Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья. - Алексей Хренов

Видимо, ответ Лёхи потряс воображение истребителя до самой глубины его авиационных внутренностей.

— Ой, извини! Ладно, подходи, только медленно!

Лёха выдохнул, сплюнул тягучую слюну, засунул «Браунинг» сзади за ремень и, ворча что-то себе под нос про тупых армейских пилотов, которым совсем мозги совсем встречным потоком воздуха выдуло, медленно двинулся к парашютисту.

Неудачливый парашютист болтался в воздухе метрах в двух-трёх от земли, как огромная неуклюжая кукла на верёвочках. Беда всех круглых парашютов в их полной неуправляемости — они несутся туда, куда подует ветер, и трудно что то с этим поделать . Даже подтянувшись на стропах с одной стороны и перекосив купол, можно добиться лишь слабого скольжения в сторону. Вот и этот доблестный истребитель, как последний лопух, угодил прямо в лапы огромного дуба на опушке леса. Не хватило ему буквально пары метров, чтобы обойти его стороной, но теперь уже поздно жалеть о манёврах.

Лёха прищурился, разглядывая добычу дерева. Перед ним висел молодой парень, судя по всему, республиканский пилот, который изо всех сил пытался выпутаться из строп. Он подтягивался, дёргался, извивался, безуспешно стараясь сбросить купол с сучьев. Но парашют только сильнее путался в ветках, словно дразня своего владельца.

Лёха криво ухмыльнулся.

— Ну что, геройский воин, вот и познакомился ты со своей жертвой! — весело крикнул он висящему парашютисту. — Сам то цел? Погоди, я сейчас залезу наверх, попробую тебя отцепить.

В ответ донеслось неразборчивое ругательство.

*****

Лёха обошел дерево, подпрыгнул, зацепился за сук, подтянулся и полез вверх.

Изрядно помудохавшись, он, наконец, стащил лётчика с дерева. Тот, морщась от боли, подозрительно оглядывал своего спасителя, явно пытаясь сообразить, каким образом его угораздило так познакомиться и не привиделось ли ему всё это.

— Старший лейтенант Евсеев, Иван, — хмуро представился он, потирая ушибленную ногу.

— Лёха Хренов, — коротко ответил Лёха, которому было не до формальностей. — Ну что, жив? Тогда попистофали! А то боюсь комитет по торжественной встрече уже в пути. И будет нам с тобой вместо высшего пилотажа, участие в соревнованиях по пулевой стрельбе!

Однако удача оказалась с оттенком сарказма. При приземлении Евсеев умудрился сильно повредить ногу, что сделало его перемещение без посторонней помощи практически невозможным.

— Ладно, считай, повезло, — попытался утешить его Лёха, окидывая взглядом ногу истребителя. — Хорошо, что не дыркой в ж**пе на сучок насадился, а то бы все родинки на всех попах комсомолок свистели бы мимо тебя!

Ивана аж передёрнуло от такой своевременной моральной поддержки.

Сто метров до самолёта превратились в настоящую полосу препятствий. Иван жалобно хромал, кривясь от боли, и Лёха буквально тащил его на себе. В результате тяжелой физической активности его пробило на воспитательную работу среди несознательных истребителей.

— Ты в вираж пошёл, а ведомый мотор прострелил? — задал вопрос наш персональный тренер по перетаскиванию тяжестей, и дождавшись утвердительного плевка, продолжил воспитательную работу среди молодёжи.

— Мало тебе цилиндров разбили! Мало! Хорошо бы он тебе в зад бы въехал пропеллером! Что б мозговую деятельность простимулировать!

Наш герой, всё время поглядывал по сторонам, не отрываясь от перетаскивания тушки истребителя.

— Нахрена вы тройкой пикируете, как на параде? Ты дернулся в вираж, а он не успел! Вот здрасьте, девочки! Приехали! Военно-морские герои вынуждены заниматься спасением своих армейских собу... соратников!

— Давай-давай, аксакал одноногий, двигай поршнями! — подгонял истребителя Лёха, не сбавляя шага. — Хочешь здесь на пару с соснами остаться?

— Сбросили скорость, выпустили щитки, растянулись в длинную соплю и долби до железки!

Когда они наконец добрались до самолёта, казалось Иван готов задушить своего нежданного спасителя. Наш же товарищ не запаривался на такие мелочи. Он с трудом затолкал Ивана в заднюю кабину. Заставил того застегнуть привязные ремни ремни и проверил, чтобы тот никуда не делся.

— Сиди, болезный, и не рыпайся, — бросил он, собираясь пробежаться обратно к сосне с висящим на ней парашютом. — Я скоро! Если кого увидишь — пальни в воздух! Дверку не буду закрывать.

С парашютом пришлось повозиться. Он зацепился намертво, и сдёрнуть его удалось только с третьей попытки, разорвав ткань на клочья. Лёха удовлетворённо осмотрел трофей, скатал его в несколько кусков и предусмотрительно начал ныкать шёлковые обрывки в кабину своего трофейного самолёта.

— Что бы следов не оставлять да и в хозяйстве пригодится, — объяснил он, не обращая внимания на то, как Иван подозрительно на него косится.

Потом, не удержавшись, ухмыльнулся:

— Девочкам на панталончики! — радостно заржал наш герой, вводя в ступор пилота истребителя.

Евсеев замер за заднем сиденье, заливаясь краской.

— Вы ненормальные, Хренов! Совсем отмороженные в этом своем флоте! ... — пробормотал он, вцепившись в ремни.

— Не! Я с Чёрного моря! У нас тепло, пэрсики, коротенькие платьица... Просто я хозяйственный! И девушки меня любят! — парировал Лёха и, оглядев периметр, запрыгнул в переднюю кабину.

Не успел он заняться проверкой приборов, как сзади раздался настороженный голос:

— А ты откуда знаешь про родинки на попе... ну у корреспондентки?

Лёха замер на пару секунд, глядя на панель приборов, потом хмыкнул, но в голосе вдруг прорезалась нотка грусти:

— От умеете вы, короли неба, задать самый нужный и правильный вопрос… И главное во время!

Пальцы легко пробежались по тумблерам, мотор зарокотал, но Лёха не спешил выводить самолёт на взлётный режим. Он повернулся к пребывающему ещё в шоке истребителю и с грустью произнес:

— Да гладил их много раз… Это моя любимая девушка...

Сзади повисла короткая, но красноречивая тишина.

Лёха выкинул все страсти-мордасти из головы, постарался точно попасть в свои следы и дал полный газ...

Начало июня 1937 года. Небо над горной грядой перед Мадридом.

Лёха вёл самолёт осторожно, практически крадучись. Он лавировал между холмами, то взмывая выше, то снова прижимаясь к земле.

Полет через горную гряду на пути к Мадриду дался ему, надо сказать, довольно легко. Вполне освоившись с немецкой тарахтелкой,