Постовой - Путилов Роман Феликсович
– Дом двадцать шестой по Закатной, я на карте нашел. Но я туда влезать не хочу, тебя прошлый раз чуть не посадили, а мне такого не надо.
– То есть влезать не хочешь? Ты в эту мутную историю лезешь со всей дури.
– А что ты предлагаешь? Промолчать про убийство?
– Нет, об этом молчать нельзя. Просто надо весь расклад дать, кто тебе эту информацию дал.
– Я не хочу Павла Афанасьевича сливать, вдруг от него еще информация может появиться. И вообще, он сказал, что через него можно запчасти к «Жигулям» приобрести по госцене. Я сейчас народ поспрашиваю, наверняка можно будет немного наварить. Отцу твоему, кстати, что-нибудь на «шестерку» надо?
– Я спрошу. Ладно, давай закончим на этом.
Бумагу с сообщением об убийстве женщины мы составили, опера наши над Димой посмеялись, но в соседний район, как положено, передали. Два дня была тишина, а на третий день приехал начальник розыска из соседнего РОВД и вместе с нашим они Диму попытались распять. Но мой напарник держался твердо, тупо повторяя свою версию о мужике – источнике информации, легкоатлете, который рассказал эту историю, а потом убежал.
«Уркам» ничего не оставалось делать, как бежать к дому на Закатную улицу и начинать обходить квартиры, потому как полезной информации по делу было ровно ноль, даже личность жертвы, что утром обнаружили на скамейке в Ноябрьском сквере, установить до настоящего времени не удалось. Квартиру, что снимал Алексей Корел, определили на второй день, дом был большим, народу много жило. Поцеловав запертую дверь, опера рванули в домоуправление, где по карточке прописанных установили место работы хозяйки сдаваемой квартиры. Женщину сдернули с рабочего места и повезли на квартиру, причем она твердо уверяла сотрудников, что никакого жилья она не сдает. Но милиционеры умеют убеждать. Если в машину садился человек, твердо уверяющий, что у нее дома никто посторонний не проживает, то через двадцать минут из салона автомобиля вылезла женщина, полностью раскаявшаяся в получении нетрудовых доходов и твердо вставшая на путь исправления. Жильца ждать не стали, а с разрешения хозяйки провели осмотр помещения, что по сути от обыска особо не отличалось. В коридорчике у входной двери, с обратной стороны зеркала, установленного на трельяже, был липкой лентой закреплен нож в деревянных ножнах с плохо замытыми чешуйками засохшего бурого вещества, похожего на кровь. А под паласом в комнате был обнаружен пакет с паспортом гражданки СССР с отклеенной фотографией и несколько червонцев. На квартире была оставлена засада, а по месту прописки гражданки, чей паспорт без фотографии лежал под ковром, в Южный район области полетел телетайп с просьбой срочно прислать фото карточки «Формы 1П» владелицы паспорта. Корела взяли под утро, в уматину пьяным и даже не понимающим, куда его повезли эти веселые парни, что ждали его в съемной квартире.
Проспавшись ближе к утру, выкурив сигарету, что дали Корелу сердобольные и мечтающие об общении опера, выпив два стакана теплой воды из графина, Корел смог открыть глаза и опознать на маленькой фотографии, переданной по фототелеграфу учетной карточки из паспортного стола, свою знакомую и сожительницу своего друга, находящегося в настоящее время в тюрьме, Кузякина Евгения. Узнав, в чем его подозревают и что обнаружили в снимаемой им квартире, Корел торопливо докурил сигарету и прекратил всякое общение. Больше он не произнес ни слова. Никакие ухищрения оперов не могли сдвинуть его с этой позиции. Он молчал, отказывался от любых подписей и молчал. Но особо в его судьбе это роли уже не сыграло. На деньгах, изъятых из-под паласа, эксперты сняли отпечатки, идентичные отпечаткам с дактокарты трупа, а засохшие чешуйки, застрявшие между клинком и рукояткой ножа, оказались засохшей кровью, совпадающей с группой крови потерпевшей, что уже снимало всякие сомнения как у оперов, так и у следователя прокуратуры, в причастности Корела к убийству женщины. В общем, в СИЗО сообщество встретило Алексея не совсем хорошо.
– Ты Ломов? – От входа в Дорожный РОВД к нам целеустремленно двигался резкий тип с мрачным лицом.
– А кто его спрашивает?
В руках у мужчины мелькнуло удостоверение:
– Майор Гудима, областной розыск. Вопрос – кто тебе сказал про причастность Корела к убийству?
Дима горестно вздохнул и сделал тупое лицо:
– Я все изложил в рапорте, товарищ майор.
– Я разговаривал с Корелом, он говорит, что его подставили.
– Мне нечего добавить.
– Ты знаешь, что я могу…
– Товарищ майор, – влез в разговор я, – а вы уверены, что ваш человек – Алексей Корелов, вам рассказывал всю правду о себе?
Майор бешено ожег меня взглядом, сплюнул между зубов и, подняв воротник куртки, быстро пошел в сторону метро.
– Блин, Дима, я же тебя предупреждал. Видно, не все складно с этим убийством. Сейчас этот майор будет своего агента Корела отмазывать, иначе его самого по шапке взгреют.
Дима проводил фигуру майора взглядом и только крепче сжал челюсти. По его виду я понял, что со своей позиции – не сдавать источник информации – Дима Ломов не сдвинется.
Перед сдачей смены я забежал в открытую недавно в нашем РОВД компьютерную комнату, где за шоколадку и улыбку дежурная оператор забросила в поиск Павла Афанасьевича Кудюмова. Через полчаса матричный принтер завел свою пулеметную трескотню, наружу полезла бумага с лаконичными цифрами. Информации было немного – дата рождения шестидесятилетнего сторожа и наличие судимостей. Я тупо смотрел на две цифры – статья 136 и статья 153 УК РСФСР.
– Это все? Больше на него ничего нет?
Девушка взяла у меня распечатку:
– Ну, видимо, это старые судимости, поэтому сроки не указали. Может, из совсем старых архивов информацию внесли.
– Понятно, спасибо большое.
Я не помнил таких статей, наверное, что-то малозначительное. На мою удачу кабинет дежурного следователя был открыт.
– Доброй ночи, чай пьете? Приятного аппетита. Нет, спасибо, я конфеты не ем. Вы на минутку мне Уголовный кодекс не дадите? Надо номера статей вспомнить. Спасибо.
Как я и думал, эти статьи были частнопредпринимательской деятельностью и нарушением неприкосновенности жилищ граждан, преступления малозначительные, не представляющие существенной общественной опасности. Ни убийствами, ни чем-то еще серьезным от гражданина Кудюмова, согласно данным ИЦ УВД, не пахло. Но лично я чувствовал запах какого-то дерьма.
Глава тридцать первая. Кинология – это не про кино
Октябрь одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года
Из приоткрытых окон гремел «Билет на балет» Корнелюка, за углом элитной школы стояли солидные десятиклассники и «красиво», отставив в сторону мизинец, курили сигареты. Из-за угла вырулила парочка ментов, сбоку от которых на провисшем свободно поводке неспешно двигалась почти черная, крупная немецкая овчарка. Менты прошли мимо, но собака громким «гав» сделала замечание выпускникам «иностранной» школы. Учащиеся почему-то засмущались и, побросав окурки в большую консервную банку из-под томатной пасты, побежали в школу. В фойе школы активисты из родительского комитета бдительно прислушивались к веселым воплям на втором этаже. «Осенний бал» набирал обороты. Из комнаты гардеробщицы выглянула знакомая лейтенант из ИДН:
– О, мальчики пришли, да еще и с собачкой.
– Здравия желаю, Ирина Владимировна.
– Ой, Паша, ну мы же договаривались, что просто Ира. А что Дима сегодня такой мрачный?
– Мечтал с тобой, Ирочка, сегодня потанцевать, но, видно, не судьба, – я покосился на мрачного Диму и улыбнулся девушке.
– Правда, Дима? Но не грусти. На десятое ноября ты не дежуришь? Я весь вечер буду вся твоя.
Дима неопределенно хмыкнул и отвернулся, огорчив симпатичную инспекторшу.
– Как у вас тут, спокойно?
– Пока да, но вы заходите попозже, чувствую, местный контингент будет пробовать прорваться. Боюсь, мамочки из родительского комитета не справятся.
