Позывной «Курсант» — 4 - Евгений Прядеев
— Вот. Антон Семёнович велел сохранить. Мы нашли ее во время перестройки сарая в цех. Он узнал содержимое. Запретил выкидывать. И… — Дмитрий Петрович выглянул из-за плеча Шипко, который тактично прикрывал меня от его внимания. — Никто не читал, имейте в виду. Никто! Просто Антон Семенович открыл, глянул, а потом сразу сказал, что это — вещь одного из воспитанников. А когда уезжал отсюда, строго-настрого приказал, сохрани, Дмитрий. Он был уверен, что однажды за этим кто-нибудь придет. Вы когда спросили про сарай, я понял, не сарай вам на самом деле нужен. И вот, товарища узнал.
Воспитатель посмотрел на Панасыча. Причем, что удивительно, он реально чекиста не боялся. Наоборот, смотрел с некоторым уважением.
— Просто не стал при товарище Рыкове говорить ничего. Вы только вышли, сразу кинулся в свою комнату. Там лежало. Держите.
Шипко взял коробку, а потом вдруг протянул руку Дмитрию Петровичу:
— Спасибо. Вы нам очень помогли.
— Да хватит вам! — тот пожал ладонь чекисту, затем смущённо отступил. — Просто Антон Семенович просил. Пойду. А то у меня еще работы много.
Воспитатель кивнул нам обоим, прощаясь, а потом развернулся и побежал обратно к дому.
— Узнал, зараза… — покачал головой Панасыч. — Ну и память у человека… Гений. А всю жизнь посвятил детям, педагогике.
— Вас узнал? — переспросил я. — Так это сразу было понятно.
— Не нас. Тебя. На, держи свою драгоценность.
Шипко отдал коробку мне и мы, наконец, пошли к воротам.
Честно говоря, уже не терпелось, наконец, уйти из коммуны, добраться с Панасычем обратно на аэродром и там продолжить разговор. При Павле он снова замолчит, откровенничать не будет. А мне наоборот хотелось узнать все подробности, вообще все. И самое главное — кто второй «хозяин» этого Фигаро.
— Товарищ сержант государственной безопасности! Неужели я вас дождался!
Услышав этот голос, я сначала не поверил своим ушам. Первой реакцией была мысль: «Да ну на хрен!»
Просто, когда мы уже оказались за воротами, выяснился один крайне неожиданный момент. Нас там ждали. Вернее, ждал. Один человек. Он стоял, прислонившись к «воронку», который притаился в стороне от входа, ближе к деревьям. Но едва заметил меня и Шипко, резво пошел нам навстречу. Улыбался при этом дядя Коля так, что я бы предпочёл иметь сейчас в руке что-нибудь посерьёзнее металлической коробки.
И да, это был Клячин. А улыбка его… С такой же улыбкой он появился во дворе бани, когда убил хулиганов.
Глава 17
Все становится на свои места, но пока не понятно, на какие
— И ты представляешь, товарищ Шипко, эти идиоты берут Эйтингона и его группу под наружное наблюдение, а не понимают, что имеют дело с профессионалами. Сам Эйтингтон десять дней как в Москве. Ну ты понял. Ничего не делает. Просто сидит дома. Оперативный отдел установил за ним постоянную слежку, его телефон прослушивается. И тут мы встречаемся с ним на улице. Знаешь, что он мне сказал? Знаешь? Он сказал: «Коля, ты ведь ведь в курсе, как я работал. Ну вот пожалуйста, доложи своему начальству: если они хотят арестовать меня, пусть сразу это и делают, а не устраивают детские игры». Вот, что значит старая школа!
Клячин высказался, откинул голову назад и громко расхохотался.
Не знаю, может, дело в самовнушении, но после вопросов Шипко и его намеков на то, что товарищ старший лейтенант госбезопасности мне мне совсем не товарищ, дядя Коля стал видеться совсем в другом свете. И лицо у него какое-то подозрительное, и голос раздражающий, и смех дурацкий.
А еще вдруг вспомнилось первое впечатление, которое произвёл на меня Клячин. Волк, дикий и голодный. С чего это вдруг я начал видеть лишь овечью шкуру, натянутую поверх натуры хищника, понятия не имею. Наверное, дело в том, что Бекетов в моем восприятии большая гнида, чем Николай Николаевич. Вот я и расслабился, позволив себе относится к Клячину хорошо. А зря. Только теперь совершенно непонятно, когда я смогу нормально поговорить с Шипко и выяснить, что же он хотел рассказать. Потому что непонятно, какого черта вообще происходит. Зачем здесь появился Клячин?
— Нет, ты представляешь, Алексей! — он обернулся и через плечо посмотрел на меня, предлагая поддержать разговор. — Хотели они прожженного разведчика под наблюдением держать втихаря! Да он их сразу выкупил. В первый же день.
Я натянуто улыбнулся. Но только по той причине, что от меня ожидалась именно такая реакция. Хотел бы искренне подержать веселье Клячина, вот только понятия не имею, что за Эйтингон такой и почему Николаю Николаевичу весело от того, что за этим Эйтингтоном следят. По мне, вообще ничего веселого, когда за человеком ходят сотрудники НКВД.
Ну и конечно, единственная эмоция, которую я ощущал в данный момент, это напряжение. Причём напряжение, которое зрело не только внутри меня. Оно буквально искрило в воздухе, пробегая невидимыми разрядами электричества, от Клячина к Шипко, от Шипко к Клячину. И периодически перескакивало на меня.
Панасыч, кстати, тоже не смеялся. Он был максимально сдержан и даже хмур. Причина его состояния крылась, само собой, в Клячине. Вернее, в поведении дяди Коли.
Пока еще ничего не происходило, но при этом было вполне очевидно, непременно должно произойти. Имею в виду, не происходило ничего, связанного со мной, поездкой в коммуну, с Клячиным. Даже тема эта не поднималась. Мы все трое изображали какую-то крайне нелепую сценку, в которой каждый знает, что надо говорить на самом деле, но вслух произносит совсем другие слова.
Свое появление Николай Николаевич объяснил… никак. Вообще. Будто наша компания не под Харьковом встретилась, а где-то на Московской улице. Правда, справедливости ради, стоит отметить, что и мы себя вели точно так же. В итоге, со всех сторон разыгрывался спектакль, но все понимали, он вот-вот подойдёт к концу и тогда финал может получится хреновый.
Сдаётся мне, Шипко сразу это оценил, но отчего-то решил подыграть Клячину. Я, естественно, придерживался той же линии.
— Вот как… — тихо высказался он, когда мы вышли за ворота и увидели идущего навстречу Николая Николаевича.
