Барин-Шабарин 4 (СИ) - Старый Денис
— Командиров ко мне! — приказывал я, отправляясь под навес, к растянутой на деревьях ткани.
Начинал накрапывать дождь. Ну точно надо драться сегодня и сейчас — ведь без сражения уже всё равно не обойтись, раз они движутся у границе. Подозреваю, что поляки здесь не случайно, да и венгры их всё время подзуживают. Венгерское революционное правительство напрямую говорило, что поддержит восстание. А после того, как венгры, «конечно же», выгонят русских со своих земель, мадьяры даже грозились послать свои отряды на территорию Российской империи.
А вспыхнуть могло бы знатно. Только в венгерском войске было больше двадцати тысяч солдат и офицеров-поляков. Добавить сюда хотя бы еще столько же персонажей, которые наверняка поедут из Бельгии или Франции воевать на потерянную Родину, и образовывалась уже серьезная сила, без участия и местных польских элит.
Так не нарвались ли мы на таких вот контрабандистов-повстанцев? Ведь явно поляки тащат на польские земли что-то, принадлежащее России. А если мои догадки верны, то понятно, почему у поляков такой огромный обоз.
Оружие…
Непонятно мне только одно: почему русское командование не предусмотрело этот польский вопрос. Куда смотрит Председатель Государственного Совета Чернышёв? И вообщепропаганда как-то пробуксовывает.
Зачем было писать в газетах о том, что мы душим венгров за их желание стать независимыми? Нет, о нашем участии нужно было писать, но я бы сделал акцент на несколько другие обстоятельства. К примеру, в венгерских рядах сражается немало поляков. Для нас это всё равно, что исламисты, состоящие в запрещённой в России организации «Исламское государство», в будущем. Тогда русские войска входили в Сирию для того, чтобы уничтожить радикальных исламистов, выходцев из России или постсоветского пространства, на чужой территории. Вот и сейчас мы уничтожаем польских бандитов на чужой территории.
Здесь же можно было бы указать и про турок, которые тайно, но точно вливают деньги и дают оружие венгерским повстанцам. Причём об этом все знают, но молчат. Османская империя вообще ведёт себя как неблагодарная скотина. Не так давно русские войска и флот спасали османов от разгрома со стороны египетских сепаратистов. И вот она — первая благодарность. А ведь последуют и другие, которые приведут к большой войне.
— Бах-бах-бах! — тихий до того рассвет разорвали звуки револьверных выстрелов.
Заставили же нас поляки побегать! Польский отряд так спешил, что остановился только на ночь, несмотря на то, что и люди, и кони у них были явно уставшие уже за несколько часов до темноты. Мы шли по их пятам и ждали, когда польские уланы, наконец, распрягут своих коней и остановятся на отдых. Это случилось только вечером.
Так что ночь у нас была бессонной, мы были заняты тем, что медленно, но основательно брали в кольцо поляну, на которой остановились поляки. А после — вновь ожидание. Идею о том, чтобы напасть под покровом ночи, я отмел. Противник развел только два костра, да и те сверху накрыли навесом, чтобы дым далеко не распространялся. Потому их лагерь тонул в потёмках. И нам в таких условиях сложно сориентироваться, возможен даже «дружеский огонь». Нет уж.
— Бах-бах-бах! — не прекращали раздаваться выстрелы.
Мой отряд работал практически без меня. Я находился вдали, шагах в пятистах от вражеского лагеря, и мог лишь только отдавать приказы через оставленных рядом двух вестовых. Большая часть моих бойцов выдвинулась вперёд и теперь поливала из револьверов спящих и сонных врагов. Не всегда мне нужно быть на острие атаки. Показал себя не трусом, а храбрым и умелым бойцом, и будет. Мне планировать и руководить нужно. Считаю за глупость, когда офицеры нарочито лезут под пули при каждом удобном случае.
— Бах! — раздался выстрел недалеко от меня.
Это Федос разрядил свою винтовку. Задача оставшихся на расстоянии от вражеского лагеря, в том числе и моя, заключалась в том, чтобы отсекать поляков и не давать им добраться до коней. Как только лях бежал к своему коню, то две-три винтовки начинали палить по бегуну, чаще всего убивая его. Правда, были и те, кому удавалось запрыгнуть в седло, но для таких имелись наши конные.
Достаточно скоро всё закончилось. Бой без лишнего напряжения — вот для чего я столько работал над выучкой бойцов, планированием, а также несравненно более продвинутым вооружением, а тут ещё и и эффект неожиданности.
Вот и получается, что у поляков просто не было шансов отбиться. С десяток их всё-таки попытались сбежать и даже добрались до лошадей. Поэтому конные бойцы устремились наперерез польским беглецам. Догнали всех. Мотивация не упустить ни одного доброго коня — великая сила!
Потеряв более половины своих собратьев, поляки начали сдаваться. Я не стал проявлять жестокость, не добивал раненых, так как имел желание поговорить с их предводителем. Если бы прямо сейчас я убил всех пленных, псевдогенерал просто не стал бы со мной разговаривать. Всё же все поляки, которые исподволь, но продолжают сопротивление Российской империи, — люди закалённые и по большей части мужественные, на испуг таких взять сложно.
— Вы говорите на русском языке? — спросил я одного из поляков, на котором не было знаков отличия, но на которого пленные указывали, как на командира, даже генерала.
— На московитском наречии говорить не буду! — горделиво отвечал мне пожилой поляк.
Да, видимо, его сильно припекло, что даже в достаточно преклонном возрасте этот человек всё ещё проявляет такую спесивость. Обычно бунтари — возрастом помоложе.
— А на французском разговаривать будете? — спросил я на самом распространенном в этом времени языке.
— На этом благородном? Конечно, буду! — высоко подняв подбородок, отвечал мне поляк.
— Кто вы? Имя, фамилия, звание, — нарочито спокойным голосом спрашивал я.
— Генерал Ржечи Посполитой Ян Скржинецкий! — будто представлял императора, пафосно провозгласил поляк.
Фамилия была мне знакомой, но я не сразу вспомнил, кто может под ней скрываться. Однако память, после поиска по своим закоулкам, выдала, что передо мной — знаменитая личность. Ян Скржинецкий был одним из руководителей польского восстания 1830 года. В какой-то момент он даже считался главнокомандующим польских повстанческих сил.
Я знал этого самопровозглашённого генерала не из послезнания, а благодаря тому, что, уже находясь в этом времени, живо интересовался ближайшей к середине XIX века истории. Врагов империи нужно знать, если не в лицо, то поименно точно.
— А вы разве не должны быть в Кракове? — спросил я.
— В Кракове нет московитов, некого и прирезать, — осклабился Скржинецкий.
— И вы решили вновь испытать удачу и отправиться в Польшу воевать? Позвольте полюбопытствовать, месье, отчего же вы не сражались за Речь Посполитую с Австрией? Краков — не русский город, нынче он австрийский, — сказал я с ухмылкой.
— По какому праву вы напали на моих людей? Разве это земли Российской империи? — вместо ответа решил перейти в словесную атаку мой пленник.
— Но вы нынче совсем рядом с империей, да еще и вооруженные, в то время, как ваш соплеменники воюют с Россией в рядах венгерских мятежников. Но я о другом… Позвольте полюбопытствовать, мсье, а что это вы везёте в телегах? И почему среди вашего сопровождения лишь только офицеры польского происхождения, но ныне служащие в разных европейских армиях? Не удумали ли вы начать новое восстание в Привислинском крае? — также вопросом на вопрос продолжал я диалог.
— Не смейте называть Польшу этим гнусным названием! — разъярился польский патриот.
Я не стал отвечать гневом на гнев. Для меня было всё предельно ясно, и оставалось лишь завершить дело, а по приезду в Екатеринослав поставлю свечку, но не за упокой польских душ, а помолиться Господу за его помощь. Это же надо было нарваться на такой замечательный отряд польских непримиримых!
Я отошёл в сторону от того дерева, к которому был привязан польский генерал, сел на поваленный ствол, взял принадлежности для письма. На всякий случай я хотел написать протокол допроса польского генерала, но по факту занялся описанием большей части того, что нам удалось взять в обозах.
