1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2 (СИ) - Ангелов Августин
Все выезды из города перекрыли сразу после покушения на Сталина. Причем, не только чекисты постарались, но и Ворошилов не растерялся, распорядившись выставить вооруженные армейские посты. Так что бежать из столицы подозреваемый вряд ли сумел. Но мне пришла мысль, где может скрываться Енукидзе. И я приказал Глебу Бокию:
— Проверить квартиры всех его любовниц. Скорее всего, он прячется у одной из них.
В отношении саботажников с Лубянки, поддержавших ежовский переворот, я также намеревался принять срочные меры. Собрав на совещание начальников отделов, которые команды Ежова выполнять не стали, я распорядился:
— Ночью организуйте аресты тех наших бывших сотрудников, кто активно поддержал Ежова, и которых я уже уволил только что своим приказом. Даю вам список, в котором я сделал особые пометки напротив некоторых фамилий. Самых ретивых сторонников покойного Генриха Ягоды, поддержавших попытку внутреннего переворота в ОГПУ, устроенного Ежовым, необходимо ликвидировать на месте при попытке к бегству. Все должно быть сделано тихо. Лишний шум и огласка нам не нужны.
— А если они не попытаются бежать? — спросил один из начотделов.
Я объяснил:
— Тогда вы должны сделать так, чтобы побежали. Несете личную ответственность за результат. И не забывайте про контрольные выстрелы. Выжить из беглецов не должен никто.
Еще я добавил указания по поводу троцкистских активистов, организовавших митинги и забастовки на предприятиях столицы:
— Зачинщиков всех этих беспорядков тоже арестуйте сегодня же ночью в их жилищах. Также вам надо постараться все сделать без лишнего шума. Этих специально ликвидировать не нужно. Но, если найдутся буйные, которые побегут или станут сопротивляться, то стреляйте на поражение. А всех остальных отправим осваивать Камчатку и Чукотку. Пусть трудом перевоспитываются.
— Но, откуда нам взять столько людей для проведения такой масштабной операции по всей Москве? Какими силами действовать? — посыпались вопросы.
Тогда я сказал:
— Задействуйте хоть всех сотрудников милиции, дворников и народных дружинников. Но чтобы к утру на столичных предприятиях не осталось ни одного троцкистского активиста, способного организовывать забастовки и прочие беспорядки. Это понятно?
Начальники отделов закивали головами. А я подытожил:
— Раз все понятно, значит немедленно приступайте к выполнению!
Решая вопросы на Лубянке, я не забывал постоянно поддерживать связь с Ворошиловым, который каждый час докладывал мне, как обстоят дела у Буденного. И, надо сказать, движение вокруг Горок пошло. С прибытием бронепоезда буденовцам стало полегче. Железнодорожные артиллеристы с помощью корректировщиков огня из бойцов дивизии имени Дзержинского, высланных на передний край и оснащенных с моей подачи радиостанциями «РОБТиТ», выпущенными Русским обществом беспроволочных телеграфов и телефонов еще во время Первой мировой войны и установленными на кавалерийских телегах-двуколках, добились попаданий по пулеметным гнездам, подавив, таким образом, несколько пулеметов троцкистов. И после этого конники рванули в атаку, опрокинув передовые позиции мятежников.
С Молотовым я тоже созванивался, давая ему, как секретарю ЦК, распоряжения, касающиеся деятельности партийного аппарата. Не уходили из моей головы слова Сталина о том, что в Сибири меня, оказывается, собирались ликвидировать по предложению некоего Роберта Эйхе, председателя исполкома Сибирского краевого Совета. Как я понимал, этот латыш имел определенное влияние на Сталина, раз вождь так быстро прислушался к его совету. Насколько я знал, Сталин почему-то доверял всем этим латышам больше, чем русским. Может быть потому, что он и сам русским не был? Во всяком случае, Эйхе отличался тем, что сразу внедрял в Сибири все самые жесткие методы руководства, подсказанные Сталиным. Вот только чем же я этому Эйхе не угодил? Или же он сам метил на мое место?
Понимание мотивов столь радикального предложения, как устранение главы ОГПУ, казалось мне важным не только для собственной безопасности, но и из-за смутного подозрения, что все эти латышские интернационалисты совсем не случайно проникли на руководящие должности в разных уголках Советского Союза. Слишком уж много представителей этой «диаспоры» видел я перед собой. Например, комендант Кремля Петерсон с его латышскими стрелками, латышская дивизия Якима Вацетиса, тот же Эйхе, да не один он из латышей в руководстве Сибири, латыши на ответственных постах в Нижнем Новгороде, опять же, латыши среди чекистов… Не для того ли все они проникли в самое сердце России, чтобы вредить изнутри русскому народу? Не с их ли подачи было утверждено, например, то самое позорное бюджетное правило СССР, когда половина налогов, собираемых в РСФСР, шла на развитие национальных республик, а саму РСФСР никто, при этом, не субсидировал? Не кроется ли в этом засилье латышей заговор, отложенным итогом которого стало крушение Советского Союза при Горбачеве, начавшееся по странному совпадению с отторжения Прибалтики? Ведь Литва Латвия и Эстония первыми объявили о своем выходе из состава СССР в 1990 году. И именно они больше всех разгоняли миф об оккупации русскими союзных республик. Было у меня, что расследовать, помимо всего прочего. Но, я об этом пока молчал, а просто приказал Молотову организовать по партийной линии поездку того самого Эйхе в Москву. Хотелось мне самому поговорить с ним. И, разумеется, я уже распорядился установить за этим человеком тайное наблюдение.
Позже, когда за окнами здания на Лубянке уже наступила очередная снежная ночь, я, несмотря на усталость, не уезжал в свою кремлевскую квартиру, а, оставшись наедине с Эльзой, откровенно спросил ее, когда мы вместе прилегли на диване в моем кабинете после очередной любовной игры:
— А как ты думаешь, почему сейчас среди руководства в России так много твоих соотечественников из Прибалтики?
— Это потому, что все мы революционные интернационалисты! — ответила она словами из лозунга. Правда, добавила:
— Но, я не думаю, что наших слишком много. Мне кажется, что представителей других национальностей в руководстве Советского Союза гораздо больше. Много, например, южан: украинцев, грузин и армян. Но, больше всего все-таки евреев среди партийных руководителей, так мне кажется. Вот только мне это все равно. Я же тоже интернационалистка и считаю, что все люди равны. Национальность лишь устаревший формальный признак. Главное — это совсем не национальность, а способности самого человека.
Выслушав мнение любовницы, я сказал:
— Хм, а тогда скажи-ка мне, Эльза, как ты смотришь на то, чтобы вообще все национальности в СССР упразднить, а сделать единую запись. Например, ввести советскую национальность и везде в документах писать «советский человек». Ведь национальность — это анахронизм в стране, строящей коммунизм, где человек человеку друг, товарищ и брат. Не так ли?
— Ну, так, наверное, самое правильное! И почему никто до сих пор не догадался? — одобрила она.
А я развил собственную мысль:
— Тогда получается, что все национальные республики следует упразднить, чтобы СССР стал единым государством.
— Но, тогда все капиталисты обвинят нас, что мы ущемляем права национальностей, — попыталась возразить Эльза.
— Да и наплевать, — сказал я, заткнув ей рот долгим поцелуем.
Глава 36
Лежа рядом с Эльзой, я ловил себя на том, что после прилета из Казани даже не зашел поздороваться с собственной семьей. Молодая жена и маленький ребенок ждали меня в кремлевской квартире, но я, будучи в Кремле, не сделал ни одного шага в их сторону. В который уже раз я корил себя за то, что не испытываю ни к Аллочке, ни к маленькому Рудику тех чувств, которые должен питать к ним нормальный муж и отец. Вот только я и был не совсем нормальным в своем собственном представлении. Хотя бы по той причине, что я не являлся раньше Менжинским, а оказался в его теле совершенно неожиданно. И я не выбирал для себя именно эту семью, которая мне досталась.
