Большие дела (СИ) - Ромов Дмитрий

─ Он прямо исповедался что ли? ─ хмыкаю я.

─ Типа того, ─ самодовольно соглашается Михалыч.

─ Так кто дал инфу по дяде Юре?

─ Есть такой типок, называется Игорь Исакович Лозман. Знаете его? Начальник райпродторга.

─ Игорёша, ─ ахает Большак. ─ Вот же сукин сын. А ему-то чего надо?

─ Поляну расчистить. Сам хочет большими делами ворочать. Это я так думаю. Скоро узнаем, я его уже пригласил на беседу, так что скоро посмотрим, что это за чудо природы, Игорёша ваш.

─ Выходит, ─ говорит Платоныч, ─ про Чурбанова Печёнкин узнал от Караваева, а про мои дела от Снежинского, а тот ─ от Игорёши.

─ Вот же мудак Игорёша этот, ─ качаю я головой.

Мы с Платонычем смотрим друг другу в глаза и оба думаем об одном и том же. О Трыне. О том, что блин… он сейчас в очень плохом положении. В хреновом просто и без почвы под ногами. У него сердечная драма, а вместо поддержки от близких он получает подозрения и недоверие. И тот единственный, кто поддержал, оказывается под запретом. Впору разочароваться если не в жизни, то в людях.

А Снежинский, сука, влез в доверие. И поделился Трыня своими печалями с ним, а не с нами. Почему? Да потому, что у нас времени нет, и самих нас вечно нет, не бывает рядом. Близкие, которых не бывает рядом. И то же самое будет с Наташкой. Муж, которого никогда нет. Всегда далеко…

Ёлки. Сердце сжимается, будто его хватает рука какого-нибудь бездушного кадавра типа Зарипова. Даже страшно представить, где сейчас может оказаться Андрюха. И наделать сгоряча или от безысходности тоже много может.

Во фразе «мы в ответе за тех, кого приручили» нет ни высокомерия, ни снобизма, она передаёт самую суть…

─ Поехали в Берёзовский, ─ говорю я Платонычу.

─ Да, ─ поднимается он. ─ Едем.

─ Егор, ─ говорит Платоныч, когда мы идём к машине. ─ Хочу попросить тебя кое о чём.

─ Конечно, дядя Юра, ─ отвечаю я, останавливаясь. ─ Всё, что угодно.

─ Вот сейчас мы с тобой проскочили, прошли между Сциллой и Харибдой буквально. Может, там ещё и не закончено, но в данный момент мы на свободе, да? И может показаться, что мы стали неуязвимыми, что нам ничего не страшно и никто нам не в состоянии причинить зло, а мы можем творить, всё что захотим. Но это не так, это ощущение обманчиво. Вернее, удача переменчива и нужно быть всегда начеку. Всё может измениться в любой момент. В любой, понимаешь?

─ Да, дядя Юра, понимаю, ─ серьёзно отвечаю я. ─ И я очень рад, что ты тоже это понимаешь. Мы с тобой затеяли очень большую игру. Очень большую. И зашли так далеко, что назад нам никак нельзя. Мы не можем просто сбросить карты, потому что сделай мы так, от нас ничего не оставят, даже мокрого места. Вообще ничего.

─ Знаю, Егор, знаю. Ты не жалеешь, что так всё раскрутилось?

─ Поздно мне жалеть. Да и не хочется. Хочется радоваться жизни и мчаться вперёд. Как думаешь, он вернулся к родителю или подался в тёплые края?

─ Не знаю…

Мы подъезжаем к дому, где я уже был с Рыбкиным и Хаблюком. Здесь ничего не поменялось, да и с какой бы стати. Тот же подъезд, те же рожи, запахи и вид помойки. Дверной звонок не работает поэтому приходится колотить кулаком.

─ Вы из горисполкома? ─ спрашивает проходящая мимо соседка. ─ Житья ведь нет от этой квартиры. Орут, дерутся, дебоширят. Уже и прав родительских лишили, да всё не в прок.

─ Нет, мы из другой организации, ─ говорю я.

Соседка не успевает продолжить, потому что дверь открывается и на пороге оказывается какое-то сказочное существо, похожее на беззубого лешего в майке-алкоголичке.

─ Семёныч из ЛФК вышел, ─ говорит оно, улыбаясь и беззащитно щурясь. ─ Празднуем…

Я отодвигаю его в сторону и прохожу вперёд, Платоныч идёт за мной. Мы заходим в комнату с нищенской обстановкой и тяжёлым табачным туманом. За грязным, заставленным консервами столом сидят мужики с перекошенными от выпивки рожами и забыченными, залитыми шарами. Смрад и разруха. Тлен.

─ Ну, за возвращение блудного сына! ─ орёт кто-то. ─ До дна, Трыня! До дна!

Видно все мы должны испить эту чашу до дна. Андрюха сидит за столом и едва не падает. В руке он сжимает стакан с прозрачной жидкостью. Его взгляд падает на нас с Большаком, но ничего не происходит, будто он нас не узнаёт.

─ До дна! ─ орут смурные собутыльники и он, как зомби, исполняющий приказ, подносит стакан ко рту.

21. Первым делом самолеты

Инстинкты срабатывают раньше разума, и я дёргаюсь вперёд, в один прыжок подскакивая к Трыне. Он не успевает сделать и глотка, как кубок с ядом оказывается выбитым из его руки и взлетает высоко над поверхностью стола, над этим скудным жертвенным пиршеством, прерывая инициацию, могущую забрать жизнь некрепкого подростка.

В комнате воцаряется мёртвая тишина и все взгляды оказываются прикованными к совершающему медленные вращательные движения стакану и выплёскивающейся из него, как из сопла ракеты, густой прозрачной реактивной струе.

Я хватаю зачарованного Трыню за шкирку и, прежде чем племя людоедов осознало ситуацию, срываю его с места и тащу к выходу. Алконавты начинают выходить из ступора и рычать, не в силах простить вторжение и, главным образом, расточительное и преступно неуважительное отношение к главному продукту их жизни.

Платоныч перехватывает Андрюху и тащит его к выходу, а я оборачиваюсь и держу оборону от преследователей. Вернее, только одного и как всегда вооружённого тесаком. Он, конечно, злой и агрессивный, но тут и говорить не о чем…

Ого! Вообще-то есть о чём. Он делает очень опасный выпад, и я едва успеваю отскочить, но так, что острие ножа чиркает по куртке, оставляя белый пушистый синтепоновый след. Ах, ты собака! Новая импортная куртка! Ах, ты собака!

Я ухожу в сторону и выставляю блок, но он не теряется и наносит удар левой, от которого я едва успеваю уклониться. Орк щерится, пытаясь слепить блеском золотой фиксы, но нет, со мной такие номера не проходят.

Доворачиваю его по ходу движения и, пока он следует за своим увесистым кулаком, оголяя тыл, бью в основание черепа. Хорошего отдыха, братишка. Но этого мало, как в фильмах про оголодавших зомби, пока я разбирался с одним, остальные подобрались и окружили полукольцом, норовя отрезать пути к отступлению.

Они производят нечленораздельное мычание и тянут ко мне руки со скрюченными гниющими пальцами. Бр-р-р… Как колобок, успешно ушедший от дедушки с бабушкой и прочих бесхитростных персонажей, я выворачиваюсь следя, чтобы их отравленные когти не коснулись моей плоти.

Приходится вырубить одного… нет, двух самых активных и прытких и, пока толпа вбирает в себя тела павших собратьев, выскакиваю из этого довольно жуткого места. Платоныч с Трыней к этому моменту уже выходят из подъезда. Перескакивая через ступени, я мчусь к ним.

─ Чего⁈ ─ истерит Трыня. ─ Чего вы сюда припёрлись⁈ Зачем я вам нужен, если я такой предатель и вы мне не доверяете? Чего вам от меня надо? Спасать пришли? Поздно! И незачем меня спасать, если вы мне, всё равно, не верите. Не надо мне от вас ничего!

─ Андрей, ты выпил? ─ спрашивает Платоныч?

─ А вам-то что!

─ Садись в машину, поедем домой и поговорим там, не при водителе, без посторонних. Ты меня понял?

─ Не поеду я никуда! ─ в запале кричит он. ─ Если доверия нет…

Не давая ему договорить, я сгребаю его в охапку и, запихнув на заднее сиденье, сажусь рядом. Платоныч, не давая опомниться, обегает машину и садится с другой стороны.

─ Домой, ─ бросает он водителю, и мы трогаемся, рвём с места, уносясь из этого подлого места.

Трыня затихает и всю дорогу сидит с закрытыми глазами. Когда мы приезжаем, он тихо и спокойно заходит в подъезд и поднимается домой.

─ Андрей, ─ говорит Платоныч, ─ пойдём на кухню, выпьем кофе. ─ Хочу ответить на твои вопросы. Мы приехали за тобой, потому что мы не чужие люди и мы беспокоились.

Трыня, насупившись, молчит.