслятор» и — гуд бай, «Дельта»!
«Ага, — скривился Михаил, — и угодить в какой-нибудь „Эпсилон“? Спасибо, обойдусь как-нибудь!»
