Вечный сон - Анастасия Вайолет
Рукой Анэ нащупывает амулет Анингаака, все еще лежащий в кармане. Вытаскивает и поднимает перед глазами – белый медвежий зуб. Хочется бросить его в море или куда-нибудь далеко за холмы, но при одном взгляде на амулет начинает глухо болеть сердце. Она представляет себя маленькую – все тело болит, ноги и живот в синяках, и отец тихо говорит: «Мне от этого больнее, чем тебе». Затем представляет Апитсуака – маленького и со здоровой щекой. Ему только начинает сниться пещера, и он еще ни о чем не подозревает – и улыбка у него настоящая.
Крепко сжав амулет, Анэ бросает его себе под ноги. Он тут же погружается в снег.
– Анэ… извините, пожалуйста…
– Анорерсуак, – шепчет она, узнавая тревожный голос Атанганы, смешанный с ее громким, сбивчивым дыханием.
Анэ так и не сдвинулась с места. Сверля взглядом ближайший сугроб, она вспоминает все, что когда-либо говорил ей отец про Седну, но ничего особенного в памяти не находит.
– Анорерсуак… я хотела кое-что спросить. – Под тяжелым телом скрипит лестница, и вот справа от Анэ на заснеженные ступени садится большая женская фигура.
Атангана дышит тяжело, поэтому Анэ каждый миг чувствует ее неуютное присутствие. А ей больше всего хочется быть одной и сливаться с ночью, все глубже погружаясь в обрывки воспоминаний, – только это сейчас и кажется правильным.
– Вы… вы, может быть, знаете… какой-нибудь ритуал или средство… чтобы… – Атангана всхлипывает, – чтобы стереть память?
Анэ медленно переводит взгляд на женщину, на ее красное лицо и подрагивающие веки. Почему-то обращает внимание на волосы – пряди вылезли из длинных кос и нелепо торчат над головой, слегка развеваясь на ветру.
– Просто… просто Тупаарнак… все еще не в себе. Возможно, она могла бы… забыть Анингаака?
Мизинец Анэ начинает безостановочно дрожать. Она вспоминает: Седна, Седна, Седна. Охраняет Адливун. Там живут души, которые ждут, куда их отправят окончательно. Там они должны переродиться и исцелиться. А Седна – она стережет этот мир и ждет прибытия очередной души, чтобы впустить ее и обречь на долгую темную неизвестность.
– Зачем ей забывать Анингаака?
Ветер нарастает, и пряди Атанганы словно пытаются улететь вслед за ним – куда-то в сторону, к безлюдным белым холмам. Анэ теперь нужно вниз – в морскую пучину.
– Чтобы… забыть все… что он делал, – на выдохе проговаривает Атангана, опустив глаза. Женщина крепко сжимает руки.
– А что он делал? – без единой мысли переспрашивает Анэ и, встретившись взглядом с Атанганой, тут же опускает голову.
Анингаак. Отец. Образы смешиваются, сплетая запутанный клубок мыслей.
– Я не знаю, – тихо говорит Анэ. – Может быть. Может, знает Апитсуак.
– Я уже спрашивала.
– Значит, нет.
Анэ поднимает взгляд в темноту перед ними. Интересно, Апитсуак с соседями уже убрали пепел? И куда они его выбросили – неужели в море?
«Из моря началось, в море и закончится», – мелькает в ее голове, и Анэ грустно улыбается. Без отца и Анингаака она чувствует себя тем самым катутаюком, бродящим по земле без всякой цели. Она словно порождение тьмы, бессмысленное, как сам ритуал, который так неудачно провел отец.
И ее имя возвышается над всем этим и смеется, бесконечно смеется. Шторм, напоминающий лишь тот проклятый ритуал, совершенный в огне и бушующем море. Анэ хочется смеяться вслед за ним, а потом – упасть лицом в снег и вдоволь наплакаться. Но она знает, что слезы – это почти как слово «нет». И если Апитсуак ее понял и попытался успокоить, это не значит, что поймет кто-то еще.
– Я просто хочу… стереть Анингаака из нашей жизни.
– Но он ангакок, – быстро говорит Анэ.
– Ангакок, не ангакок… знаем мы это все, – грустно говорит Атангана, и ее тяжелое дыхание громким звоном отзывается в голове Анэ. – Не имеет это значения. Понимаете? Не имеет. Что толку от этих сил… если не можешь спасти сестру?
– За Тупаарнак никто не заступился. – Анэ хватается за эту мысль как за бубен.
– Да потому что боялись все! – выкрикивает Атангана и тут же прячет лицо в ладонях. – Я не знаю как… но не должно быть такой силы у человека. Мы же люди простые… мы боимся. Мы жить хотим, понимаете?
Анэ молчит, до боли вглядываясь в снежную тьму впереди. Она боится себе признаться, что в глубине души понимает Атангану. И поэтому она так долго отрицала свои силы – запретное могущество идет рука об руку с жестокостью, и Анэ совсем не уверена, что ее это никогда не изменит.
– Кто «вы»? – спрашивает она прежде, чем успевает об этом подумать.
– Мы – люди, – чуть не плача отвечает Атангана. – Обычные люди. Мы просто хотим жить. Спокойно жить! Мы бы и сами просили милости у духов… нам отвечала бы природа… но нет же! Нужен кто-то главный! А мы простые. Я хочу вылечить сестру. Хочу, чтобы не было Анингаака больше.
– Его нет и так.
– Есть! Его тень всегда есть! Вы молодая еще… можете подумать, что человек умер – и нет его… но каждый шрам, оставленный человеком, болит и напоминает о нем.
– Я просто хочу вернуться, – шепчет Анэ.
– Вы вернетесь куда хотите. У вас времени еще много. Только не упустите его. Как это сделала Тупаарнак. Она никогда не сможет избавиться от своих шрамов.
Анэ проводит рукой по щеке, моментально чувствуя глубокую полосу. Она так и не посмотрела в свое отражение.
– А можно жить… несмотря на шрамы?
Атангана шумно вздыхает и кладет руку ей на плечо. На этот раз Анэ не сопротивляется. Рука ощущается совсем не так, как рука отца, которого она представляет, – как будто ее плечо резко накрыло ощутимое, тяжелое тепло.
– Милая, мы все живем со шрамами. Но вам надо понять – будете вы жить или выживать? Будете ли наносить шрамы другим… или постараетесь залечить свои, насколько это возможно?
– Значит, и Тупаарнак сможет выбраться.
– Если проснется, – грустно отвечает Атангана. Со вздохом она отстраняется и опирается спиной о багровую стену. – Она снова спит. Когда просыпается – все спрашивает про Анингаака… не про ребенка даже. Как будто забыла, что произошло.
– Может, и правда забыла, – шепчет Анэ и наклоняется к ногам.
Ощупывая деревянные ступеньки под слоем снега, она
