Следак 2 (СИ) - Живцов Николай
— Переезжаю на свою историческую Родину, — его ответ прозвучал резко. Олейник явно злится. — А вам что до этого? Вы ведь не из КГБ.
— Нет, я из МВД. КГБ не занимается убийствами.
— Какими убийствами? — он заикается.
— А также разбоями, — строго добавляю я.
Его лицо белеет.
— Вы о чем? — Олейник все же справляется с нервами.
— О драгоценностях, — я продемонстрировал ему ухмылку. — Ради них вы организовали разбойное нападение на Фоминых, затем убили подельников, а после вернулись к Екатерине Германовне с целью стрясти с нее еще немного цацек.
— Это какой-то бред, — растерянно проговорил он. — Я никого не убивал и ничего не организовывал.
— И Фоминых вы тоже не знаете, — понятливо дополнил его я. — Зато Екатерина Германовна в подробностях описала, как вы с двумя бандитами ворвались к ней в дом, маскировка вам не помогла, потерпевшая вас узнала, пытали ее мужа, забрали драгоценности, деньги и ее любимую шубу. Кстати, зачем вам шуба в Израиле? Там же субтропики.
— Какая шуба? Что за бред вы несете? Немедленно уходите! — натурально возмутился Олейник.
— Норковая. Екатерина Германовна очень по ней скучает. Не хорошо так издеваться над женщиной. Отставили ее зимой без шубы. Еще и задушить после этого пытались, — пожурил я его.
— Кто вы? Что вам нужно?! — прокричал он мне в лицо. Мы стояли с ним друг напротив друга на границе между прихожей и гостиной.
— Следователь Чапыра, веду расследования уголовного дела по убийству гражданина Чемезова и разбою в доме Фоминых, — пришлось представиться повторно.
— А причем здесь я? — выдавил он из себя, его губа подрагивала.
— Вы основной подозреваемый по делу, — огорошил я его. — Так куда вы дели шубу? — спросил я его строго.
— Да не брал я эту чертову шубу! Это все Чемезов! — прокричал Олейник, видимо его мысли пришли в сумбур и на осточертевшее ему слово «шуба» сработал триггер.
Выпалив признание, Олейник замолк и теперь смотрел на меня молча и как-то затравлено.
— Как от Чемезова от меня избавиться не получится, — предостерег его я, а то еще решится от безысходности дать последний бой.
— Я никого не убивал, — замотал он головой. — Я только защищался! — его, наконец, прорвало. — Он хотел отнять у меня все. Это он пытался меня убить! Мне повезло в последний момент схватить какой-то камень. Я не знал, что он мертв. Думал просто без сознания. Когда он обмяк, я выбрался из-под него и убежал. Это правда!
— В суде эту версию и расскажешь. Тебе обязательно поверят, — я усмехнулся. — Особенно после того, как чета Фоминых расскажут, как ты их пытал.
— Никто их не пытал! Дьяков случайно выстрелил. Это все Фоминых! Она отдавать не хотела и напрыгнула на него словно кошка.
Олейник распылялся от праведного гнева. Его рубашка намокла от пота.
— А ты значит в это время мимо проходил и пока все были заняты друг другом, под шумок стащил драгоценности, — скептически предположил я.
— Драгоценности я взял, — Олейник даже не подумал отпираться, словно действовал в своем праве. — Я за них деньги заплатил! А Фоминых потребовала вдвое больше оговоренной суммы. И тогда мне пришлось ее обокрасть.
— Ты разбойное нападение совершил, а не кражу, — поправил я его. — Причем в подельники взял матерых уголовников.
— А что мне еще было делать?! Мне вызов пришел, надо уезжать, а эта сука начала мне руки выкручивать! Я взял то, что принадлежит мне! Воровка — это она! Фоминых годами людей обкрадывает! Думаете, где она эти драгоценности взяла?!
— Это к тому уголовному делу, что я расследую, не относится, — охладил его я пыл. — Я расследую разбой и убийство. А их не Фоминых совершила, а ты.
— Вы пришли меня арестовать? — Олейник поник. — Хотите, я отдам вам драгоценности? — зацепился он за идею. — Пожалуйста, заберите все, только выпустите меня в Израиль, — он смотрел на меня умоляюще. — Это мой единственный шанс туда выехать.
Мне стало противно. Я как никто понимал его чувства. Я бы тоже все отдал, чтобы уехать. Но у меня в отличие от Олейника не было разрешения на выезд, поэтому кроме понимания, я чувствовал к нему зависть. Зависть лютую, что даже захотел плюнуть на драгоценности и притащить его в отдел.
Даже сам испугался накрывшего меня наваждения.
Отошел от Олейника и, устало, словно выдоенный досуха, рухнул в кресло. Паршивое состояние. Одно дело задержать Олейника, как преступника, другое, мстить за то, что тот оказался удачливее. Последнее вызывало у меня омерзение. Не такой уж я урод, как некоторые обо мне думают.
Раздражение добавляло еще и то, что я верил Олейнику. Все, что он мне рассказал, было похоже на правду.
С другой стороны — и что? Он все равно совершил преступление. И я знал об этом, когда шел к нему за драгоценностями. Как раз рассчитывал на этом сыграть. И с чего вдруг засомневался?
Для того, чтобы успокоить не вовремя проснувшееся служебное рвение, решил порассуждать с позиции неангажированного юриста, а еще лучше обывателя. Во-первых, исходим из того, что действия Олейника спровоцированы противоправным поведением потерпевшей. Значит, смягчающие обстоятельства его вины в наличии. Во-вторых, своими действиями Олейник очистил город от двух уголовников и прищучил хвост одной зарвавшейся особе, что вовсю использует свое служебное положение и на этом наживается. То есть, можно утверждать, что справедливость восторжествовала.
Построенные мною сомнительные выводы меня не смущали, меня занимал вопрос — что делать с Фоминых? Дама она ушлая, а значит опасная. Надо было ее как-то нейтрализовать. Нельзя давать ей повод для шантажа.
— Ты знаешь покровителей Фоминых? — спросил я, дожидающегося моего решения и боявшегося шелохнуться, чтобы не угробить надежду, Олейника.
Глава 21
С утра началась оттепель, застывшие ночью лужи вновь оттаяли, еще и дождь накрапывал. Зонта у меня с собой не было, так что, выйдя из подъезда, я натянул на голову капюшон. Мой путь лежал к ближайшей остановке. Пора было заступать на дежурство. Кому-то выпадает дорога на Запад, кому-то приходится довольствоваться отступными. Действительность сурова.
Олейника я отпустил. Да, совершил должностное преступление. Дал преступнику скрыться от правосудия. Подменил собой предварительное следствие и суд. Сам вынес приговор — конфисковал имущество. Мой выбор был осознанным. Так я сделал еще один шаг к достижению поставленной цели.
В эмиграции мне понадобится первоначальный капитал, и если не выйдет получить путевку в капстрану, то за переход границы тоже придется чем-то платить. Заработать такие средства законными методами в СССР невозможно. О расположениях кладов я ничего не знал, никогда не интересовался этой темой. Вот и оставался мне один лишь путь — пользоваться служебным положением и пренебрегать служебным долгом.
Боялся ли я, что Олейник меня сдаст? Не особо. Во-первых, он себе не враг, распространяться о своих криминальных подвигах не будет. Иначе с таким багажом могут не дать гражданство. К тому же я заставил его письменно описать все, что он совершил, а также то, что ему известно о незаконной деятельности Фоминых и о ее покровителях. А среди них значились не последние лица города. Некий товарищ Трушков из горпромторга, который, в свою очередь, являлся креатурой заместителя начальника Управления торговли области Пахоменко.
Это признание, в том числе, моя страховка на случай возникновения проблем с Фоминых. Впрочем, была надежда, что она проявит благоразумие и не станет со мной связываться. Информацию о том, что я не успел перехватить Олейника до его отъезда ей никак не перепроверить. Но если она надумает угрожать, то признание Олейника заставит ее заткнуться. Отдавать же Фоминых половину, как она просила, я изначально не планировал. Не идиот, вручать компромат на самого себя в загребущие руки этой ушлой бабенки и становиться объектом для шантажа.
Во-вторых, я забрал не весь эмиграционный капитал Олейника. Наложил лапу на камни, с которыми меньше мороки и на пару женских побрякушек, претендующих на историческую ценность. С остальной ювелиркой Олейник сам пусть что-нибудь выдумывает, парень он предприимчивый, справится. Заодно, будет чем занять свои мысли вместо разработки коварных планов мести мне.
