Гонзо-журналистика в СССР - Евгений Адгурович Капба
— Есть ремарка, — поднял руку я. — Даже две.
— Ну-ну? — приободрил меня Рикк.
— Не камнем, а совой.
— В каком смысле? — удивился от окна Волков. — Какой совой?
— Ну, строго говоря, это был светильник. Ночник из мыльного камня в форме совы. Это первая ремарка.
— Слыхали, Иван Петрович? Совой! А вторая ремарка?
— В окно он сам выпрыгнул. Дверной замок был вскрыт, ну, я его обратно снаружи замкнул и в окно влез. Когда я вашего Вагобушева по спине перетянул, он сбежать пытался, а как не получилось — выбросился в окно. На излете я в него совой и попал, — мне дорогого стоило сохранять самообладание.
Не каждый день в дом вламываются и переворачивают там всё вверх дном!
— Есть и третья ремарка, только я не знаю — можно об этом или нельзя… — продолжил я.
Волков довольно скалился, наблюдая за метаморфозами лица Рогозинского. Оно из красного превратилось в зеленоватое.
— Ну же, не томите…
— У меня там в засаде капитан милиции теперь сидит. Очень сердитый, с рацией и пистолетом.
— О Господи! — сказал Рогозинский. — Можно мне сделать один звонок?
— Да пожалуйста! — Рикк подвинул к нему аппарат.
Я думал, в номенклатуру, а тем более — в начальники крупных предприятий пускали только атеистов. Лучше — воинствующих. А этот Иван наш Петрович о Господе вспомнил…
— Послушайте, у вас есть связь с этим Сазонкиным? Да, да! Пусть уберет оттуда людей, может случиться большая беда!
Шестеренки в моей голове скрипели усиленно, а потом вдруг перед глазами всплыла строчка какой-то статьи, читанной тогда, в будущем. Мол:
«… начальник машеровской охраны полковник Сазонкин был переведен в центральный аппарат КГБ незадолго до смерти руководителя Республики».
Некоторые любители теорий заговора связывают этот перевод с трагедией 4 октября 1980 года — мол, злые силы заменили лично преданного человека на дилетантов, а потом подстроили автокатастрофу.
— Сазонкин, вы сказали? — дернулся я.
— Да, да, он сказал Сазонкин, а в чем дело?
— Начальник охраны Машерова!
— Твою-то мать! — сказал Рикк.
Рогозинский в этот момент положил трубку.
— Слушайте, ну ко мне обратились такие люди, что я не мог отказать… Меня попросили Белозора прощупать, я и…
— Да! — выкрикнул Волков. — Вы идиот, Рогозинский! Прощупать — не значит разворотить дом! Кража со взломом, соображаете? Если бы мне не позвонил Тиханович, я не позвонил Привалову… КГБ, МВД, ВОХР еще… Борони Бог, постреляли бы друг в друга!
Рогозинский пыхтел и сопел. За телефон взялся Волков, он набрал Привалова:
— Пал Петрович? Да! Волков беспокоит. Прояснилось. Сазонкин попросил нашего Рогозинского Геру прощупать. Да, тот, который начальник охраны Петра Мироновича. Да, Рогозинский именно это слово, а не американский шпион… Так экскурсия! Гера будет ее для минских товарищей проводить. Какая статья? Ах, в «Маяке»! Сейчас-сейчас…
Рикк выскочил в приемную и вернулся со свежим номером «Маяка». У него был открыт разворот — с моей рожей в окружении оперативников, которые участвовали в задержании ублюдка Геничева. Главный металлург ее чуть ли не в самую физиономию сунул Рогозинскому:
— Вот, тоже можете «прощупать»… Он бы вашего Вагобушева и насмерть убить мог! Это ж Белозор!
— Забіць не забіу, але ж штурхенцоў надаваў! — вспомнил анекдот про свинью я.
Ну, это там, где бабка попросила двух мимопроходящих идиотов свинью зарезать. А штурхенцы — это те же трындюли. Убить не убили, а трындюлей надавали.
— Хо-хо, — сказал Волков.
— Хе-хе-хе! — сказал Рикк.
— Хе? — удивился Рогозинский.
— Ха-ха-ха-ха!!! — мы разом разразились дурным громким смехом, таким образом выпуская напряжение.
Это, пожалуй, было лучшим вариантом. Всё-таки миром правит не тайная ложа, а явная лажа… Никакого мирового заговора — просто привычка местных товарищей бежать впереди паровоза и проявлять совершенно чудовищное рвение. Кто написал четыре миллиона доносов? Это Довлатов спрашивал, да? Вот так вот и написали… Тоже, наверное, сверху попросили проявить бдительность. Они и проявили. А эти — прощупали. Нащупались, черт бы их…
— Нет, ну а как вы хотели? — Рогозинский, кажется, успокоился и понял, что штурхенцоў ему тут никто давать не будет, и принялся оправдываться. — Ну, представьте — к Петру Мироновичу на расстоянии вытянутой руки приблизится вот такой вот человек.
Он выразительно глянул на меня.
— Какой же? — ухмылка так и оккупировала мою физиономию.
— Ну… Странный! Слушайте, вот мне Валентин Васильевич… Ну, Сазонкин! Так вот, он сказал, что вы чуть ли не новый Мессинг или там Горный! Мол, в УГРО про вас такие байки рассказывают, что просто фантастика! А товарищ Сазонкин — человек прагматичный.
— Так а почему он на Малиновского не позвонил, коллегам? — удивился я, — Тамошние меня уже того… Прощупывали.
— А почему вы думаете, что не позвонил? — ответил вопросом на вопрос Рогозинский. — Просто он не складывает все яйца в одну корзину.
Мы помолчали немного. А потом я спросил:
— Как у вашего Вагобушева самочувствие?
— А вы такой сердобольный? — настало время Рикка ехидничать.
— Да нет, просто у меня бардак в доме страшный теперь. Вот как выпишется — вместе будем всё на место ставить. Я бы и вас, Иван Петрович, пригласил. Настоятельно! — несмотря на разрядку смехом, злобы во мне было еще много.
— Да! — сказал Волков. — Это будет справедливо!
— Послушайте, я директор крупного предприятия… — начал было возбухать Рогозинский.
— А я — новый Мессинг! — отрезал. — Хотите — порчу наведу? Или предскажу, когда вы умрете?
И сделал страшные глаза.
— Н-нет, спасибо… — обмяк в кресле директор крупного предприятия.
— А вы можете? — прищурился Волков.
И я брякнул, не подумав:
— Насколько я знаю, в две тысячи двадцать втором вы будете еще живы, — еще бы я не знал!
С этим титановым стариканом я столько кругов по Дубровице нарезал, выявляя недостатки в благоустройстве и комфортности городской среды… Волков был председателем городского Совета старейшин и терзал исполком и коммунальщиков со страшной силой! Заслышав стук его трости по тротуарной плитке, дворники начинали мести с удвоенной силой, муравьи бегали строем, а мелкие чиновники покрывались испариной и пытались притвориться шлангом. Из которого клумбы поливают. Так что тут я знал, что говорил.
— Ого! — сказал Рикк. — Девяносто перешагнешь, Николаич! А про
