Андрей Посняков - Шпага Софийского дома
Незаметно мигнув Олексахе, Олег Иваныч взял с полки готовую свечку и скептически подбросил ее на руке:
— Хозяин, хорошо б взвесить свечки-то. С мерой сравнить.
— Взвешивай, дело хозяйское, — Петр равнодушно пожал плечами. — И я с тобой схожу, в церковь Ивановскую, мне все равно на Торг надо.
— Ну, так пошли, что ли?
Прихватив с собой образцы для сравнения с ивановским эталоном, Олег Иваныч, Олексаха и хозяин мастерской вощаник Петр вышли за ворота и, сев в возок — Олексаха за кучера, — поехали к Ивановской церкви. Возок сей, по указанию Олега Иваныча, был арендован Олексахой специально для оперативных целей.
— Я с вами в церкву-то не поеду, — едва тронулись, сообщил Олег Иваныч мастеру. — Не успеваю, еще на Рогатице дела есть. Онисим, тпруу…
Он соскочил на землю, пожелал: «С Онисимом, приказчиком, сладитесь», — да и был таков. Ни на какую Рогатицу не пошел, конечно. Напрямик ломанулся к Федоровскому ручью, там уж его ждали-дожидались верные оглоеды с дедкой Евфимием — людишки Феофилактовы. По пути нанял Олег Иваныч за медное пуло мальчишку, шепнул что-то на ухо…
Мальчишка подбежал к воротам усадьбы Петра и что есть силы стал колотить в них ногами. На дворе залаял кобель — небольшая такая черная собачка, совсем не страшная, Олег Иваныч ее специально незаметно мяском прикормил, пока барабаны да чаны рассматривал. Полканом собаку звали. А ребят — Сувором да Нифонтием.
На стук выглянул один из подмастерьев.
— Ты, что ль, Нифонтий будешь? — нахально поинтересовался мальчишка.
— Не, я Сувор, — покачал круглой головой парень. — Нифонтий, эва… Позвать?
— Не надо, — мальчишка махнул рукой. — Хозяин ваш, Петр, что к ивановцам с купцами уехавши, наказывал вам взять по две корзины свечей да ноги в руки — и в церкву Ивановскую поспешать, взвешивать. Что-то у них там не сходится.
— Как не сходится? — заволновался подмастерье. — Да мы ж… да Петр… да мы никогда…
Петровы ребята собрались почти сразу. И минуты не прошло, как вышли с двумя корзинами. Ворота плотно запахнули, замок повесили, ключ Нифонтий себе за пазуху сунул. Корзины на плечи взвалили — пошли. Идите, идите… Скатертью дорога.
Оглянувшись — а чего оглядываться, место безлюдное, почитай самая окраина, да и погода та еще… — Олег Иваныч ловко перевалился через забор. Зашлась истошным лаем собака.
— Полкан, Полкане! На, вот те, мяска…
Мигом проглотив изрядный кусок вареного мяса, Полкан тут же завилял хвостом и принялся умильно поглядывать на незваного гостя. Не теряя зря времени, Олег Иваныч быстро вошел в дом.
Да… Не хоромы…
Лавки вдоль стен, в полгорницы печь, большой сундук у стены — видно, служивший постелью хозяину. Олег Иваныч распахнул сундук — замка не было, да и чего там таить-то, одна одежда да пара старых сапог — тщательно перебрал вещи — ничего. Пошарил за иконами — с тем же результатом. Задумался. Ни сам вощаник, ни тем более его подмастерья вовсе не производили впечатления интеллектуалов, задумывающихся о проблемах веры. Нечего тут делать стригольникам… если в качестве временного прибежища только. Так и без того у них подобных мест хватает. Им не стены — люди нужны, слушатели благодарные. А тут: Петр угрюм больно, подмастерья его молоды. Да и колдовских каких трав и прочих предметов ни в горнице, ни в сенях не висело. Это, если вспомнить колдунью Игнатиху, по уверению анонимного автора подметного письма, сюда периодически приходящую… Может, в клети что найдется?
Спустившись вниз по лестнице, Олег Иваныч вплотную занялся клетью. Тем временем оглоеды во главе с дедкой Евфимием деловито обшаривали ручей. И, судя по крикам, кое-что отыскали…
Не обнаружив ничего подозрительного в клети — одна пыль только, — Олег Иваныч выбрался со двора, так же как и пришел — через ограду. Правда, не так удачно — мало того, что приземлился в холодную грязную лужу (а глубокая, зараза!), так еще и ногу подвернул. Ну, делать нечего, с кем не бывает. Матюгнулся, глаза от грязи протер да похромал потихоньку к ручью.
— Ну-с, чего там у вас?
— Ой, батюшка, спаси тя Родимец!
Взглянув на шефа — весь в грязюке коричневой, словно свин, с ушей и то грязь капала, — оглоеды с дедкой впали в легкую прострацию и даже чуть было не упустили мешок, коий незадолго до этого удачно зацепили багром прямо под мостками.
— Что ж ты, батюшка?
— Так надо! — туманно пояснил Олег Иваныч и сразу наехал: — Ну, что встали-то, рты раззявя? Тащите мешок-то. Да пошевеливайтесь — чай, скоро хозяева вернутся.
Мешок был как мешок. Обычный. Пустой, как кошель бюджетника. Совсем, кажется, неинтересный мешок. Ну, это для оглоедов неинтересный, но не для Олега Иваныча. Просто так мешки под мостками не плавают, даже и пустые. Ведь что-то в этом мешке было!
— А ну-ка, парни, вон там, у лодки, пошарьте. Да не там, ближе. Зацепили чего? Молодцы! Ну, тащите с Богом.
Поднатужившись, оглоеды вытащили на берег зацепленный длинным багром предмет. Хм… Предмет… Трупешник очередной, истерзанный! Детский, между прочим.
Вот только его тут и не хватало!
— Ну, что встали? Покойников никогда не видели? Грузите труп в возок да поехали. На усадьбе посмотрим, в спокойной домашней обстановке.
— Батюшка, — несмело обратился к Олегу Иванычу один из оглоедов, испуганно косясь на труп (а ведь было чего испугаться — истерзан знатно, словно и вправду оборотень-волкодлак постарался).
Олег Иваныч недовольно оторвался от процесса чистки одежды:
— Чего тебе?
— Можно мы… Это… Не в возке поедем, с этим… А?
— А черт с вами! Хотите пешком полгорода тащиться — воля ваша! К вскрытию только не опоздайте — понадобитесь в качестве физической силы.
Усевшись в крытый возок рядом с трупом (а не привыкать, в питерском-то РОВД и не такое еще бывало!), Олег Иваныч по-гагарински взмахнул рукой и крикнул: «Поехали!» Взгромоздившийся на козлы дедко Евфимий залихватски свистнул и хлестнул лошадей. Подскакивая на ухабах, возок покатил прочь. Сзади бежали довольные оглоеды. Довольные — что не с трупом едут. Идиоты, по мнению Олега Иваныча, потому как давно известно — лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
Как сворачивали с Ручья, остановились оглоедов дождаться. Навстречу девица попалась. В рубахе белой, по вороту петухами вышитой, в сарафане лазоревом. Красивая девчонка, молодая, правда, вряд ли больше пятнадцати. Как смоль, коса, глаза голубые — глубокие, ровно омуты, — ресницы долгие. Губы розовые, чуть припухлые… Через плечо корзина плетеная, аккуратно полотняным платом накрытая. С Торга бредет, не иначе. Хм…. Может, это и есть Ульянка, младшая вощаника дочка? Хороша девица, эх, повезет кому-то… Кому-то? А не Гришане, чай? То-то он болтал как-то… Ага — вот и оглоеды. Остановились, зубы скаля, на девчонку пялятся — аж шеи свернули!
— Отдохнули? Ну — дальше!
Сворачивая на Славну, Олег Иваныч снова велел дедку Евфимию остановиться. Дождался оглоедов, — добежав, те замерли перед возком, почти что по стойке «смирно», — спросил у дедки адрес самого знатного лекаря.
— Фрязин Микелиус… — припомнил тот. — Хотя нет, тот на Москву подался. Был еще Антоха-немчин, так тот от пьянства третьего дня помер.
— Что — так много пил?
— Не то, батюшка, беда, что много, — философски заметил дед. — Беда, что — не то!
Потом, в ответ на явную заинтересованность Олега Иваныча, довольно толково и в подробностях пояснил, что именно «не то» пил покойный немчин. Оказывается — Олег Иваныч о том и сам догадывался, да точно не знал — существовали на Святой Руси напитки веселящие и хмелящие. Веселящие — квас хмельной, олус-пиво, меды стоялые, вина, да березовица пьяная — сами по себе напитки довольно качественные, из чистых продуктов путем натурального брожения изготовлены. Потому и голову от них не ломит, и завсегда веселие становится. Ноги только потом иногда нейдут — ну, это пустое… А есть напитки другие, злющие, на дурной траве настоянные, да вареные-твореные-перегнанные. Вареное вино, что переваром еще кличут, — пить не приведи Господи, да хлебное то вино, зело крепкое, мутное — корчмой то вино прозывают, из зерна гонят, да плохо гонят. Но, говорят, бывает ведь и хлебное вино хорошим, да только не то, что в кружалах подают богомерзких, типа как Загородской у Явдохи. «Зелено-вино», так его прозывают, да то не вино — корчма натуральная. Сивуха сивухой. Зато крепкости изрядной. Вот к эдакому-то зелью и пристрастился Антоха-немчин. Пил-пил, да и помер в одночасье.
Дедко Евфимий осуждающе покачал головой. Олег Иваныч тоже задумался.
После, ежели уж не сыскать быстро лекаря, спросил хотя бы хорошего палача.
— На что тебе кат, господине, прости Господи? — испуганно перекрестился дед. — Таковой и не надобен вовсе в Новгороде, не Москва, чай, слава Господу!
