Железнодорожница - Вера Лондоковская
— А это вас уже не касается, — впервые позволила я себе перебить ее. А как же, ведь заветный ордер был уже бережно спрятан в мою сумочку.
— А где ключи от квартиры взять? — спросил Вадим, поднимаясь со стула.
Но тетка отвернулась. Она была в ярости. За нее ответила молоденькая девушка:
— В жилищную контору зайдите, там выдадут ключи.
Мы вышли из здания райисполкома. Меня охватила такая эйфория, хотелось даже расцеловать Вадима. Вот вроде алкаш алкашом, а ведь и деньги способен зарабатывать, и даже квартиры получать.
— Мы такое великое дело сделали! — ликовала я. Казалось, даже небо стало голубее, а трава зеленее. И сама природа с нами радуется.
Но Вадиму это не требовалось объяснять. Он был счастлив, как и я.
— Поедем сразу туда, — предложил он.
— Конечно, поедем! А ты знаешь, где это Шошина?
— Конечно, знаю — я там уже был.
Невозможно передать то трепетное чувство, когда впервые переступаешь порог собственной новой квартиры. Хотя, мы, конечно, не владельцы — в Советском Союзе права собственности не было. Все квартиры принадлежали государству.
Был лишь ответственный квартиросъемщик — в нашем случае это Вадим. И мы, члены его семьи, проживающие на основании прописки. Кстати, в жилищной конторе нам выдали ключи и забрали паспорта, чтобы поставить штампы с пропиской.
Наша квартира на третьем этаже оказалась почти полностью готовой к переезду. Почему почти — потому что мебели не было. А так все необходимое было. Потолки побелены, на стенах обои, причем в разных комнатах разные. На полу постелен линолеум. Вся сантехника установлена. И ванна, и унитаз, и мойка на кухне, и даже электропечь — все сияло чистотой и новизной.
— Ух ты! — то и дело произносили мы с Вадимом одновременно. — Смотри, комнаты какие большие и раздельные! Ой, а в зале ниша есть! Или это встроенный шкаф? Какой большой балкон!
Мне это напоминало сцену из одной советской оперетты, где супруги, уставшие от жизни в коммуналке, бегали по своей новой квартире и пели: «И кухня наша, и ванна наша!».
— Знаешь, я отсюда уходить не хочу, — вдруг заявил Вадим. — Это же моя квартира, понимаешь! Я теперь не у матери буду жить, и не у твоего отца в примаках, а в своей собственной квартире!
Честно говоря, мне тоже хотелось тут остаться. Но…
— Постой, а как же дед? Мы что, его бросим, и он совсем один останется? Он же так любит Ритку, с удовольствием занимается ей, куда-то водит.
— Так и пусть она у него живет, в чем проблема? — пожал плечами Вадим и вновь принялся осматривать квартиру горящим от восторга взглядом.
— И мне отсюда до электрички далековато. Как я буду на работу ездить?
Я задумалась. Как же все-таки странно устроен мир! В то время квартиры давали бесплатно, зато машин почти ни у кого не было. А в той, моей прошлой жизни, в современности, у каждого первого машина — ни от какой электрички зависеть не надо, — но и квартиры бесплатно не дают. Везде свои плюсы и минусы.
— Да и мебели у нас нет, — продолжала я перечислять доводы в пользу того, чтобы продолжать жить на Енисейской. — Не можем же мы забрать все оттуда, не оставлять же деда с голыми стенами.
— Да раскладушки на первое время поставим…
— Ты в своем уме? — вспылила я. — Какие раскладушки? Квартира — это тебе не сарай и не общага. А шкаф тот же самый — вещи сложить? А стол, за которым поесть?
— Так на Русской, 27в, в бараке, была мебель, — хлопнул себя по лбу Вадим. — Правда, старая…
— В такую квартиру и старую мебель, — проворчала я.
— Да, так не годится, — согласился Вадим. — А давай прогуляемся в мебельный магазин, тут есть неподалеку.
Честно говоря, нам давно уже не мешало перекусить. Жаль, что в магазинах не продается готовой еды. А о гамбургерах тут и вовсе никто не слышал. Ладно, пройдемся до мебельного, а оттуда сразу домой.
— Это по-твоему неподалеку? — я подняла голову, разглядывая вывеску «Мебель», — целую остановку шлепали.
В магазине стоял удушающий запах свежего лака и древесных материалов. Мы походили по залу, разглядывая «стенки» и диваны. Разумеется, никто из продавцов и не думал к нам подходить.
— Здравствуйте, а вы не подскажете… — обратилась я сама к одной мрачной даме.
— У нас учет, — перебила она, даже не взглянув на меня.
— Так вы закрыты? — странно, обычно, если учет, то на дверях висят таблички «Закрыто на учет».
Вадим подошел к парню-грузчику, и смог договориться, чтобы тот позвал продавца поразговорчивее.
— Что вам? — подошла продавщица.
— Мы хотели узнать, сколько стоит мебель, — сказала я.
— У нас ничего не продается, — был ответ.
— Как? — я чуть не потеряла дар речи. — А как же все это?
— Все, что вы видите, продано, — сквозь зубы ответила продавщица.
Вот это поворот! Магазин, в котором все продано, и ничего не продается.
— А вы не подскажете, как вообще можно купить мебель?
— В данный момент записываем только ветеранов войны.
— Так мой отец ветеран.
— Пусть приходит к восьми утра и записывается.
— А что значит «записывается»?
— Его внесут в список на очередь, и когда его очередь подойдет, придет оформлять.
Я открыла рот, чтобы задать следующий вопрос, но продавщицу позвал кто-то из подсобки, и она ушла.
А я повернулась к Вадиму:
— Слушай, давай не будем горячку пороть. Сходишь в рейс, заработаешь на мебель, глядишь и очередь деда подойдет. Тогда и переедем на Шошина.
Он согласно кивнул.
Вечером мы отправились на ужин к свекрови. Купили букет хризантем у какой-то бабушки, торговавшей на остановке. Чего тут только не продавали: и семечки насыпали в кулек из газеты, и леденцы на палочке — красные, зеленые, желтые лежали на такой же газетке. И люди с удовольствием покупали, и дети. А в мое время сказали бы: «Фу, это же антисанитария!»
Оказалось, свекровь живет в такой же однотипной пятиэтажке, только рядом с заводом.
Вошли мы как раз в тот момент, когда гости, весело переговариваясь, под ритмичную музыку
