Андрей Бондаренко - Чукотский вестерн
Действительно, недалеко от незадачливых «пятнистых» на земле валялись две уже хорошо знакомые винтовки без полагающихся кожаных ремешков, с десяток сменных магазинов.
– Ничего не понимаю, – удивился Ник. – Оружия у них было в достатке. Что же тут произошло? Кто же их так?
Айна подошла к останкам, осмотрела черепа, порылась в ворохе костей, присмотрелась к следам на земле, объяснила негромко:
– Тут палатка стояла. Они спали. Пришёл голодный медведь. Он от рыжих мышей много Маленьких Солнц уходил. Устал, есть хотел. Забрался в палатку. Убил «пятнистых». Съел, сколько смог. Ушёл. Потом рыжие мыши пришли, доели.
Ник согласно кивнул головой:
– Похоже на правду. Но почему их двое? На той сопке, возле лагеря, только один был. Откуда же второй взялся?
Сизый брезгливо поднял с земли резиновую подошву с остатками кожаного голенища, повертел перед глазами, отбросил в сторону, нагнулся за другой подошвой.
– Нет, начальник, – доложил. – Это совсем другие люди. У того, что от меня тогда скрылся, судя по следам оставленным, сорокового размера были сапоги, а у этих – сорок третьего, не меньше.
Ник сел за руль:
– Бог с ними со всеми. Винчестерами разжились, патронами – спасибо медведю за помощь. Думаю, что у того шустрого, что с сопки живым ушёл, где-то рация была спрятана. Он этих двоих и направил к избушке на Палявааме, нас стеречь. Всё, рассаживайтесь по местам, сподвижники, едем дальше.
Километров десять и успели всего проехать. Закружилась у Ника голова, ладони, обнимающие автомобильную баранку, безвольно разжались, руки плетями вдоль тела повисли, из носа потекла сизая юшка. Хорошо, успел ещё резко ударить по тормозам.
Теряя сознание, всё же услышал последние слова Айны:
– Лёша, у него кровь закипает! Нож ему вставь между зубов. Чтобы язык не откусил…Очнулся Ник ночью, в предрассветный час. Закат ещё догорал пунцовыми углями, а рассветная зорька уже теплилась – робкой улыбкой.
Ник сидел на земле, прислонившись затылком к широкому колесу верного «багги», правой щеке было тепло, во рту притаилась великая сушь.
– Попей, командир, – откуда-то издалека попросил Сизый. – Попей! Тебе сейчас пить много надо. Это отвар золотого корня, Айна в тундре нашла…
Губ коснулся прохладный край алюминиевой кружки, Ник сделал несколько жадных судорожных глотков, закашлялся. Вкус у напитка был странный: кисловатый, с привкусом имбиря.
– Что со мной? – спросил Ник. – Где мы? Где Айна?
Лёха опустился перед ним на корточки:
– Похоже, тот рыжий крыс – чмо гадкое, что тебя укусил за плечо – в кровь умудрился какую-то гадость занести. И ничего тут странного нет, лемминги же не чистят зубов специальным порошком под названием «Жемчужный». Мы всё там же, где тебя Кондратий чуть не хватил. Я-то – лох тюремный, машину не умею водить. Ничего, потом подучишь, я способный. А Айна сейчас камлать будет, шаманить то есть. Просить у местных богов, чтобы они тебе даровали выздоровление. Даже бубен смастерила настоящий: каркас сплела из куруманника, потом запасные моржовые штаны распорола, на этот каркас натянула. Хороший бубен получился, громкий. Сегодня, говорит, очень удачная ночь – впервые за лето на небо выйдут Тени Огня. Это она, наверное, про северное сияние. Давай, командир, попей ещё.
Ник ещё попил странной жидкости, медленно повернул голову: метрах в тридцати от машины горел большой жаркий костёр, около которого застыла Айна, внимательно вглядываясь в небо – в его тёмный западный край.
На девушке была её свадебная одежда: широкий бордовый малахай до самой земли, щедро украшенный бисером и блестящими монетками. Только песцовая шапочка с пыжиковым хвостом отсутствовала: густые чёрные волосы Айны, обычно заплетённые в тонкие косички, на этот раз свободно ниспадали вниз – одним блестящим потоком. Лицо девушки было покрыто чёрными и коричневыми знаками – вычурными и странными.
Айна, ударив в бубен, прокричала несколько гортанных резких фраз.
На небе её услышали: от тёмной линии горизонта до тусклого ковша Большой Медведицы протянулись неровные светло-зелёные полосы. Через несколько мгновениё полосы начали изгибаться, меняя и беспорядочно чередуя цвета. Вот одни полосы стали светло-голубыми, другие – светло-розовыми, между ними беспорядочно заплясали сиреневые и фиолетовые сполохи. Постепенно вся западная часть неба окрасилась в самые невероятные, но удивительно нежные при этом оттенки. Тени Огня горели, расширяясь и сужаясь, пробегали в разные стороны, но никогда не пересекались между собой. Ник завороженно смотрел на небо, уже не понимая, – явь это чудесная или самые обычные галлюцинации.
Айна закружилась в каком-то странном танце, полном резких угловатых движений, запела что-то тягучее на родном языке. Порой в песне проскакивали просительные и жалостливые нотки, иногда угадывались угрозы, звучала неприкрытая агрессия.
Удары в бубен становились всё чаще и громче, девушка, обойдя несколько раз вокруг костра, по широкой дуге стала приближаться к Нику.
Вот её тоненькая фигурка полностью заслонила Тени Огня.
Ник видел только её глаза – чёрные, бездонные, необычные.
Айна сделала два шага в сторону: опять перед Ником оказались разноцветные бегущие полосы, переливающиеся нереальными оттенками.
Девушка встала перед Ником и, не прекращая петь, стала раскачиваться из стороны в сторону. Перед его взором замелькал нескончаемый калейдоскоп: чёрные страшные глаза – светло-зелёные всполохи, глаза непонятного цвета, но полные доброты и надежды – розовые полосы с сиреневыми прожилками…
Сколько это длилось? Может – час, может – гораздо дольше, Ник уже перестал ориентироваться во времени…
По лицу Айны текли тоненькие ручейки пота, в уголках губ пузырилась пена, лицо перекосила гримаса нешуточной боли. Её движения всё убыстрялись, бубен гудел уже одной нескончаемой тоскливой нотой. Тени Огня, казалось – вслед за девушкой, заметались по небу с невероятной скоростью, изгибаясь уже совсем по невероятным траекториям.
Ник почувствовал, как по позвоночнику прошла тёплая волна, нестерпимо закололо в солнечном сплетении, голова стала ясной и пустой. Неожиданно для себя он упруго вскочил на ноги и громко запел – на совершенно незнакомом ему языке, мягком и певучем, полном множества звонких согласных. Было легко и невероятно радостно, душа пела и как будто улетала – в блаженную даль…Стало жарко, Ник перевернулся на другой бок, нетерпеливым движением руки сбросил с плеч укрывающую его кухлянку. Коварный солнечный луч тут же воспользовался этим, лихо заплясал на его лице. Ник чихнул и проснулся.
Солнце стояло в зените, следовательно, было часа три пополудни.
На земле, рядом с его головой, стояла знакомая алюминиевая кружка, наполненная бурой жидкостью. Ник взял кружку в руки, принюхался: пахло имбирём, значит, настой золотого корня, гадость знатная. Хотелось обычной воды, свежей и прохладной.
Ник встал на ноги, огляделся по сторонам. Совсем рядом дремал неуклюжий «багги», около потухшего костра, на куске брезента, спали Айна и Лёха, обнявшись и похрапывая в унисон.
Ник прислушался к ощущениям организма: нигде не болело, не ныло, не потрескивало, не саднило.
Подошёл к прицепу, взял в руки канистру с водой, канистра оказалась подозрительно лёгкой. Отвинтил крышку, заглянул внутрь. А воды-то – меньше литра осталось. Как же так? И что делать дальше? В обозримых окрестностях воды, пригодной для питья, не наблюдалось, только мутные жёлтые лужи, полные гниющей падали.
Подошёл к спящим молодоженам, потряс Сизого за плечо.
Лёха мгновенно открыл глаза, оценил ситуацию, ловко убрал руку Айны со своего плеча, сполз ужом с брезента.
Отошли в сторонку.
– Куда вся вода подевалась? – спросил Ник, демонстративно легко поднимая с земли канистру.
– Так оно это, начальник, – сонно промямлил Сизый. – Мы тут уже трое суток паримся, а тебе нужно было много пить – чтобы кровь остыла. Вот, воды и поубавилось.– Как – трое суток?
– Ну, так до камлания ты сутки с небольшим в трансе пребывал да ещё двое после него продрых.
– Это получается, что я и выпил всю воду? – засмущался Ник.
Лёха руками успокаивающе замахал:
– Да ладно тебе, мы тоже пили, какие претензии.
– Не в претензиях дело. Что дальше делать будем?
– Мы только и ждали, когда ты в норму придёшь… – Сизый продолжил широко и заразительно зевать. – Айна говорит, надо ехать к той высокой сопке, – рукой на юг показал.
– Там что, вода есть?
– Не знаю, она не говорила. Просто к той сопке, и на этом всё. Сил у неё осталось мало совсем после этого камлания, – жалостливо поглядел в сторону спящей жены, вздохнул тяжело. – Оказывается, трудное это дело – шаманкой быть…. Кстати, командир, ты часа два на каком языке песни орал?
Ник только отмахнулся, мол, нашёл время приставать с глупостями.
Через полчаса и Айна проснулась. Ник в первый момент её даже не узнал: бледная до синевы, глаза запали глубоко, лицо измождённое, словно год на лесоповале провела. Шатало её из стороны в сторону, того и гляди – упадёт.
